Бардо дождя

человек. Да, не знаю, какое там несчастье произошло у вас и с чего это вы решили непременно вымазаться в грязи и заночевать под открытым небом... Верно, вы уже не первую ночь проводите под открытым небом, а ночи холодные. Отчего вам ночевать именно так? Масса развалин по всей старой Москве, весь центр - одни развалины. Говорят, в давние времена там кипело строительство... О, рабы с Востока, сколько дивных дворцов они построили. В смутные времена всё пришло в запустение, теперь жители свободных территорий селятся в закрытых от посторонних кондоминиумах сообразно доходам. Богатые предпочитают огороженные территории... Да, а вы, видимо, вне кондоминиумов жили? Так дешевле, конечно, но небезопасно. Да, небезопасно...
  До дома оставалось шагов триста, когда старик неожиданно остановился и, схватив спутника за воротник, спросил строгим голосом:
  - Кастанеду читали?
  Молодой человек состроил плаксивое лицо.
  - Конечно, кто у нас вообще хоть что-то читает, кроме комиксов! - снова сам себе ответил старик. - А вы, простой юноша без образования, и комиксов не видывали. Но вы хороший слушатель!
  Отпустил воротник.
  - Так слушайте! Есть много переходов, смещающих точку сборки. Смерть - не смещение точки сборки, а её уничтожение. Таким образом, прекращается информационный поток извне, но при этом активизируется встроенный в стабилизирующей экзосфере механизм переключения восприятия на поток нагваля. Перестань, не медленно перестань жевать траву! Кому я всё это рассказываю?
  Воспользовавшись предоставленной ему свободой, гость успел где-то раздобыть пучок сухих до хрусткой ломкости соломин, которые теперь пытался жевать, и прислушиваясь, между тем, с нарастающим вниманием к словам старика.
  В глазах его загорелись огоньки, добрые огоньки пробуждающегося разума.
  Впрочем, по-животному жадное жевание он не прекратил даже тогда, когда старик попытался силдой отнять у него добычу. И даже попытался укусить старика, обсыпал и себя и его колкой остяной крошкой, а потом, недовольно мыча, спрятал солому за пазуху.
  - Вот так-то лучше! - удовлетворённо заметил старик.
  И продолжил:
  - Но вот что интересно... Дай рукав поправлю, завернулся... Вот что интересно, и это уже моё собственное открытие: переключение потока восприятия уничтожает центр иллюзий, осогбую область стабилизирующей экзосферы психофеномена под названием 'человеческое сознание', которая отвечает за формирование и поддержание той самой 'личности', коей люди думают, что являются, хотя, между нами говоря...
  Старик шумно высморкался прямо в дорожную пыль. После изгнания из лаборатории и конфискации имущества по приговору суда свободный территорий старик отчасти впал в крайнюю форму социопатии, потому, в числе прочего, отказался от использования носовых платков и туалетной бумаги.
  Впрочем, так же это ещё и произошло из-за дороговизны оных предметов обихода (мало уже распространённых среди небогатого населения свободных территорий).
  - ...Ни черта они ничем не являются! Просто путаный поток псевдомыслей, псевдовоспоминаний и квазиидей, перемешанный с кучей самых примитивный общественных стереотипов. Каша, да... Ужасная, не перевариваемая каша! Да, так именно этот центр уничтожается на границе бардо, что неизбежно приводит в последующем к перерождению в абсолютно трансформированном состоянии. То есть, происходит демонтаж до первичных элементов личности с последующей сборкой в совершенно ином, изменённом порядке. Не знаю, отчего это в космосе установлен именно такой порядок, до первопричины добраться я так и не смог, но порядок именно таков, это установлено мною абсолютно точно...
  В то время, как произносил старик свой поучительный монолог, и дошёл при том примерно до середины давно уже заготовленной им для такого вот, случайного и полубезумного слушателя, речи о важнейшем своём открытии, над заросшей бурьяном, чертополохом, борщевиком (на приволье широко раскинувшим пальмовых размеров листья) и прочим разошедшимся не на шутку буйным разнотравьем пустынной равниной пролетел вдруг, приминая тяжёлые стебли, плотный поток горячего, вихревого воздуха.
