прямо посмотрел в глаза Ивана Ивановича. В глазах Эдуарда не было страха, сомнений или загнанности, которая бывает у преступников, припёртых к стенке неопровержимыми уликами. Иван Иванович молчал и пауза, которую он, специально, взял, затягивалась. И, хотя, следователь был согласен со знаменитой актрисой, которая в пьесе «Театр» сказала: «Взял паузу, держи», он первый нарушил молчание: «Срок следствия истекает. Я обязан передать дело в суд. Все улики и свидетельские показания, собранные во время следствия, неопровержимо указывают на вас, как на человека совершившего это страшное преступление. Мне всё равно, что вы думаете обо мне, но мне не всё равно, что я думаю о себе. А у меня нет уверенности, что это вы совершили преступление, хотя вот это (он поднял пухлую папку с делом Эдуарда) подтверждает каждым документом, что вы убили свою мать, - следователь опять замолчал, собираясь с мыслями а потом добавил, - помогите мне, вспомните всё в ваших отношениях с матерью, поройтесь в своей памяти, может быть есть какие то ощущения, даже самые невероятные.
Быть может вы что-то чувствовали, видели?
Эдуард, минуту подумал и сказал: «Где-то неделю назад, у меня появилось ощущение, будто, кто-то, за мной пристально наблюдает, но мне не удалось выяснить, кто это был. Приблизительно, в это же время, проходя мимо кафе, которое недалеко от дома матери, я увидал, что на меня через витрину смотрит мой двойник,- человек, как две капли воды на меня похожий. Я кинулся внутрь кафе, но там никого не было, а когда я вышел из кафе и снова посмотрел через витрину внутрь кафе, то увидал, что это моё отражение на чистом стекле витрины. И ещё один случай. После того, как мама отказала мне дать деньги, в расстроенных чувствах, я зашёл в Ирландский паб и там здорово выпил виски. Сидя за стойкой, отключился. Когда немного пришел в себя, рядом со мной сидел мой двойник и что-то мне говорил, но что, я не могу вспомнить, как не стараюсь. Я опять отключился. А когда очнулся, спросил у бармена, куда делся этот, что сидел со мной рядом. Бармен ответил, что никого со мной рядом не было. Ну, я и подумал что это пьяные галлюцинации.
Иван Иванович, хоть, и всё тщательно записал, но сидевшая в нём ментовская привычка считать подследственного глупее следователя, в этот раз сработала на отлично и он подумал: «Да-а-а, хоть ты и режиссёр, но такая стратегия защиты годиться только для кино. Дал ты маху, Князев. Совсем меня за дурачка считаешь». Но вслух, он поблагодарил Эдуарда и пообещал поработать над этой информацией. Он, действительно, поработал, но не так, как умел. Предварительно, настроив себя на то, что двойник, - это режиссёрская уловка Эдуарда, он выполнил все проверки формально. Он, тщательно, расспросил мужа Изольды Семёновны, который рассказал, что когда он женился на Изольде, Эдуарду был год, других детей у Изольды не было. Во время родов Эдуарда произошло какое-то нарушение, после которого у Изольды не могло быть детей. Иван Иванович не поленился и ознакомился с медицинской картой Изольды Семёновны и, сделал выписку для суда из этого документа. Потратив на проверку этой версии оставшиеся дни, он не нашел ничего, что бы противоречило его первоначальному выводу, и скрипя сердцем и уговаривая себя, что не всегда нужно следовать за интуицией, он оформил дело и передал его в суд. Когда он передал дело и доложил своему шефу об этом, тот с удивлением спросил: «Иван Иванович, я уж начал думать, а не заболел ли ты? Такое простое и ясное дело, а ты с ним возился таки долго. Что были в деле, какие – то закавыки?
- Нет, никаких закавык не было, документы изобличают сына Князевой на сто процентов, но есть несколько нестыковок, которые не дают уверенности, что всё правильно.
Не бывает дел в которых нет никаких огрехов, - напыщенно произнёс шеф.
А хотелось, чтобы были. – ответил Иван Иванович и, откланявшись, пошёл в свой кабинет. Суд должен был состояться через неделю.
Леночка всю эту неделю моталась как белка в колесе. Она ездила на свидания к Эдуарду, собирала ему передачи, стараясь положить в них самое вкусненькое. Доктор Шариш, когда узнал о положении Эдика и Леночки, предложил им свою помощь. У него был знакомый, - хороший адвокат и доктор уговорил его заняться защитой Эдуарда. Адвокат, ознакомившись с делом Эдуарда, сказал, что на оправдательный приговор надеяться нечего. Единственное за что он постарается побороться, - переквалифицировать статью, которую инкриминировали Эдику в другую, с меньшим сроком лишения свободы. Леночка от этих переживаний, и беготни осунулась и похудела, но, приходя к Эдику на свидания, всегда, улыбалась, стараясь, поддерживать в Эдуарде бодрость. Даже, если его засудят, она будет его ждать. Маргарита Филипповна, хозяйка квартиры, которую снимала Леночка, прониклась к этой красивой и такой несчастной девушке искренним сочувствием, и пользовалась любой возможностью, чтобы покормить Леночку, а если та, категорически, отказывалась, то, хоть, напоить её горячим чаем.
И вот наступил этот день, которого так боялась Леночка и, которого так ждал Эдуард. Почему боялась Леночка, понятно. А Эдуарду надоела неопределённость, он был готов ко всему. Самое главное для себя он решил, и это главное умещалось в его программные фразы: «Я не убивал свою мать, моя совесть чиста. Если меня признает суд виновным, это будет судебная ошибка».
