Метеостанция

деликатесам.
     - Бумагу взял?
     Славка притормозил.
     - Ты чего, тоже хочешь? Я только на одно лицо взял.
     - Не-е, - хихикнул Петрович, уселся прочно за стол. – Мне на лицо не надо. Да и тебе-то зачем? Там другое место страдает. Маргинальная ты личность…
     Но Славка уже махнул рукой на дурака и спешил дальше, к неказистому домику на отшибе с белыми аршинными буквами «М+Ж».
     Алексей достал из-под самодельного стола фляжку, плеснул в кружки. Поднял свою, долго крутил меж ладонями. Глаза бездумно смотрели куда-то поверх костра. В себя смотрели. На сердце, полное счастья.
     Он поднял кружку и выпил, не дожидаясь друга. Даже с ним ему не хотелось делиться этим счастьем.
     А тот появился лишь минут через десять. Уселся, возбужденный, рядом.
     - Фу-у! Эк меня проняло! Думал: кончусь, как Тихо Браге.
     - О, как ты о себе!.. На, дезинфицируйся, зас…нец. Не дам я тебе умереть великим, не надейся. Ты у меня ещё дровишек для бани наготовишь.
     - Это я смогу. Я сейчас всё смогу! Посмотрел я там у тебя, в домике: на полгода бумаги хватит. Я сейчас всё смогу, - повторил он, снова принимаясь после чарки за копченую рыбу.
     
                                                             .    .    .


     Поначалу в купе их было четверо: Серёжка, тридцатипятилетний буровик Николай, Софья Андреевна, старушенция лет под пятьдесят и Гришка, дембель – ракетчик.
     Ночью, когда садились в поезд, как-то все быстро перездоровались в темноте, разлеглись по полкам да заснули. А вот на следующий день, к обеду, в купе стало оживленно, шумно и суетно.
     Началось с того, что Софья Андреевна оказалась и не такой уж старушенцией, как представил её вчера в потёмках Сергей. Да, худенькая, даже усохшая какая-то… Да, морщинки у глаз… Да, седина… Но когда она вошла в купе после туалетной комнаты в спортивном костюме – умытая, посвежевшая, благоухающая чем-то вкусным, не похожим на карвалол – Серёжка лишь восхищенно дёрнул головой: не фига себе! Сзади глянешь – семнадцатилетняя девчушка! Да ещё какая! А ему вчера показалось – чуть ли не в шушуне она… Во, дурак!
     - Доброе утро! – радостно поздоровалась она со всеми.
     - Здрасьте, - вразнобой отозвались с полок мужики. Гришка даже стыдливо подогнул ноги, спрятал их под одеяло.
     - Вставайте, молодежь, вставайте! Успеете ещё належаться, дорога длинная. Завтракать будем.
     - Не, я в ресторан с ребятами схожу, - буркнул Николай. - У меня ребята из бригады в соседнем вагоне едут…
     - Да успеете вы к ним, Николай. – Она быстро и аккуратно заправила постель, раскрыла сумку и принялась заставлять столик снедью. По купе  потянуло копченой курицей, огурцами, хлебом. – Домашнее надо доесть, а то испортится… И вам как раз закуска под лечение будет.
     - А что… - Николай высунул из-под простыни голову. – Ага?..
     - Ага, ага, - согласно покивала та. – Амбре не для слабонервных.
     - Извиняйте. – Он снова накрылся простыней. – Посидели малость с ребятами вчера… Извиняйте…
     - Мужчины, идите мыться. Готово всё!
     
