Сатирицид. часть 1-я.

это непереводимая игра слов. А «спискам» - это не то, о чём вы подумали. И соглашаться  не надо, даже если вам предъявят то, о чём вы подумали. Потому что списки уже предъявлены нам и согласованы с Макаром Кудиновичем. И вообще, ваше дело торговать, а не заглядывать в списки. Мы сами как-нибудь разберёмся и установим очерёдность. Строго будем учитывать, и каждый член должен быть нами отмечен особым значком – чтобы повторно не вздумал явиться за дефицитом. Мы передаём списки вам со значками – напротив каждой фамилии. У каждого покупателя он должен стоять, иначе вы его не обслуживаете и ничего не продаёте.
  А теперь сначала и подробно…
  К полудню, в результате нашествия высшего и среднего военно-строительного звена, в кабинете Телятникова, как после взрыва гранаты Р1, валялись на генеральском столе и взывали к скорби жалкие остатки: растерзанные примеркой лифчики первого размера, женские ночные комбинации, похожие на рабочий комплект для кулинара, тюбики с зубной пастой  «Парадонт», наборы женских трусов «Рабочая неделя» из пяти штук одного телесного цвета, ватные штаны рыбака с электрообогревным устройством под геморрой, исчерканные листы бумаги, деньги и раскатанные в ширину столешницы неохватные груди воровайки.
  Ботов поднял глаза и оглядел самую верхнюю часть продавщицы. Она крепко спала. В мякоти губ, шлёпавших от тяжёлого дыхания, закручивалась в воронку слюна, созревала в пузырь и, лопаясь снаружи, стекала робкой струйкой к подбородку.
  - Опоздал? – с сожалением спросил Ботов, прицениваясь к останкам импортного изобилия. – Или мордой не вышел?
  - Вас вообще в списках нет! – радостно объявила секретарша. – Берите лифчик. Послезавтра кому-нибудь подарите.
  - Кому? Мне маму нужно поздравить, и жене брата чего-нибудь подарить.
  - Маме – «ночнушку», - вмешалась вторая, глумливая секретарша, - лифчик – брату.
  - Брат не носит лифчики.
  - Всё-то он знает, - обиделась первая секретарша, - всюду-то он побывал, кто во что одет и кто во что горазд знает. Скажите спасибо, и пока пользуйтесь нашей щедростью, гражданин вне списка.
  Воровайка откупорила один глаз, оценивающе глянула им на Ботова, не поднимая головы, и объявила ему цену:
  - Пятнадцать рублей, тридцать четыре копейки.
  - За что? Да я на эти деньги куплю четыре банки осетровой икры.
  - Не купишь. Сегодня магазин закрыт, - предупредила воровайка и захлопнула глаз.
  Чтоб не показаться скупердяем или нищим Ботов выбрал лифчик, потребовал сложить продукцию в фирменную упаковку и с любезным видом вышел из кабинета.
  - Пользуйтесь на здоровье, товарищ фетишист! – получил он в спину поздравление въедливой секретарши.
  - Носить вам – не переносить! – добавила пафоса вторая, глумливая особа.

  «Надо терпеть!» - напомнил себе Ботов высказывание зам. редактора Кати Мышкиной. Катерина славилась в тресте своими точными, порой болезненными укусами.
  Обычно, она незаметно жухла где-то в углу редакции газеты. Оправдывая фамилию, шуршала карандашом, чутко охраняла от посягательств коллег границы рабочего стола, грызла жареные кофейные зёрна, и вдруг хватала сумку и убегала неизвестно куда, походя напутствуя Ботова:
  - Что ты, как обабившийся  кисляй,  всё сплетничаешь, наушничаешь? Займись работой! Может это приведёт тебя в чувство, а других перестанет раздражать.
  Она имела право и на более злые определения, адресованные Ботову, поскольку поручилась за него перед парткомом и самим товарищем Никодмитренко Б. У.


 

  Ломал голову Ботов над загадкой бескорыстной дружбы, товарищества. Даже пытался приладить к взбунтовавшимся мыслям, сочинённые им стихи в одну строку:
  - Как жаль, что уезжаете вы, наконец-то!
  -Трусы – не шапка, мех внутри!
  - Имел я тех, чьи лица на банкнотах!
  - Куда стыдливо смылся гегемон?
  - Как много выпью, так не помню – пил ли я вообще.
 

