Сатирицид. часть 1-я.

писать жену немецкого посла Риббентропа.   Случаем, не читали?
  - Нет, - признался Ботов.
  - Я – тоже. Не знаю, дописал он роман? Потом его перевели в соседний лагерь, в ста километрах – вверх по Индигирке.
  - А Вы, бабуля, где воевали? – насторожился Ботов.
  - Где воевала, там в живых почти никого не осталось. Военная тайна.
  - Понимаю теперь, почему Вы суровы к детям и внукам. Привычка?
  - Много ты понимаешь в колбасных обрезках! – дала пространную оценку Ботову старушенция  и вновь задремала.
  «Странная страна: награждает тех, кто неустанно трудится над созданием печальной статистики, а непосредственных участников, статистов, так сказать, никто и не помнит. Да и упомнишь, разве? Их более 25 миллионов».
 
 

                                                Рассказ Второй.

  - Сыночка, но почему ты всегда поешь «С Интернационалом воз пряников в рот людской?» - смеялась мама. - Одним возом всех не накормишь.
  - О чём ты, родная? – заступался за Андрейку отец. – Я читал про одного жида, так тот пятью хлебами мог всех накормить.
  - Богохульник!  Типун  тебе на язык!  Не слушай его, сынуля.
  Андрейка и не слушал. Он знал, кто пятью рыбками и хлебом сумел прокормить толпу народа. Звали Его Христос. Был Он Богом в образе человека – пацаны на поляне рассказывали. Ещё рассказывали, что предки фашистов Его гвоздями прибили к кресту, но Он притворился мёртвым, и потом пришёл Его отец, разозлённый за сына, всех фашистов перекоцал и, заодно, жидов, за то, что те выдали фашистам сына.
  Лёнька Панин, из соседней квартиры 25, с серьёзными намерениями доказывал, что Христос – это былинный герой, и о Нём Лёнька читал в сборнике русских сказок. А Венька Марфин был убеждён, что Христос – это Бог, потому что бабка часто крестилась и говорила: «Господи, Иисусе Христе!»
  На иконе Христос выглядел измождённым, и над головой Его светилась дуга, называемая церковниками нимбом.
  - Нимб – это ещё не доказательство, что Христос был Богом, наоборот, нимбы рисуют над многими покойниками. А Бог бессмертен, Он не может быть покойником, - разглагольствовал Лёнька.
  Но с Марфиным трудно поспорить. Он был на два года старше Андрейки,  на год - Лёньки Панина и закончил второй класс начальной школы.
  - А «Христос воскрес, воистину воскрес»? Значит, умер, а потом ожил.
  - В воскресенье так говорили? Старики и старухи?  Ха, они поздравляли друг друга с выходным днём, - не сдавался Лёнька. – Это нам училка в школе рассказывала.
  - Дура ваша училка. Умрёт, ей никто нимба над головой не нарисует.
  Незаметно, как всегда, перекидывались на любимую тему о покойниках.
  На лесной поляне, где обычно гоняли мяч – лес начинался сразу за детским садом, через дорогу – слушать рассказы о покойниках было не так сикотно как, скажем, скрываясь в подвале дома. Подвал ветвился под грузным телом всего здания, утаскивал в закутки, словно в водяные воронки, запирал в деревянных сарайках, заглатывал без остатка маленьких и пугливых детей.
  - Помните, пацана в жёлтых шортах? Он на каникулы, в гости в 79 квартиру приезжал в прошлом году? Один пошёл в подвал за великом и пропал. Милиция ещё приезжала с собаками, помните? Не нашли. А неделю назад старый хрыч из 64-ой увидел призрак пацана в подвале. Естественно, в штаны наложил. «Всё, говорит, бабка, скоро копыта отброшу, говорит, пацан за мной приходил». Ходит призрак пацана по подвалу, всех предупреждает, что сарайки 14,38, 51 и 79 людей жрут и косточки не выплёвывают.
  Пацана, конечно, Андрейка не помнил, тем более, в жёлтых шортах, но из 64 кваритры злой, крикливый старик – персонаж реальный. Его ненавидела детвора всей округи, за буйный нрав и, легко улавливаемую детьми, неоправданную ненависть к ним; желали, чтобы поскорее он сдох и квартира его сгорела дотла. Доподлинно было известно, что старик по ночам отлавливал детей, силком затаскивал в свою квартиру и лупил их там солдатским ремнём. По утрам он нашпиговывал батоны белого хлеба иголками и скармливал их дворовых собак.