     - Ты смотри, какая общительная, - сказал Николай в тамбуре. Они перекуривали, пока дембель умывался. – Даже непривычно…
     - А чего… нормально… - Серёжке, наоборот, казалось, что так и должно быть. На метеостанции его так же встретили: сразу и с душой. Да и в институтской общаге… Серёжке везло на людей. – Хорошая тётка…
     Николай тяжело вздохнул, затушил окурок и зашел в освободившийся туалет.
     - Старухой вчера почему-то её представил, - подумал Сережка, глядя на проносившиеся мимо пейзажи. – А она ничего… Даже «амбре» слово знает, а я: «шушун»…
     …Когда он заявился в купе, все уже сидели у столика и ждали его.
     - Сейчас, я мигом…
     Сергей достал свою сумку с третьей полки, вытащил полбулки черного хлеба, пару «Бычков в томате», Светины пирожки в целлофановом пакете и одну из пластиковых бутылок с вином.
     - Друзья дали, домашнее… Вкусное! Я пробовал…
     - Да у меня своё есть, - как-то даже обиженно буркнул Николай, кивнул на выставленную бутылку «Хортицы».
     - А-а! – примирила всех Софья Андреевна, отчаянно и весело махнув рукой. – Всё попробуем!
     А Гришка сидел в сторонке у двери и силился снять китель с вешалки. Петелька, видимо, перехлестнулась, и китель сопротивлялся.
     - Ты куда? – Николай расставлял разовые стаканчики.
     - Я… это… друганы в соседнем вагоне. Я… к ним схожу… договаривались… - покраснел тот и с силой дернул китель. Петелька оборвалась.
     - Я те схожу! Сиди! – строго одёрнул его Николай. – Тоже мне… И меня ребята ждут, и чего?.. Сиди! Я пятнадцать лет назад так же на дембель ехал: красивый - что ты! Китель с иголочки, значков - полная грудь, альбом дембельский, подарки всем в чемодане… И карманы пустые! Жрать хотел – аж желудок сводило! Сиди! Не обижай людей!
     Григорий покраснел ещё больше, кое - как повесил китель обратно и придвинулся к столу. Вино в стаканчиках приобрело кровавую окраску. Попутчица понюхала его на расстоянии, удовлетворительно кивнула головой: - Хороший аромат.
     - А мы его сейчас на вкус! Чего его нюхать?! Ну, за знакомство! – Николай поднял стаканчик и залпом выпил. – Эх, и вправду хорошее! Серый, ты дверь-то запер? А то, неровен час…

