Таких как я, доматывающих второй и третий сроки, запрячут подальше и создадут все условия, чтобы побыстрее подохли. Особенно тех, кто так и не осознал своих ошибок, никого не предал и не раскаялся. Кстати, я не говорил вам, что хорошо знаю вашего соперника за обладание вашей врачихой? – Он тихо рассмеялся, показывая, что «обладание» надо принимать за шутку.
- Марата?
- Да, его. Одним из самых жестоких был «кумов». И он меня, кажется, вспомнил. – Радомир Викентьевич поелозил, меняя позу. – Так что для вас, молодых, ничего не изменится, не надейтесь. – А мне и не надо надеяться, мне вошкотня наверху – до лампочки, мне бы вот ботинки как-нибудь заполучить. – И культу – быть под пустословный благовест отрицания.
- Чего там, - успокаиваю старикана, - живы будем – не помрём! – И он, слышу, хмыкнул, соглашаясь с народной мудростью.
- Как у вас дела с синей? – меняет тему, и лучше бы не менял, лучше бы и дальше травил про культ. Нехотя каюсь, что никак, что неуловимая невеста не желает объявляться, жду-жду, а не приходит.
- А сами? – укоряет профессор. – Искали её, ходили к ней?
- Конечно! – возмущаюсь подозрениями. – Целых… один раз. На операции, видите ли, была и выходить не захотела. Что я, специально, что ли, должен караулить её? У меня и поважнее дел по горло!
- То есть? – возмущается и Радомир Викентьевич. – Вы, зрелый мужчина, предпочитаете ждать, когда любимая женщина придёт к вам сама? Так надо вас понимать? Вы что, хотите мимоходом решить важнейшее дело жизни? Абсурд! Должны, просто обязаны специально караулить и искать встреч и не один раз, а столько, сколько понадобится, чтобы она сказала «да». Придётся мне, - грозится, - в сваты записаться. Или сами справитесь?
- Конечно, справлюсь, - хорохорюсь, не представляя, как я, битый жизнью мужик, буду признаваться в любви девчонке. Может, письмо послать, как Татьяна Ларина? Я пишу без ошибок. Чтобы замять щекотливую тему, рассказываю о Сарнячке, умыкнувшей и квартиру, и техническое руководство вопреки желаниям Шпацермана и, конечно, меня.
- О какой потере сожалеете больше? – спрашивает профессор.
- Конечно, о квартире, - отвечаю, не задумываясь. Он смеётся.
- Я так и думал, - и добавляет серьёзно: - А Шпацерману не очень-то доверяйте. Не уверен, что назначение Зальцманович прошло без его согласия. Ему удобнее иметь в технических помощниках безвольную и тупо подчиняющуюся всем его распоряжениям Зальцманович, чем не в меру инициативного и своенравного Лопухова… - он ещё что-то говорил, кажется, утешал, но я уже выключился.
Околев за ночь в профессорском вигваме, с утра, потеснив молодняк, захватил четырёхместку с печуркой, оборудовав спальные места на двоих. Если не я, то кто позаботится о здоровье профессора? Предзимье, не обращая внимания на наше запоздание, пёрло напропалую. По утрам роса, выпавшая с вечера, замерзала. Кругом было бело от жёсткого инея. Открытая земля покрывалась тонким льдистым панцирем, под которым оставались мелкие нерасторопные пузырьки воздуха. Засохшая жёлто-бурая трава искрилась яркими блёстками, а сучья и стволы деревьев обматывались матовым налётом. В северной тайге зима приходит быстро: вчера ещё было лето, а сегодня уже вокруг снег и может не растаять. Холодно и ничего не хочется делать. Лежать бы в спальном мешке, пока зимние украшения не потекут под солнцем тонкими струйками, с трудом втискиваясь в промёрзшую землю, и думать, как принести большую пользу советским людям и стране в целом. Жалко, что от дум, как ни напрягайся, а лучше жить никто не станет: закон фундаментальной науки. И вообще, академиками давно установлено: кто много думает, тот мало делает, они на этом постулате собаку съели.
