Сатирицид. часть 1-я.

слышанное им стихотворение в исполнении Анатолия Шагиняна, и подражая интонации, придыханию и всхлипам профессионального чтеца:
                                           Могу на твой взгляд ответить
                                           Улыбкою безмятежной;
                                           О книгах или нарядах
                                           С тобою заговорить;
                                           Имя твоё могу я произнести небрежно,
                                           Но не могу забыть
  Боли в пальцах Зоя не чувствовала, но хруст в зале стоял ощутимый, будто свора собак грызла курицу-гриль.
                                            Ты не узнаешь тайны,
                                            Которую я скрываю.
                                            Надёжнее океану сокровища не укрыть,
                                            Маленькая колдунья,
                                            Я тебя знать не знаю,
                                            Но не могу забыть.

  С последним спиртовым выхлопом Ботов открыл и показал Зое свои заплаканные глаза.
  «Точно – больной, - решила Зоя, - развел в голове клоповник».

  Во втором ряду доярка выла во весь голос. Председатель Сельсовета из сострадания гладил её по спине.
  - Чуть два раза не кончила, - объяснила она, обернувшись к школьникам, свою непомерную тягу к искусству. – Конечно, это вам не сиськи коровам дёргать, это - поэзия, ****а мать!

                                                   Глава 2.

   Мысли были обрывочны и скакали с места на место шахматным конём.
 « Именно она, родимая, поэзия, - если её осторожно и профессионально вдуть в уши, - легко проникает в девичьи мозги, точит сердце, вносит гормональные коррективы и принуждает бессонными ночами томиться в ожидании принца на белом коне.
  Она так долго ждала его, береглась. Где же он раньше был, в каких краях носился, натирая яйца о седло?
  Ночью же принц  обязательно прискачет, нежно обнимет, лизнёт за ухом, погрызёт соски, поцелует в пупок, почешется носом о лобок, задерёт ей ноги и кликнет боевого товарища, пасущегося неподалёку на лугу.
  Поэзия страшна своей заразностью. Попадая через уши в организм, она долго гнездится, подготавливая слабую женскую психику и тугую плоть к нашествию сперматозоидов и венерических заболеваний.
  Поэзия – опасное заболевание. Если её не пресечь ещё на начальной стадии неуверенного и дрожащего шёпота, то вскоре неизбежно наступает привыкание.
  Человечеству известно немного случаев, когда в процессе полового акта один из партнёров, под впечатлением заданного ритма, начинал декламировать стихи Данте, Рильке или Маяковского.
  Привычка остается, а принц без поэзии в её глазах бледнеет и затирается среди лошадей. И вскоре станет всё равно, кто упадёт ей на грудь в алькове – принц на коне или конь без принца. Лишь бы страстно любил её, шептал на ухо ласковые слова и по первому требованию стоически исполнял супружеский долг – кормил, одевал и не приставал со всякой поэтизированной ерундой».

  Зоя Кисина, быть может, впервые испытала смешанные чувства страха и неограниченной власти.  Так откровенно и публично, как Ботов, её ещё никто не хотел.
  Выкрученные пальцы ныли весь вечер, но куда большее беспокойство доставляло Партийное Сознание, которое будто воспалилось от неизвестного вируса и донимало её стуком в висках, горячими приливами крови в лицо и жёсткими предупреждениями: «Одумайся, девка! На фиг он нужен тебе? Ждёт тебя карьера и славный путь партийного лидера, предначертанный ленинской рукой. А для этого нужна дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина! Ботов – хищник не простой, как фальшивая болотная кочка. Ступишь на него и провалишься в говно по самую макушку.
  Чувствуешь ноющую тревогу под левой титькой? Это я, Партийное Сознание, вместе с интуицией тебе подсказываем – нахлебаешься ты горюшка с Ботовым!»
  Зоя вяло пыталась сопротивляться:
  «Мамочка в последнем письме поставила мне в укор, что живу я как пустоцвет, красивый, но бесполезный сорняк, что так и останусь одинокой, бездетной и оприходованной не регулярно, а от случая к случаю. Ты же знаешь, моя двоюродная тётка до сорока лет прожила без мужика и сошла с ума. И когда ей нашли подходящего «тральщика», оплатили работы на год вперёд, то было уже поздно – только деньги на ветер пустили».
  Партийное Сознание проявляло настойчивость: «Тётка была беспартийная. А тебя партия в обиду не даст. Подберёт тебе достойную кандидатуру для дальнейшего использования в домашнем хозяйстве и проведение совместных работ на приусадебном участке. В случае надобности предоставит ещё и любовника. Есть мнение, что любовник будет в звании не ниже полковника. Партия одинокой тебя не оставит».

