Метеостанция

свернулся военно – промышленный комплекс,
а бюджетный Госметеостат  в одиночку финансировать станцию не мог.
     Тогда - то на ней и появился Алексей Петрович Котов. Его приняли с распростёртыми объятиями. Дураков – специалистов испокон веков любили на Руси: два высших образования, девять лет работы на самом «Академике Келдыше», мизерная зарплата с задержкой, таежное заключение у черта на куличках – и никаких перспектив!  Ни в карьере, ни в деньгах! Кто ж, кроме блаженного на это прельстится?!  Пьянчуга какой – нибудь… Иль сектант…
     Но Петрович не был ни пьянчугой,  ни сектантом…
   



     Дрова, наконец, разгорелись. В печке монотонно и протяжно загудело. И сразу показалось, что потеплело, хотя он знал: иллюзия это.
     Сел на порожек бани. Потёр о колени испачканные сажей ладони, вытащил губами сигарету из пачки и закурил.
     Ленивой походкой подошел Дружок, улегся у ног. Петрович машинально погладил его.
     - Ничего, милый… Потерпи. Весна скоро. Потеплеет. И письма придут. И Серёжка придёт. Ничего…
     Солнце спряталось в серой туче.





     …А весна всё никак не могла разродиться теплом. Уже и трава кое-где появилась, и берёзы набухли соком, и солнце вовсю грело, а температура днём так и не поднималась выше плюс трёх-пяти градусов. И постоянно с перевала дул холодный влажный ветер, неся с собой снежную крупу. Южный берег ручья ощетинился грязно-синими застругами, под которыми мчались черные потоки воды.
     - Ничего, ничего, - продолжал утешать себя Петрович, устало шагая на поляну с аппаратурой. – Рассопливится ещё всё, потеплеет…
     Ноги в резиновых сапогах скользили на валунах, покрытых утренним инеем. Звякали инструменты в сумке. Шумел голый ивняк. Дятел вдали долбил что-то сухое.
     - Потеплеет. Непременно…
     Замочек на будке обледенел. Петрович постучал по нему молотком, открыл будку и, достав отвертку, принялся откручивать кожух прибора: глючил он уже с неделю, пора «лечить». А  ещё лучше - поменять, сроки поверки ещё два года назад кончились.
     Отвертка соскользнула и оцарапала палец до крови.  Петрович чертыхнулся, полизал костяшку, затем сунул ладошку в снег.
     - Вот, лихоманка!.. Заржавело-то как, не открутить…
     Посмотрел на палец, полизал. Сочится. Хорошо, видимо, содрал.
     Достал сигарету, прикурил. Затем осторожно стряхнул горячий столбик пепла на ранку и растер. Подождал. Кровь остановилась. Докончил возню с прибором и тронулся назад. Слава Богу, всё рядом. Сто пятьдесят шагов вверх, сто пятьдесят шагов вниз…
     Вдруг почудилось: дымком потянуло. Иль почудилось? Он остановился.
     Нет, точно: костерком пахнет! Странно. Никого не жду. Туристы, что ли? Дружок бы лаял… Кто-то из своих?!
     Он поспешил вниз.