  И откуда-то издали начал медленно, растущими волнами накатывать нарастающий тревожный, со звенящими нотами, протяжный гул.
  Со стороны барачного квартала долетели обрывки возгласов, тревожных выкриков, враз заглушённых чьим-то паническим, истошным визгом, который в свою очередь заглушили оттяжные, кнутяные хлопки.
  Дальних выстрелов.
  А старик, увлёкшись рассказом, не обращал на всю эту тревожную какофонию накладывающихся друг на друга звуков ни малейшего внимания и, как ни в чём ни бывало, продолжал:
  - Некронавигация!
  Он поднял палец и показал на толстое, дёрганой ватой набитое облако, из-за края которого вынырнул и, набирая скорость, нисходящей дугою понёсся к земле чёрно-зелёный, по-щучьи узкобокий и с хищной приплюснутой мордой джет охранный войск свободных территорий.
  Языками реактивных струй джет пролизал по полю чёрный след, развернул сопла - и полетел прочь, выходя на второй заход.
  'Ой, вдарит сейчас!' завопили со стороны бараков.
  - Некронавигация! - повторил старик.
  И, схватив за плечи беспокойно задёргавшегося спутника, зачастил:
  - Это всё просто, просто! Главное - физический носитель и вовремя проведённая операция. Технология не так сложна, поэтому эти жулики смогли самостоятельно её освоить, даже без моей помощи. И поставили на поток, на коммерческий поток... Моё изобретение! А меня обманули, обокрали, отодвинули в сторону, выкинули вон! Это просто! Шар вырезается из горного хрусталя, внешнее покрытие - толчёный мрамор со слюдой и немного алюминиевой пудры. Получается красивый белый цвет с лунным оттенком. А потом нужен носитель сознания...
  'Лида, убегай!' женским визгом зашёлся ближайший барак.
  Джет на втором развороте выпустил ракету по окраине барачного квартала. И кособокий сарай подлетел в воздух, рассыпавшись в мелкую древесную пыль.
  В ответ со стороны посёлка в джет полетела длинная желто-пунктирная линия трассеров. Джет, едва успев увернуть в сторону развалин заброшенного городского квартала, уходя от зенитной очереди, сбросил высоту и на бреющем полёте пошёл прямиком на мятежные бараки, поливая их непрестанно огнём многоствольных орудий.
  Бежево-серая стена вздыбленной металлическим шквалом земли поднялась высоко, так высоко, что и дощатые крыши скрылись под ней, и вскоре из глинисто-песчаной круговерти полетели, будто гигантской центрифугой закрученные и отброшенные, до щеп разбитые куски досок, искорёженная арматура, измолотые гипсокартонные блоки, обгрызенные брёвна, мелкий стеклянный дождь, и, наконец - изрубленные, на лету разбрызгивающие кровь фрагменты тел.
  Старик прервал речь свою и замер в неподвижности. Не то, чтобы напуган он был завязавшимся боем или возмущён его крайней жестокостью. За годы жизни в барачной зоне насмотрелся он на всякое и всякого повидал, к тому же, как и большинство жителей свободных территорий, был человеком немного (совсем немного!) свихнувшимся (конечно, не так сильно, как этот молчаливый молодой человек, но, тем не менее, вполне ощутимо).
  Замолчал он (ненадолго, впрочем) потому только, что спутник его всеми силами стал упираться, явно не желая более двигаться в сторону подвергающейся обстрелу барачной страны, тем более, что подошли они уже опасно близко и стали долетать до них и поднятые разорвавшимися снарядами пыльные вихри, и тревожные запахи боя, и пожарный смрад, и коротко, отрывисто присвистнули лишь чуть не добившие до них шальные осколки.