Его привезли в суд и посадили на скамью подсудимых. Дело было резонансное. Изольду Семёновну многие знали в городе, и её смерть от руки собственного сына была вопиющим случаем. Поэтому, зал был полон. Эдуард обвёл глазами это скопление людей и нигде не увидел сочувственного взгляда, только Леночка, сидевшая в первом ряду, с любовью, смотрела на него и старалась сквозь слёзы улыбнуться. Секретарь суда попросила встать, суд идет. Судья объявил судебное заседание открытым и предоставил слово прокурору. Прокурор зачитал обвинительное заключение, и потребовал для Эдуарда лишения свободы пожизненно с содержанием в месте заключения со строгим режимом.
Судья спросил, понимает ли Эдуард в чём его обвиняют .Когда Эдуард ответил что понимает, судья спросил признаёт ли Эдуард себя виновным. Эдуард ответил, что виновным себя не признает, он не совершал тех деяний, которые ему инкриминирует прокурор. Тогда судья объявил о начале судебного следствия и удалил свидетелей, вызванных прокурором для дачи свидетельских показаний в суде, предупредив их, чтобы они не вели никаких разговоров связанных с делом в комнате ожидания до их вызова в суд. Затем, предоставил слово прокурору. Прокурор в своей речи рассказал суду, когда и что сделал Эдуард в день убийства своей матери, подтверждая каждое своё слово актами Экспертиз, протоколами опознаний, дактилоскопическими картами с отпечатками пальцев Эдуарда, и показаниями трёх свидетелей, которые в зале суда опознали Эдуарда и подтвердили свои показания, которые дали на досудебном следствии. Затем, прокурор предъявил суду фотографию Эдуарда, выходящего из магазина матери спустя две минуты после совершения убийства. Подозреваемый предъявил во время досудебного следствия алиби, - продолжал прокурор, - что он во время убийства спал рядом со своей невестой в снимаемой им квартире на улице Гаванной. Но, это алиби не выдерживает никакой критики, так как его невеста проснулась сама, согласно её показаниям, без нескольких минут одиннадцать. Преступление было совершено в десять тринадцать и преступнику, вполне, хватило времени, чтобы вернуться и лечь рядом с невестой, делая вид, что он никуда не выходил. У меня всё, Ваша честь.
Далее судья предоставил слово адвокату.
В своей речи адвокат обратил внимание суда, что ни во время досудебного следствия, ни после того сторона обвинения не нашла ни денег с ценностями, которые, якобы, похитил Эдуард после убийства матери, не найден, так же, пистолет из которого было совершено убийство. Эти недоработки следствия вызывают определённые сомнения в виновности моего подзащитного. А закон трактует любое сомнение в пользу обвиняемого. Далее адвокат обратил внимание суда на то сто его подзащитный дважды видел человека похожего на него, но следствие не сделало соответствующих выводов и не проработало эту версию. На что прокурор предъявил протокол допроса мужа потерпевшей и выписку из медицинской карты, которая доказывала невозможность потерпевшей родить ещё одного ребёнка, тем самым, дезавуировав последнюю претензию к прокурору. Когда прения сторон были окончены, все свидетели выслушаны, и все документы судом изучены, судья предоставил последнее слово подсудимому, в котором Эдуард, опять, повторил, что не убивал свою мать, а любит её и скорбит по ней, раздался какой то шум у входных дверей в зал судебного заседания.
Дверь распахнулась и, прорвавшись мимо двух милиционеров, в зал вошла женщина, которая закричала судье: «Подождите, Ваша честь, я мать этого юноши и хочу дать показания». Уже собравшийся выйти в совещательную комнату для вынесения приговора, судья сел и жестом показал милиционерам, чтобы они впустили эту женщину.
У Эдуарда от удивления отвисла челюсть, он смотрел на женщину, которая назвала себя его матерью. Эту женщину он никогда в жизни не видел и чувствовал, что сходит с ума. Казалось, что так же чувствовали себя все участники сегодняшнего процесса. Только судья, видевший ситуации и похуже, сохранил хладнокровие. Он подозвал к себе секретаря суда и что-то ей сказал Она подвела женщину к трибуне, с которой свидетели дают показания, взяла у неё её паспорт, дала ей расписаться об ответственности за дачу, заведомо, ложных показаний и все это передала судье. После этого судья предоставил этой женщине слово. Она посмотрела на Эдика сидевшего, на скамье подсудимых в металлической клетке и слёзы потекли по её лицу. Успокоившись, она сказала: « Я Сомова Ирина Петровна, мне сорок лет, работаю уборщицей в сети продовольственных магазинов, проживаю в Одессе на улице Преображенской. Когда, мне было семнадцать лет, я работала в военном санатории в городе Саки. Там я встретила человека, полюбила его. Он лечился в этом санатории. Узнав, что я забеременела, он исчез, а я, после визита к врачу, который мне сказал, что у меня будут два мальчика близнеца, так расстроилась, что выйдя из женской консультации села на скамеечку у поликлиники и заплакала. Сидевшая, рядом, на той же скамеечке женщина, тоже, была расстроена и вытирала слёзы платочком. Ей врачи сказали, что после аборта, который она сделала, у неё, никогда не будет детей. И вот, мы вдвоём сидели и плакали, она потому, что у неё не будет детей, я потому, что у меня, их будет двое и я, просто, не смогу их прокормить и поставить на ноги одна. Тут у Изольды Семёновны Князевой мелькнула мысль, после того, как нарыдавшись, мы разговорились. Она мне предложила забрать у меня одного мальчика, а мне, взамен, дать деньги, которых мне хватит на лет десять, чтобы прокормиться с одним мальчиком, иметь возможность его обуть и одеть. Это был выход для меня из создавшейся ситуации, и я согласилась. У Изольды Семёновны была подруга, акушер в