     - Ну, наконец - то! – Славка поднялся с пенька и, раскинув руки, двинулся ему навстречу. – Жду его, жду… Хорошо, хоть Дружок встретил, накормил-напоил…
     Они обнялись.
     - А ты чего нежданно так? Учёба же ещё идет. Или уволился?
     Тот махнул рукой, вновь уселся на пенёк у костра.
     - Карантин. Гриппуют все. На неделю школы закрыли. Чего, думаю, дома штаны протирать? Махну к этому бирюку, не прогонит, поди… Иль прогонишь?
     Петрович подкатил к костру ещё один пенёк, сел  рядом с другом, закурил.
     - Вовремя  ты. С дизельком поможешь, что - то барахлить начал. Да и приборы заодно посмотришь…
     - Обязательно посмотрим! – Святослав подтянул к себе рюкзак, пошарил внутри рукой, достал фляжку. – Серёга где? Третьего не хватает…
     - В отпуске Серый, -  Петрович уже семенил к домику. – Через три дня приедет. Подожди, сейчас я…
     Дружок, лежа на просохшем пригорке, мельком посмотрел ему вслед и продолжил тщательно сгрызать мясо с принесенного гостем мосла. И никакого внимания на друзей старался не обращать: пусть болтают. Лишь бы кость не отобрали.
     Из дома Петрович вышел с кружками,  вяленой щукой, хлебом и ссохшейся проросшей  луковицей.
     Чокнулись, выпили.
     - Ух! – изумленно выдохнул Петрович. – Давно я «казенку» не потреблял!
     - Брагу, небось, ставишь?.. – Славка чистил луковицу и щурился на солнце. На лице застыла улыбка блаженного.
     - Подь ты!.. Из чего гнать - то? Ягоды не собираем. Да и ваших запасов, что по осени принесли, пока хватает. Редко пьём… Да и некогда. Без питья забот хватает.
     - Эх, Лёшка, - вздохнул Святослав, порезал луковицу, вновь разлил по кружкам. – В город тебе перебираться надо. Чего здесь отшельником отираться?.. Совсем скоро забомжуешь… Я смотрю: бриться даже перестал. Для молодых эта работа, Лёха, а не для нас. В город тебе надо, Лёха, в город, к людям… Дела найдутся. А здесь пусть мОлодежь бичует…
     - Угу, - буркнул тот в ответ. Обнял ладонями кружку и, сгорбившись на пеньке, смотрел куда-то в сторону, на перевал.
     - Чего «угу»? – психанул вдруг Славка. – Я тебе дело говорю! Уходит жизнь, уходит! Не будет другой! Эту надо менять! Ты хоть иногда вспоминай о годочках, лапоть!
     Дружок лениво поднялся, отряхнулся и потащил обглоданную до блеска кость к дровням: закапывать на будущее.
     Мужики молчаливо проводили его взглядом. Потом посмотрели друг на друга.
     - Вспоминаю я, Славка, вспоминаю… Бог даст – долго ещё поживём.
     Алексей припал к кружке. Святослав видел, как дёрнулся у того при глотке кадык на небритой шее, как скривилось от крепкого напитка иссушенное ветром и солнцем лицо.
     - На, запей, - протянул он другу бутылку с минералкой. – Приобщись к цивилизации.
     - Мерси. – Петрович отхлебнул из горлышка. – А ты чего нервный такой? Ноги стёр?
     - «Чего»… Живёшь здесь в одиночку. А если снова инфаркт? «Сотовый» не берёт, спутниковый тебе не дают – дорого… Дружок спасать будет?
     - Чего ты о самом плохом… Нормально я себя чувствую! И таблетки на всякий случай есть. Да и некогда мне болеть!
     - А напарника отпустил…
     - Да у парня первый отпуск в жизни!  Пусть по-человечески отдохнёт! А ты чего, правда, ругаться припёрся? Или случилось что?
     - Да отдохнуть, отдохнуть я пришел.  А рожу твою увидел – какой, к черту, отдых?! Напиться хочется, а не отдыхать.
     - Ну, дак, пей. Не хватит – я тебе ещё дам, - равнодушно отозвался
Петрович. Пошурудил веткой в костре, подбросил  полено.
     - Ладно. – Славка снова закурил. – Давай ещё по одной – и пойдём твой дизилёк смотреть.
     - А пожрать?
     - Потом, Лёш, потом. Поднимай!
     - Поднимаю. Только мне ещё «отстучаться» в город надо. Связь через 15 минут.  Всему своё время.
     - Отстучишься. – Святослав сначала с наслаждением вдохнул запах от копченой щуки, затем впился в неё зубами. – То же мне… философ… - пробурчал он набитым ртом. – Псих-одиночка. Свихнёшься ты здесь.
     - Ты жуй, жуй быстрее, не трави душу Дружку.
     А тот, и вправду, сидел напротив Славки  и тревожно глядел, как тот поглощает рыбу.  И с брылей тонкими струйками стекала слюна.
     - На, оглоед, лопай! – Славка отломил треть рыбы и на ладони поднёс собаке. – Ох, и семейка у вас! Один нервы треплет, другой пожрать не даёт, изо рта вытаскивает…
     Петрович курил рядом и улыбался: на душе было хорошо-хорошо! До слёз!