  - Проклятая жизнь! - завопил старик, подняв руки надо головой. - Вчера перестрелка между бандитами, позавчера - между охранниками. Сегодня эти чёртовы неплательщики государственных сборов решили дать бой правительству. Проклятые реутовские повстанцы! Каждые два месяца к ним посылают судебных прозекуторов в сопровождении войск, которые сжигают их дома и расстреливают семьи. Они строят новые дома...
  Старик перевёл дух и опустил руки.
  - ...И заводят новые семьи, благо каждая дура из табора лесных бродяг мечтает переселиться в это место, которое у бродяг считается райским. Мне надоело! Кому я всё рассказываю? Кому я оставляю память о себе? Чёрт возьми!
  Глаза молодого спутника беспокойно заметались. Он улыбнулся, далеко растянув дрогнувшие губы, и, пригнувшись, забормотал:
  - Бежать... бежать...
  - Правильно! - поддержал его старик. - Хороший человек, сумасшедший. Все хорошие в наше время - сумасшедшие. Я ведь только с тобой могу быть откровенным, только с тобой! Беги отсюда!
  И он развернул гостя лицо к полю.
  - Вот туда! Там, если с версту пробежать, начинаются заросли какой-то дряни, которую ещё года три назад сеяли для производства биотоплива. Хотели ездить на касторовом масле! Ничего у них не вышло! Чадят их моторы и воют! И не едут!
  Старик дал гостю пинок со всей той силой, на какую ещё был способен. Посмотрел вслед нелепо, с прыжками и хаотичным маханием рук, бегущему теперь уже бывшему гостю.
  И крикнул:
  - Беги! Беги отсюда прочь! Эти гады-соседи за два месяца не платили, мало кто из них уйдёт живым! Беги же!
  И едва успел завершить он свою речь, и едва успел обтереть жирный лоб обшлагом старой ватной куртки, и едва успел перевести дыхание и развернуться, чтобы посмотреть на очередную гибель очередной хибары - как тяжёлая пуля крупнокалиберного пулемёта, выпущенная из подоспевшего к месту боя штурм-трака, в миг разнесла ему голову, без остатка.
  Брызнул из шеи кровавый фонтан. И...
  Пожалуй, всё.
 
  Пёс два раза проваливался по шею в хлюпающую и пузырящуюся болотную топь. Сбавил ход и стал продвигаться осторожней, меж качающихся на трясине кочек нащупывая безопасный путь.
  Равнина, бесконечная трясинная равнина тянулась вокруг, уходя серо-бурой, с бледно-зелёными пятнами невысоких сфагнумных гряд, и вперёд, и вправо, и влево, и (если повернуть голову), то и назад.
  Во все стороны, бесконечно, безначально, безнадёжно.
  Если бы на месте Пса был человек, то верно он вскоре потерял бы силы от неизбежного осознания безнадёжности пути и неминуемой гибели в болотной бездне.
  Но Пёс, по счастью для него, не был уже человеком.
  И, по счастью для людей, в этой области бардо послежизни они никогда не бывали. Пор крайнем мере, никто из жителей болотного края не припоминал, чтобы заходил к ним человек.
  А вот псовые монстры - часто.
  И монстру было легко и совсем не страшно. Он не знал, что такое - безнадёжность.
  Он просто шёл и смотрел по сторонам.
  Дивны виды начались, едва стемнело.
  Сперва пролетели над равниной тихой стаей какие-то светящиеся изнутри полупрозрачные, будто из тонкой плёнчатой ткани сделанные бирюзовые шары, кои имели каждый по три пары перепончатых крыльев.
  И медленными взмахами крыльев тех несли себя вдаль.
  Потом мелькнули вдали красные огоньки, парные вроде. Будто загоревшиеся в чьих-то глазах. А если в глазах, то много тех глаз было.
  Красных, хищных. Долетел слабый вой.
  И ответил Пёс своим воем.
  Трясина задрожала мелко. И дальние звери затихли.
  Пёс сильней был.