  «Год терпения, полтора – воздержания. Как между двух огней – припекало спереди и сзади» - размышлял Ботов, спускаясь из кабинета начальника стройтреста в редакцию. Подмышки грел свёрток с лифчиком, в парткоме зрел выговор за фельетон.  Хотя выговор небольшой, но, всё равно, неприятно. «Откуда-нибудь непременно перепадёт».
  Непредумышленно он спустился на этаж ниже редакции.
  Комсомольцы всем  активом отмечали Международный Женский  День доминошной игрой в «Стояк». Брякали костяшки в кабинете второго зама Родько.
  Ботов прислушался, быстро оценил ситуацию, воспрянув духом и шпионской страстью, прокрался в кабинет Зои Кисиной, сунул ей в стол подарок, также, на цыпочках, просеменил до лестничного пролёта аварийного выхода и наткнулся на зам. пред. Профкома Нинель Маевну Кутяеву, женщину принципиальную - в отношение зрелых мужчин к другим женщинам, помимо неё.
  -Чего украл? – ещё негромко, но упреждающе предложила она себя в соучастницы.
  - Заглянул – только и всего. Хотел с Зоей поговорить. Но там – никого.
  - А украл чего? – уже громче потребовала Нинель тоном, не требовавшим возражений и оправданий.
  - Лифчик, - сознался предметно Ботов.
  - Пойдём ко мне! Я тебе сейчас этих лифчиков выпишу и надыбаю, как  рабочих рукавиц. Только скажи: где ты краденным приторговываешь?
  - Не торгую я лифами, - пытался утихомирить на полтона Ботов распалявшуюся Нинель, - я фетишист, так меня назвала старая секретарша.
  - Кто? – не поняла Нинель.
  - Фетишист. Ай, долго объяснять. Короче, нюхачь. Вещи женские краду и нюхаю.
  - А потом?
  - Что потом?
  - Потом стираешь и возвращаешь? Это хорошо. Пойдём ко мне! У меня много есть чего понюхать и постирать! – уже во весь голос потребовала Нинель от лица и нижнего белья всего профсоюзного комитета треста.
  - Не стираю, не возвращаю. Но это останется между нами, хорошо? – отмахнулся  Ботов и стал подниматься по чёрной лестнице к себе на этаж.
  - Как скажешь. Я очень люблю всякое такое, что между нами, - услышал Ботов невнятное бормотание Нинель, потом – неровную дробь шпилек по линолеуму, грохот в двери Родько и вновь, но уже рыдавший, сквозь сморкание, голос зам. председателя профкома:
  - Беда! Ой, беда у нас, Зоинька! Ой, беда!
  - Что, что случилось? – пыталась успокоить Зоя.
  - Ой, беда! Завёлся на бровях лобковый волос!
  - Всё нормально у тебя с бровями, Нинель.
  - Это я так кудревато выражаюсь.
  - В смысле – фигурально? – поправила Зоя рыдавшую Кутяеву.
  - Фигурально, аморально! Какая разница? Объявился у нас фашист нюхачий, то есть, нюхач фашистский, и спёр из кабинета твой лифчик.
  - Успокойся, Нинель. Какой лифчик? Всё – на мне.
  - Дай, титьки пощупаю… Странно – на месте. А запасной, на случай торжества, лифчик в своём кабинете не прятала? Ну, в таком случае, я к тебе в кабинет иду с ревизией и подробностями – чаю попить. Но это останется строго между нами, хорошо? – на весь этаж объявила Нинель.

  - Вот, влип, дурень! – признавался Ботов и лупил себя ладонью по лбу.
  - Что с ним? – хотела узнать обеспокоенная Катерина через фотографа редакции, хронического гипертоника, Януша Пылсуцкого.
  - Стенает, - задумчиво отвечал Януш. - Видимо, по поводу неудачного фельетона. Но стенает высокохудожественно. Слуху приятно.
  - Януш, вы бы взяли его с собой на Торжественное. Может, там хоть какой-то толк от него будет?
  - Катенька, глаз сердца моего, у меня гипертония – вы знаете. Мне волноваться вредно. Пошлите его сами, куда следует.