  Андрейке было чего опасаться. Год назад он нашёл слепого щенка на свалке. Видимо, выбросили подыхать. Вырос щенок в породистого пса, русского гончего чистых кровей. Папа говорил, что охотник из Шарика получится отменный,  все признаки – на морде. Очень Андрейка боялся за пса.
  Это только в художественных фильмах существуют умные, натасканные и злые на врагов собаки. На самом деле Шарик был глупым и доверчивым псом, хлопот от которого было не меньше, чем маминых слёз.
  - Ковёр в зале весь уссал. Стыдно в гости подруг пригласить. Сандалии новые изгрыз. Почему он на свалке сдох? – сокрушалась мама.
  Андрейка ловил прицельные взгляды живодёра из 64-ой квартиры и догадывался, что очередной жертвой экзекуций старик выбрал Шарика. Пёс отличался мощью, здоровьем, красивыми подпалинами, доверчивой мордочкой и слыл во дворе рекордсменом по некоторым соревновательным дисциплинам, особенно – по длине собачьего хрена.
  Ставили пса в круг, и кто-нибудь, из желавших, начинал доить пса.
  Правило одно:
 -  Чур, дрочим до победного, пока яйца не вылезут.
  - А если так и останется – с яйцами наружу?
  - Не ссы, не останутся. Мы по куньке ему  вичкой, которой меряем, пару раз шибанём - сразу в себя вберёт всё своё хозяйство.
  Сосед, Лёнька Панин, обучил пса отыскивать в лесу похотливые парочки. Шарик, поносившись по кустарникам, порезвившись вдоволь, выскакивал на полянку, подбегал к Лёньке и, глядя куда-то в сторону, жалобно начинал скулить.
  - Внимание, парни! – поднимал руку Лёнька, точно просился к доске в классе: - Где-то недалеко ебутся!
  Повторять Лёньке не надо было. Все срывались с места, бежали, потом пробирались крадучись за Шариком…
  Утомившись от подглядывания и подслушивания, давали Шарику команду: «Голос!» и с улюлюканьем и гоготом провожали, исчезавшие в зарослях, обнажённые парочки.
  - Старик говорит судье: «Иду по парку, смотрю, а они в кустах ебутся». Судья: «Не ебутся, а сношаются. Прошу, в суде не выражаться!» Старик: « Иду по парку, смотрю, в кустах сношаются. Подхожу поближе, вглядываюсь – ан, нет, всё-таки ебутся!»
  - Смешно! Не ебутся, а сношаются!
  - Чего смешного? Думаешь, твои родители не сношаются?
  - Мои, точно, не сношаются.
  - А откуда ты взялся? Не из ****ы, что ли? А как туда попал?
  - Я родился сам по себе. Это научно доказано. И меня  нашли.
  - Ро-дил-ся! Выпал из манды и башкой уронился.
  - Меня аист принёс!
  - А кто аиста ****? Сосед, что ли?
  - Что, и капусту отцы – тоже? Меня в капусте нашли.
  - Вот я знаю, как детей в мам втыкают.
  - Как? Вот так: чпок-чпок?
  - На пьяной козе! Мне бабка говорила, что меня на пьяной козе делали.
  - Я у одного мужика в бане видел дрын – аж! до колена!
  - Стоячий?
  - Какой стоячий? Говорю же – до колена. Стоячий, наверно, в подбородок бил бы больно.
  - Десять раз вокруг ноги, через жопу – в сапоги!
  - Таких, длинных, не бывает.
  - А какие лучше: длинные и тонкие, или толстые и короткие?
  - Лучше – в форме слонового хобота: им хорошо со стола яблоки красть и в жопу себе заталкивать.
  - А покойники сношаются?
  - Ты чего, говна объелся?
  - Нет, песню вспомнил: « Я лежу с тобой в маленьком гробике, ты костями прижалась ко мне. Череп твой, аккуратно обглоданный, улыбается ласково мне…»
  - Ох, и голос у тебя противный! Как баба под конём визжишь, а не поёшь.
  - Василий Иванович поймал золотую рыбку. Ну, там – денег мешок, конфет вагон. А третье желание: « Сделай мне такой же, как у коня, что пасётся вон там, вдали!» Приходит домой, штаны снимает: «На, Петька, любуйся и завидуй!» А Петька: «Вот это да! Вот это ****ень у тебя, Василий Иванович!»
  - Покурим, пацаны, нашинских, а потом в жопотёры поиграем!