  Зою, видимо, не раз уже Партийное Сознание кормило обещаниями. Она кривила душой, соглашаясь, но не забывала напомнить, что ещё три-четыре года и родители заподозрят неладное; какую-нибудь фригидность определят в ней, а она вполне здоровая, почитающая родителей особа, способная полюбить и нарожать им внуков.
  «Хотя бы - маленькую интрижку, лёгкий флирт? Не выходя за параграфы морального кодекса строителей коммунизма?  Себя лишний раз проверить на стойкость и Ботова – на вшивость».

  Партийное Сознание сомневалось в её стойкости.
  «Ты давно не девочка. Зачем из себя невинную жертву строить?»
  Зоя оправдывалась:
  «Это было очень давно и, честно говоря, придумано для форса».
  Но Партийное Сознание оставалось непреклонным.
  Тогда Зоя пошла на хитрость:
  « Мне, вообще, «это дело» не нравится. Я соглашалась на «это» только из чувства демократического централизма и законного требования природой – своего. Куда приятнее просто вскружить голову мужику, чтоб мучился, паразит, как когда-то я, чтоб, хватаясь за мошонку, думал только обо мне и чтобы знал Ботов, что главным органом и направляющей силой у нас в стране может быть лишь партия – наш рулевой!»

  Партийное Сознание, смягчившись, пошло на уступки. Совместными усилиями пришли к мнению: вскружить Ботову голову можно, но только осторожно и спланировано. Поиграть в кошки-мышки и, по возможности, одновременно попытаться воспитать в нём непримиримого борца за чистоту марксистско-ленинских идей.

  К праздничному столу, посвящённому агитационному пробегу комсомольско-молодёжного творческого объединения Спецстроя, Зоя Кисина подошла во всеоружии.
  Она ещё раз пролистала анкетные данные Андрея Ботова, обнаружила несоответствия с мнением Партийного Сознания, критически оценила возможности противника, возможные последствия вследствие возможностей противника, возможности от возможных последствий вследствие возможностей противника и намазала губы ярко-красной помадой Николаевской парфюмерной фабрики «Алые паруса». Посмотрела  в зеркало – выглядела Зоя омерзительно.
  -Красотища несусветная, - сказала она себе, -  в этом лице есть какой-то шарм.
  Пока Ботов казался ей до конца неразгаданным. Знать бы ей ещё – до какого конца?

  « А он, Ботов, не простой. «Могу я взять твою руку…»
  Ну, поймал её на просьбе, ну, взял, ну, пальцы выкрутил. Хотел разыграть её? Посмешить публику? А его слёзы? А дрожащий голос? Неужели, актёрское мастерство? В таком случае Ботову не в газете «подклишевки» лепить, а на сцене погорелого театра выступать.
  Нет, не простой парнишка Ботов».
  Чем чаще вспоминала его заплаканные глазёнки, тем больше вопросов клубилось в голове:
  « В анкете отмечено: Живёт один, отшельником, словно прячется от людей. Женщин в общежитие не приводил, не замечен, не участвовал, не состоял, не привлекался. Чем он в свободное от работы время занимается? Мастурбирует на плакат «Остерегайтесь случайных встреч»?
  А если, действительно,  в неё влюблён давно и тайно?-  Да так, что конечности у него сводит при встречах с ней, красивой? Значит, мастурбирует на фотокарточку, где она заманчиво восседает во главе Президиума Комитета Комсомола».