  Торжественный вечер, посвящённый Международному  Дню - 8 Марта выдался на редкость женским: строго спланированным, без сивушных запахов в зале и с аптекарской чистотой мыслей  и пожеланий в адрес ударниц коммунистического труда.
  Из сценария выпал огромный кусок выступления Макара Кудиновича Телятникова, как выпал и сам Телятников из машины, по дороге во Дворец Культуры, сильно перетрудившись ещё до обеда на заседании в Обкоме партии, Облсовпрофе и УКС-е Минстроя.
  Вместо Телятникова с кратким получасовым докладом выступил Никодмитренко Б.У.

  Он сказал, а Ботов записал:
  - Труд облагораживает человека, а женский труд облагораживает человека вдвойне. Санитарки на фронте, бабы в тылу – всё это история героического прошлого, без которого настоящее чествование заслуженных пенсионерок было бы под вопросом. Они с честью выполняли свою нелёгкую миссию: жили в тяжелейших условиях, рожали, кормили грудью в полях и окопах, там же спали и перевязывали раненых, не смыкали глаз и подбивали из зенитных орудий вражеские люфтвафы. При этом не забывали любить Родину, потому что и женщинам человеческое не чуждо…
  Наше поколение знает вас всех не понаслышке, помнит о вас и просто любит вас.
  Поэтому, разрешите мне вручить поимённо каждой праздничный подарок, и от лица нашего  генерала сказать словами генерала из повести Юрия Нагибина «Горячий снег»: - Всё, что могу! Всё, что могу!.
  Что смогла, и на что сподобились администрация, партком и профком треста Ботов определить не сумел. Подарки были упрятаны в плотные кульки и наспех обмотаны изоляционной лентой. А чтобы ещё больше запутать представителей прессы, вручать подарки начали с молодых работниц бухгалтерии и отдела труда и заработной платы. Постепенно, от отдела - к отделу, кульки теряли в объёме и весе, а пенсионерки крепли в убеждении, что не по тем целям били в своё время они из зенитных орудий.
  Наконец, вызвали первую из числа ветеранов войны.
  Бабушка живо забралась на сцену, поклонилась публике под аплодисменты, широко размахнувшись и сметая пыль со сцены; сделала книксен Президиуму, затем взвесила на руке свёрток и созналась:
  - Мама не смогла прийти. Но отказаться от подарка тоже не смогла.
  - В таком случае и вы нам не откажите – распечатайте и посмотрите, какой шикарный сюрприз мы приготовили вашей маме, - обрадовала бабушку Кутяева.
  - Спасибо! У меня уже три штуки стоят на полке, - заспешила бабушка, вытянула руку с подарком, как Данко Смелый – со своим сердцем – и, освещая проход между рядами, рванула к выходу.
  - А у мамы? – вслед ей крикнул Никодмитренко Б.У. – У мамы есть? Есть у мамы?
  Вздрогнула старушенция, дремавшая в соседнем кресле, разглядела Ботова, точно через оптический прицел, и выстрелила в него тёплым напоминанием:
  - У мамы всегда есть чего поесть. Придут в гости и жрут, жрут, жрут, сволочи. И никак не подавятся. А потом ещё  внуков привезут и опять жрут.
  - Это у нас, бабуля, традиция такая - кормить детей и внуков до их пенсии. Радоваться должны, что ещё Вас навещают, -  защитил молодёжь Ботов и гордый тем, что не обидел старушенцию, но дал ей пищу для размышлений, дописал в блокнот:
  «Ветераны со слезами на глазах благодарили администрацию, партийные и профсоюзные органы треста за проявленную заботу и внимание».
  - Донос пишешь? – опять вздрогнула и пробудилась на короткое время старушенция: - Напиши им, чтобы «эти» в следующем году деньгами давали.
  - Я журналист, - потребовал к себе уважения Ботов
  - Пи-исатель, - ставя ударение на первом слоге, разочаровалась старушенция: - Одного такого я уже знавала в сорок втором. Его к нам командировали из Красной Звезды. Как привезли, так он сразу роман-трилогию начал писать. Помню даже названия: «Взятие Берлина», «Падение Рима» и «Путь на Восток», - согнула она узловатые, непослушные пальцы, - с меня пытался