   Из дубовых листьев, скрученных в гаванские сигары, и немного серы с сосенок – чтоб родители не унюхали запах курева.
  - Слабак! Слабак, кашлянул! Настоящий курильщик никогда не закашляет! У него лёгкие крепкие, прокуренные, не то, что у некоторых маменьких сынков.
  - Сам ты – гондон, штопаный колючей проволокой.
  - За такие шутки в зубах бывают промежутки.
  - А ты не залупайся!
  - … тот его спрашивает: «Как табак называется, старпом?» «Как табак, как табак называется – «Волосы любимой женщины», салага!» Тогда юнга набивает трубку. Идёт по палубе, курит. Старпом подзывает: «Ну-ка, салага, дай-ка твоего табачка затянуться! Ух, ты! Как табак твой называется, салага?» «Как табак, как табак называется? Как у Вас, товарищ старпом: «Волосы любимой женщины». Старпом говорит: «М-да? Близко к жопе щиплешь, паря!»
  - Что, у женщин на жопе волосы растут? Гамадрилы какие-то!
  - Подрастёшь, и у тебя из жопы шерсть клочьями будет торчать.
  - На жопе – шерсть, на куньке – волоса!
  - Смотрите, а он козявки лопает: из носа – в рот, из носа – в рот!
  - ГМРП, ГМРП! (Городская милиция разрешает пёрнуть).
  - Фу, вонючка! Уползай отсюда!
  - Я же предупредил: ГМРП!
  - … а старуха говорит: «Это внучек голубка пустил». Они едут в одном купе, грузин отвечает ей: « Ещё одного голубка пустит, я ему всю голубятню разворочу!»
  - Нет, ты про червяка расскажи! Или вот: «То ли шлак в манде, то ли манда в шлаке? А-а, вспомнил! Мандишлак!
  - Не Мандишлак, а Магнийшлак – город такой.
  - Остёр ты на язык, как я погляжу. Побрей-ка мою жопу!
  - Закрой рот! Здесь вафли не летают!
  - Скачет ковбой по степи, видит дерево. В дереве – огромное дупло и всё изрешечено пулями. Любопытно ему стало. Слез с лошади, просунул голову в дупло, а там его кто-то хвать за уши! Притянул: «Соси, - говорит, - тебе понравится!» Видит ковбой, дело плохо: отсосал, высунул голову из дупла, отскочил, достал пистолеты и с двух рук все обоймы всадил в дупло. Опять любопытно ему стало: кого он там укокошил? Просунул голову в дупло, а там опять хвать его за уши: «Я же говорил, что тебе понравится! Соси снова!»
  - Пить хочу.
  - А я ссать. Не дадим друг другу умереть?
  - Сами сосите эту гадость. Я бы чего-нибудь похавал. Жрать охота!
  - Андрюха, расскажи ему про колодец. Сразу жрать рсхочется.
  - Я подхожу к колодцу, что возле бараков «бритоголовых», следом – тёханка, маленькая такая! Я ей место уступил, думаю, наберёт воды, оставит мне попить, чего самому кажилиться. Она стала спускать ведро, рукой придерживала эту… на которую цепь накручивается.
  - Понятно – бадью. Дальше, давай, не буксуй.
  - Вдруг вижу: её ноги перед моим лицом мелькнули. Она – бултых! головой в колодец. Я ещё такой удар глухой слышал. Колодец  – метров пять глубиной. Тут все как заорут!
  - Кто - все? Ты же говорил, что один с тёткой был. Сам, наверно, и орал, как недорезанный?
  - Я домой ушёл. Потом ещё Лёнька ко мне приходил. Помнишь, Лёнька? В общем, пожарники вытащили тёханку только вечером. Она уже синяя была. Утопла, сказали, сразу. Я потом мясо не мог три дня есть – всё утопленницу видел.
  - Повезло тебе. На твоих глазах хоть тётка утопла в колодце, а тут, день за днём жизнь проходит и ничего не случается.
  - Пацаны, в «Чику» сыграем? Всемером – самое то!
  - Денег нет. Да и старшие увидят, обязательно накостыляют.
  - Давайте, в «Кассу» сыграем?
  - Ты ещё в классики поиграй с девками.
  - Интересно, а девки умеют материться?
  - Ещё как умеют! Сам видел. Стою как-то за домом, ссу на стенку. Проходит из третьего подъезда – бантик на башке, в розовых гольфах – улыбается и говорит мне: «Не *** себе – струя!»  
  -