  Зоя видела эту фотокарточку  на рабочем столе Ботова, когда с контрольной комиссией обследовала рабочие места ИТР. Подумала ещё: « Почему редакция газеты использует старые фотоснимки? Экономит на фотографе?»
  Как-то её информировала одна знакомая из профкома, что кубинцы – самые страстные мужчины на свете: «Едва успевают затащить тебя в комнату к себе, как у них от нетерпения начинают ширинки лопаться и стрелять пуговицами».
  Может быть, Ботов – тоже такой «кубинец?» Почти год без женщины. Ему голову вскружить, что арабу подмышки показать. Результат одинаковый, и усердствовать особо не надо для достижения результата.
  Вопросы, вопросы. Каждый ответ был чреват новым вопросом.
  Глянула на себя в зеркало – оказалось, что всю помаду съела.
  Мамуля много раз её подлавливала: «О чём опять думаешь? Сидишь, глаза таращишь и губами шлёпаешь!»

  Наведя красоту, огладив свою «конституцию» и стеклянной пробкой от французских духов польского производства начертав демаркационные линии запаха «для себя, для любимого, для нахала», Зоя явила себя праздничному застолью. И печально констатировала, что строгая торжественная часть,  без надлежащего контроля главного идеолога Комитета Комсомола треста, успела перерасти в пьяный гомон, освобождённой от моральных предрассудков, развязной толпы.
   
  Зоя не любила алкоголь, однако потребляла его наравне со всеми - не только из чувства солидарности, но так же из сострадания к себе, поскольку не могла смотреть трезвыми глазами на разгул и дикость, творимую агитаторами.
  «Опоздала!» - чем испортила себе настроение и покорёжила общее впечатление первого дня агитпробега.
  Окинув зал трезвым оком, Зоя почувствовала себя одинокой, обманутой и брошенной на произвол судьбы дурой с другой планеты.
  Илья Родько в углу зала ловко и целенаправленно спаивал группу волейболистов из спортивного сектора треста. Завтра им предстояло вместе отстаивать честь военных строителей, и Родько хотел выглядеть на площадке ничуть не хуже спортсменов-профессионалов.
  Тоска инопланетная так исказила лицо Зои, что Родько, глянув случайно на неё, побледнел и суетливо начал шарить по карманам, ища корвалол.
  - Рука болит, - пожаловалась Зоя. – А где этот садист? Как его, стихоплёта зовут? Надо же, забыла. Я его не вижу.
  - Спит, - догадался сразу Родько, о ком печётся Зоя.
  - Как спит? Почему?  Впрочем…
  - Болеет. Но я могу его разбудить.
  - Пусть спит.  Впрочем, если не затруднит… Может быть, он нам что-нибудь споёт, спляшет?

                                                         Глава третья.
 
  Андрей не спал. Он в тревожном ожидании чутко вслушивался в пьяные толки за дверью. Иногда ему казалось, что пробивался долгожданный Зоин голосок. Тогда он соскакивал с топчана, решительно направлялся в зал, но не обнаружив там комсомольского идеолога, так же решительно выпивал рюмку водки и возвращался в койку.
  Намерения его были очевидны, желания, законспирированные под равнодушие, легко читались. Выскакивал он часто, пил много и боялся, что на трезвую голову не дождётся явления девы массам.
  Ночным татем подкрался к лежаку Родько и приласкал Андрея:
  - Кончай дрыхнуть, певец народной воли и неволи.
  - Я и не сплю, - притворился спящим Ботов.
  - Ну, тогда хоть что-нибудь кончай. Бери гитару и топай к столу – воплощай свою мечту в жизнь. Там тебя ждут с больными руками и с распростёртыми