      В общем, хорошо они посидели. Гришка с Николаем оказались земляками: один с Барабинска, другой – с Новосиба. А ехали с югов, потому что Гришка там служил (где да   как – он говорил об этом как-то застенчиво и невнятно. Да его особо и не расспрашивали),  а Николай ездил в гости к родителям.
     Софья  же Андреевна наоборот – в гости к сыну ехала в Хабаровск. Три месяца назад «вышла» на пенсию и решила прокатиться. Работала всю жизнь… сомле… сомьель… - Серёжка так и не запомнил точно. Дегустатором, в общем…
     Вот ребята поразились! Особенно Николай: с полчаса расспрашивал, сколь платят да можно ли ему, простому работяге,  устроиться на эту работу? Прилип к ней, как репей. Но та только весело отшучивалась да подставляла стаканчик для добавки. Сергей даже позавидовал её тренированности.
     Странно, что проводница, заходившая к ним пару раз с чаем, даже не приструнила их, хотя всё спиртное «хозяйство» стояло на столике.
     А потом пришли Гришкины друзья-дембеля…
     А потом – друг Николая по буровой…
     В купе стало тесно, и Серёжка перебрался на верхнюю полку, куда ему периодически подавали и питьё, и закуски. Он трясся на ней, свесив лохматую голову вниз и слушал спорящих.
     А там, внизу, начали было с «высокого» - как сборная сыграет на чемпионате в Бразилии? – и постепенно опустились до «низменного»: кому на Руси жить хорошо? Народ собрался горластый, категоричный, как гильотина: что молодёжь, что Софья Андреевна. И у каждого была своя, выстраданная правда.
     Что буровикам, что служилым – всем молодым казалось: хорошо на Руси жить! Хорошо! Только не им, а «этим»…
     - Пашешь здесь, пашешь, - бухтел раскрасневшийся Николай. – а домой приедешь: за садик плати, за школу – плати, за коммуналку – что в ювелирный магазин сходил… За всё плати! А уж про больницу и не говорю! У меня северок то все зубы повыщелкивал, думал: вставлю,  как этот, из «Маски», зубастый буду. Ага, раскатал губу. В четыреста семьдесят тысяч «маска» моя обошлась! В четыреста семьдесят!!! Совесть есть у людей?! Попахал бы этот стоматолог у нас на буровой, да, Стёп? – посмотрели б мы, как он  миллионы с простых людей «рубить» стал бы. Постеснялся бы, совесть бы заела!..
     Молчаливый напарник грустно кивал головой и налегал на Софьину курочку.
     - А мне бесплатно в гарнизоне вставили! – похвастался Григорий и даже ощерился, показав две железные коронки.
     Николай только досадливо махнул на него рукой.
     - У тебя ж железо… А у меня имплантаты! Башкой-то думай!.. Да и за казенный счет у тебя, положено. Мы ж, гражданские, на вас отчисляем.
     - В долги, небось, залезли, в кредиты? – усмехаясь чему-то своему, спросила Софья Андреевна.
     - Здрасьте! Вжизнь в долги не залазил! Да ещё с процентами! Так, потихоньку, за осень отдал…
     - Ого! – удивилась та. – И, говорите, на жизнь не хватает? С таким заработком?
     - А где ж хватит-то?! – искренне изумился Николай.  – С семьей на Кипр съездили, оделись, машинку купил – и всё, опять на буровую! А те полгода в парламенте сидят, штаны протирают! А полгода по загранке разъезжают! За наш счет, между прочим!
     - Завидуете, что ли?
     - Завидую! Честно говорю: завидую! То ли горбатиться, то ли штаны протирать!
     - Так тебя, Никола, так же сволочить будут, как ты этих, депутатов! – изумился Сергей.
     - Пусть! Но хоть пяток лет поживу, как человек! – упрямо гнул тот свою линию. – А то ж, ведь, ни хрена впереди,  никакого просвета!
     - Николай, а вам какой просвет-то нужен? -  встряла Софья Андреевна.
     - Ну… - тот смешался. – На яхтах, вон разъезжают… Наворовали у народа…
     - Тоже воровать хотите? У народа?
     - Да ничего я не хочу воровать! – психанул тот. – Обидно просто! Нахапали – и живут припеваючи!
     - Ох, Николай… - Софья Андреевна плеснула себе немного вина. – Нашли чему завидовать… Человеку всегда чего-то не хватает. Тому же Абрамовичу… А вы… Вы же счастливый человек! Любимая работа, хорошие друзья, крыша над головой, машина, детишки… Сыты, обуты. Радуйтесь каждой минуте и не берите в голову… Счастливчик вы.
     Николай скривился, но промолчал и тоже долил себе в стакан.
     - Серый, будешь? – спросил он наверх. – Держи! – и протянул тому вино.
     - Возраст у вас самый лучший, - продолжала попутчица. – Сволочной период вы уже прожили.
     - Это что за «сволочной период»? – удивился Николай.
     -Да молодость!
     И как-то тихо стало в купе после её слов.
     - Это чего это мы «сволочные»? – обиделся и набычился Гришка. Да и дружок его: тоже перестал жеваться и уставился на нее. И лишь  Степан, коллега Николая, усмехнулся в вислые усы да потянулся за яблочком.
     Сергей тоже сначала возмутился, хотел поначалу что-то сказать, но решил дождаться ответа.
     - Ну, может, я не так выразилась… - Попутчица оставалась безмятежной и спокойной. – Извините, молодые люди. Но сами посудите. Ведь светлей времени нет, чем молодость! Вся жизнь впереди! И всё новое, неизведанное! И мысли: радужные, вселенские, бескомпромиссные,  п р а в и л ь н ы е! Любить – так без оглядки! Не прощать ни лжи, ни фальши, ни предательства! По крайней мере, так в моё время было.
     - А сейчас что, прощать надо? – свесился сверху Сергей.
     - Да как сказать… - Она чуток помолчала. – Сергей, не о том я, не сбивайте меня… О другом я. Вот, веришь в юности в честность – и врешь, врешь повсеместно. И это при том, что ненавидишь фальшь и предательство! И в любви также… Кажется – до гроба! Клятвы в верности…  А появилась новая мордашка в классе или институте… или во дворе… Да просто кто-то улыбнулся мимоходом, но не так… н е о б ы ч н о… И всё! Конец прежней любви! Так прежней и останется.  Всё чистое и честное – и постоянная ложь. Ну, разве ж не сволочной период? Самое беспринципное время! Я, ребята, не в вину всё это говорю. Сама молодая была, такая же… Видимо, в самой молодости эта подлючесть заключена: накопление и хорошего, и дряни всякой. На будущее. Противно только, что порывы прекрасны, а деяния… - Она вздохнула.
     - А сейчас вы живёте праведно! –  опять язвительно процедил сверху Сергей.
     -