Два дня с Сашкой уматывались на контролях, а потом ещё два мёрзли по утрам и парились днём в беспрерывной ходьбе на увязке контрольных пунктов. Мы кончили, и парни кончили, и кончился наш полевой сезон. А Кравчук всё ещё материт своих, бог ему в помощь. Горюн вывез Бугаёва, видел, как они погрузились на машину, а теперь вывозит пробы.
Мои уговорили напоследок сходить за брусникой. Веня надыбал целое красное море, клянётся, что и грейдером не выгребешь. Мне она ни к чему, ягоду я люблю собирать вдвоём: я стою столбом с посудиной, а кто-то рвёт. А тут поддался на уговоры и тоже поплёлся за компанию. Думаю, надо же чем-то побаловать семью, дитю с сахарком очень полезно, да и жене стоит сменить усушено-утрушенные химвитамины на естественные. Пижоны носят цветы, а я бухну ведро отборной бруснички без мусора, ну, не ведро, конечно, полведра набрать бы, и то не чета цветковому венику, который на следующий день зачахнет, а ягодки – ешь, заешься, на всю долгую зиму хватит, если меня сдерживать. Пока собирал, уделался вдрызг: штаны на коленях – красные, руки по локоть – тоже. Если бы кто-нибудь свистнул в обратный путь, когда у меня была треть ведра, я бы первым последовал за ним, но никто даже и не рыпался, и пришлось драть мерзкую ягоду засоченными скользкими пальцами, опускаясь всё ниже и ниже: сначала стоя, потом втрипогибель и, в конце концов, лёжа на животе. Лучше бы я цветы принёс. Но ведро-то набрал! Не боги, оказывается, брусничку собирают!
Воодушевлённый немыслимым подвигом, я совсем разбухарился и, пока мужики собирали барахло во вьюки, пошёл с Сашкой на Уголок за лимонником. Конечно, не столько за ним, сколько посмотреть, как там, бурят или ещё нет, может, уже пьянствуют, празднуя вскрытие руды, а главного виновника, как всегда, пригласить забыли. Я – не гордый, я сам приду, не отмажетесь, друзья-геологи. Пришли, а там – мёртвая тишь. Дорогу, правда, сделали, но буровая всё ещё сверлит на Детальном. Можно было бы и бросить, а они, хитрецы, метры для премии нарабатывают. Кузнецова не видел, да и некогда мне с ним рассусоливать – я зачем сюда припёрся? За лимонником. Вот и торопимся с Сашкой мала-мала набрать да до темноты отвалить. С веток срывать любо-дорого, не надо ни на корточки вставать, ни на пузо ложиться, и берёшь не по ягодке-две-три, а кистями. Быстро отоварились по ведру и – назад. Ну, если, думаю, теперь Марья, т. е., Маша, не захочет за меня замуж, то я прямо и не знаю, чем ещё приманивать. Лимонник нам на первых супружеских порах ой как понадобится! Опытные парни говорят, что он мужскую силу увеличивает и женщину взбудораживает, никак не устоит, так и бросается на шею мужику, даже на мою, тощую и жилистую. Как бы не свернула в запале, и не переборщить бы, а то вдруг – двойня, да две девки – матушки родимые! Сразу придётся разводиться по случаю двойного брака. Мне геофизики нужны, а не Сарнячки.
С первым вывозным караваном ушли все, остался на нашей половине лагеря я, один-одинёшенек в единственной палатке. Оно и понятно: капитан покидает корабль последним. От нечего делать пошёл пообщаться с хорошими соседями, а там тоже только один – наилучший.
- Скоро кончаете? – царапаю ему по-дружески душу, а он молчит, складывает пробы в мешки и как будто не замечает дорогого гостя. – Ты, - успокаиваю его, - сильно не переживай, я как передовик получу ботинки – тебе отдам, носи на здоровье.
- Шёл бы ты со своими ботинками… - грубо отправляет туда, куда даже Макар телят не гоняет на пастьбу. Я его понимаю и прощаю: с пьедестала никому не нравится слазить. Что ж, не хочет – не надо, сам буду носить, мне к свадьбе нужнее. Больше заняться нечем. Собрался с духом и перебрал ягоду, освободив от мусорных веточек и листочков, попробовал, конечно, - мерзятина! – росла бы в сахаре, ещё куда ни шло, а так… Опрокинет Машка всю бордятину мне на голову, и лимонника не понадобится. Послонялся, послонялся, сварил, налопался, завалился – не жизнь, а рай. Облако бы помягче для моих костей, но и на этом счастливо в ночь перебрался.