     Г Л А В А    3



     Он недолго прощался с домом.
     Лишь в кабинете постоял несколько минут, покурил. Когда-то это была его мечта – кабинет, отдельная комната  д л я   с е б я. Где можно всё-всё сделать по душе и как хочется. Жаль, что это случилось, когда ему уже было под сорок. И не поздно, кажется, а, вот, что-то, видимо, перегорело внутри за годы мечтаний. Может, сам другим стал. Не понять.
     Не радовал его кабинет, не тянул к себе. Хотя там  было всё, что он любил: книги, мебель, пластинки, компьютер, старый проигрыватель, безделушки, привезённые ему в подарок друзьями со всех концов света. Удобное кресло, диван, фортепьяно из детства, гитара, курительная трубка…
     Он заходил в кабинет, поливал цветы или брал что-нибудь, проводил бездумно пальцем по гитарным струнам, протирал пол, подоконник, полки – и уходил. Единственное, что удерживало его здесь – это фотографии на стенах. Фотографий было очень много, и они все были памятными и любимыми. Хотя… Вещи-то тоже были любимыми…  Но фотографии!.. Перед ними он мог стоять часами. Это была его жизнь. Прошедшая, но его. А вещи… Они его не останавливали. И в сердце ничего не шевелилось. Не кололо.
     А фотографии тормозили, как знак «СТОП» на дороге.

     Он вышел на веранду, где неприкаянно мотался  Сашка. Светка же наоборот – порхала, накрывая на стол и говорила, говорила что-то, захлёбываясь радостью.
     - Алексей Петрович! За стол, за стол! Всё готово! Перед отъездом!.. – подскочила она к Петровичу. Прядка волос прилипла к вспотевшему лбу, и Светлана безуспешно пыталась забросить её за ушко. – Сашка, тормози! Садись!
     Александр перестал топтаться, посмотрел растерянно на бывшего начальника.
     А Петрович, угрюмый и сосредоточенный, смотрел на Светлану, на её покрасневшее, распаренное от суеты лицо, на её глаза, сверкающие безмерным счастьем и любовью ко всем, кажется, и ко всему – и тоже заулыбался.
     - Давай, Свет, посидим, посидим немного. Час ещё до поезда...
     И Сашка глубоко и неслышно вдохнул и выдохнул из себя. И вместе со вздохом ушла тревога из сердца.



                                                 .     .     .


     - Лёха! – радостно проорал Славка, закрывая дверцу плювиографа. – А я тебе ещё одно сверло сломал! Слышишь?
     - Ну, и дурак, - буркнул в ответ себе под нос Петрович. Он уже до изжоги замучился возиться с ледоскопом. Тот нагло врал вторую неделю подряд. Алексей даже данные с него не посылал на «большую землю». А здесь этот ещё… со свёрлами своими… И так каждое на вес золота… На хрена, спрашивается, высшее образование получал? Свёрла курочить? Еще и детей учить доверяют. Ему  бы только «глобус пропивать»…
     Славка уже подходил, возбужденный, радостный от хорошо сделанной работы.  Плюхнулся задницей на пригорок, продолжил:
     - Да ты не печалься! Я тебе там, в сумку рулетку новую взамен положил.
     - Если б я тебя не знал – ей-богу, обиделся бы! – Петрович с кряхтением спустился по лесенке на землю. – Честное слово!  
     - Да брось ты! Нашел из-за чего обижаться!.. Дешевка! Китайская, трёхметровая… Мне не к чему… У меня таких куча дома! Дерьмо.
     Петрович усмехнулся в неопрятную бородку, покачал головой.
     - А сейчас мне, вот, в два раза обиднее стало!
     - Пойдём тогда вниз. Обиду твою заливать.
     - Во, во! С тобой сопьёшься! Нет, чтобы на рыбалку напроситься!.. Иль камешки поискать!.. Иль золотишко…
     - Пыль-то твою? Руки студить? Ребятишки ещё летом для образцов намыли, хватит. И камешки для экспозиций набрали. Идём, идём вниз. Да побыстрее!
     - Что за спешка? – ворчал за спиной Петрович. – Торопимся, торопимся, будто жены придут, выпить не успеем. Оглашенный…
     Но Святослав его уже не слышал. Он чуть ли не бегом спустился в лагерь, бросил инструменты на крыльцо и скрылся в избушке.
     Алексей, взмокший от спуска, утёр лоб, огляделся. Стол накрыт. Хотя и заметно было: птички немного похозяйничали. Или бурундучок. Жил у него здесь один, за дизельком, Гришей звали. Дружок относился к нему лояльно, а уж про людей и говорить нечего.
     Появился Славка и молча заспешил мимо.
     - Куда ты?
     - Это, видимо, рыбка твоя сказалась, - ответил, не останавливаясь тот. – Не привык я к