Рано утром разбудил грохот беготни по крыше палатки. Что за нахал? Осторожно встаю, пистолет-автомат в руке, выглядываю – рябчики! Штук десять: и на палатке, и у костра что-то выклёвывают, а кругом – батюшки-светы! – белым-бело. Вовремя пришла матушка-зима. Скорей топить печь! Пришлось согнать вестников – пурхнули по-над белой землёй и скрылись в деревьях. Как-то там в избушке профессор, трудно ему придётся теперь, скорее бы уж уходил в леспромхоз. А он, как ни в чём не бывало, весёлый и бодрый от весёлой погоды и близкого конца мотания по тропам, пришёл через час, - очевидно, вышел затемно, - и мы в два рейса вывезли остатки. Дальние заснеженные сопки курились, предвещая сильные ветра, на реке появились мощные забереги, ручей наш укрылся прозрачной ледяной коркой, озябшие кусты и деревья поскрипывали, постанывали под холодным ветром с туманом, - всё предвещало наступление зимы.
- Долго вам ещё? – спрашиваю, зная, что не от него зависит, а от экс-передовика. – Через реку скоро не перейти будет, - беспокоюсь.
- Ничего, - улыбается, не отпуская мою руку, - забереги собьём. Судя по всему, за три-четыре дня управлюсь. Успею к вашей свадьбе? – смеётся. – Дождётесь посажённого отца?
Шофёр настойчиво засигналил, торопя, - быстро темнело. Я вспрыгнул на подножку, кричу:
- Берегите себя! – и грожу: - Без вас никакой свадьбы не будет! – Он поднял в прощании руку, и таким, благословляющим, запомнился на всю жизнь. Может, и перекрестил, разве в темноте разглядишь.
Прикатили почти в одиннадцать ночи. В пенале – хлад и запустение, в углах поселились пауки, а Марья, которая не хочет больше быть Машей, не приходила. Вот тебе и сватовство с брусникой, и медовый месяц с лимонником. Завтра схожу и окончательно узнаю, какие у неё планы в отношении нас, а сегодня – поздно: ночные выяснения отношений да ещё на смене суток никогда не приносят ничего хорошего.
Утром не успел открыть дверь в контору, как сразу всем начальникам понадобился: Шпац зовёт к себе, Сарнячка требует, чтобы потом явился к ней. Господи, как они здесь мучались, бедные и бестолковые, без меня! Захожу к начальнику.
- Тебе Коган давал задание на Угловой участок? – спрашивает, пристально всматриваясь в меня, как будто не доверяя самому честному из всех честных сотрудников партии, включая его.
- А то? – отвечаю. – Кто ещё?
- Тащи, - требует.
- Чего тащить? – не понял.
- Задание, чего, - злится он.
- Так он на словах задал, - объясняю, - когда Детальный оформляли. А помните, - вдруг вспоминаю, - вы сами подписывали задание Хитрову на подготовку профилей, когда мы уходили искать Колокольчика? Вспомните, там и подпись Когана была.
- Зови, - командует.
- Кого зови? – не сразу врубаюсь.
- Хитрова.
- Павел, - спрашивает у притопавшего рыжего, - где задание на Угловой?
- У меня, - недоумённо отвечает Хитров, - в папке.
- Неси. – Внимательно прочитал принесённое задание, написанное мною, ещё тщательнее рассмотрел подписи – и вблизи, и издали, и сбоку, проверяя, не подделаны ли, а потом сунул к себе в стол. – У меня пока побудет. Ты иди, - гонит Павла и, выпроводив, опять уставился на крайнего. Крутит в толстых пальцах карандаш и давит взглядом удава на кролика. Только я давно уже не лопоухий – вон как сработал с двумя подписями – не отвертишься. Хотел-то всего-навсего подшпорить топографов, а вышло? Что вышло, я никак не мог докумекать.
- Пиши, - приказывает, - объяснительную на имя Дрыботия, - когда и как ты получил задание на Угловой, на какой комплекс методов и в каких объёмах. В конце укажи, что
