психериус

ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!» - скрип пера дорогой ручки о мелованную бумагу, - «Плохо, очень плохо, когда твои ставленники начинают заниматься этой вшивой, второсортной самодеятельностью. Хотя, какие они к черту ставленники?! Бездари и безмозглые выродки! Что должен в таких случаях делать  художественный вдохновитель? Нет, конечно, никаких плетей и кошмаров на ночь. Нужно… направить,  потыкать их гребанными, вонючими рыльцами в миску со смрадящими,  но единственно верными правилами! Но никто ведь не скажет «спасибо», не подарит цветы, не рассыплется в комплиментах. Все нужно делать СА-МО-МУ!»
Белоснежная сорочка покрылась пятнами скрытого гнева, а на шикарных ухоженных ногтях появились маленькие белые точки.

                                                      *


Постепенно в звуках начала различаться музыка. Медленная, странная и очень многослойная. Он не чувствовал своего тела. Не ощущал с ним какой-либо связи, так, словно не было у него никакого тела. В полном мраке он ощущал лишь еле уловимые передвижения теплого воздуха и… музыка. Пахло сандалом и дорогими напитками.
То, что, наверное, должно было скоро произойти, медленно и аккуратно надвигалось волнами новых звуков, один за другим появляющихся в темноте и образующих плотную стену перед его сознанием. Над левым ухом пробежал комок горячего воздуха и чьи-то губы прошептали:
- Не бойся, путешественник - дилетант. Все, кому в свое время не сиделось на месте и кого распирало от поиска воображаемой дури, либо прошли через это, либо скармливают сейчас свое бренное тельце червячкам из ямки на твоем заднем дворике.
Ф не знал, отложилось ли эти слова в его памяти или как все, что не вмещается в его маленькую голову в последнее время, просто слизывает острым лезвием с его мозга очередной слой клеток. Он так быстро их теряет!..
Внезапно все переменилось. Мрак сменился на яркий и болезненный свет, глухие звуки – на чудовищно громкий шквал из жуткой, пульсирующей музыки, смеха, криков, звуков бьющегося хрусталя, звона монет о пол, дурманящих запахов и плотного, как спрессованная вата, воздуха, который не вдыхался, - вливался куда-то внутрь тягучей слизью и скапливался внутри тяжелым балластом.
Кругом люди. Странные, нелепые, в идиотских нарядах, измазанные дешевой косметикой, коктейлями и потом других. Одни глотали какие-то таблетки, запивая их абсолютно не прозрачной коричневой жидкостью, густой и горячей. Другие потешались тем, что набирали полный рот виски из бутылки и передавали его по кругу, изо рта в рот, размазывая друг другу помаду по щекам. Некоторые трахались прямо за столиками, некоторые  кончали, глядя на это из-за соседних столиков.
Они все были ужасны. Они все больше походили на жестокий эксперимент, который устраивают, чтобы узнать, существует ли предел воображению людей, которых НИЧЕГО не сковывает и не ограничивает. Ф видел одну молодую… сучку, наверное только так ее можно было назвать. Все ее обнаженное тело перетянуто тонкими кожаными ремнями, которые сходятся в один ближе к промежности. Бритая голова с глубокими, кровоточащими шрамами, по которым она постоянно проводит ладонью и предлагает слизать кровь с нее своему приятелю, худому и очень высокому гермафродиту в плотно облегающем тело желтом кожаном комбинезоне. Он с удовольствием принимается за дело и ехидно улыбается, обнажая свои кошмарные зубы цвета его наряда. Наверное, это его любимый цвет.
Он еще много чего видел. Мальчика, лет десяти, сплошь покрытого татуировками с изображением хребтов и клочьев кожи, с упоением глазеющего на то, как группа стариков и старух, свалившихся на пол, образовали одно большое 69. Пятеро мужчин и столько же женщин.
Компании геев и лесбиянок, в прозрачных латексных шмотках, настолько пьяных, что были готовы спариваться с кем угодно, где и как угодно.
Привязанных к колоннам зала тела, полусгнившие и ссохшиеся, про которых давно забыли и не обращали на них никакого внимания. Кроме одной тридцатилетней дамочки в черном нижнем белье с иглами, впивающимися в кожу. Она получала двойное удовольствие: от уколов и от прикосновений к мертвому телу.
И еще бесконечное множество нарядов,  филий, фобий, падали, крови, извращений и грязи. Все это не могло, ПРОСТО НЕ МОГЛО быть аккуратно упакованным и сложенным в одной маленькой и НИЧЕГО уже не осознающей голове. Голова сейчас являлась, скорее его приставкой, аксессуаром, бесполезным бонусом к умершим рецепторам. Ф это, странно, понимал. Где-то там, вне его тела, осталась маленькая секретная коробочка, продолжающая исправно, хоть и на последнем издыхании, получать и анализировать все то, что получают извне его глаза и уши. Невидимая и очень тонкая нить, которая может оборваться в любую минуту из-за перегрузки или неправильного с ней обращения. Вот-вот это случится.
Ф опустил голову и посмотрел вниз, на свой живот, прикрытый светлой футболкой. Футболка? Откуда? Он ведь никогда их не носил. Хорошо, что ПОД футболкой?
Закрыв глаза, он сунул руку под майку и предельно ясно ощутил ладонью тепло своей кожи.  Кожа, мелкие волоски и мышцы, ПОД кожей. Рука приподняла майку и Ф увидел свой, абсолютно целый и нетронутый грубым хирургическим вмешательством живот. «Хорошо работает, сука!»
Глаза сменили фокус и открыли мозгу то, чем был устелен пол. Живой ковер с рисунком отрубленных и оторванных частей тела. Шевелящихся, цепляющихся друг за друга, тонущих в крови и желудочном соке.
«Это… практика. Просто наглядная проверка. В жизни каждого конченого недоученного бывает такое, наверное. Держись, слышишь, мозг? Ты ведь там еще не куча серого дерьма? Ты ведь понимаешь, что все это – грамотное шоу кучки гениальных придурков – иллюзионщиков?! Держи руку, мы еще нужны друг…»
- Здорово, да? – Ф поднял голову и увидел перед собой спрятанную под пластом черной косметики пожилую полную эксбиционистку, на которой не было ничего, кроме обвязанного вокруг бедер розового скотча и белой кожаной сумочки, - Работа великого Маранарди. Что, не знаешь такого? Спроси, кто его вообще знает? Этот педик – рухлядь, как я его называла, думал, что сочинил нечто, за что я должна была принимать такие позы, от которых он мог бы кончить, едва начав. Как обычно и бывало. Ха! А знаешь, что послужило ему вдохновением? Ко мне как-то заглянул один мой старый приятель и мы… Короче, сутки напролет он пронзал меня своим дулом от танка, пока не явился этот гребанный любитель голых мальчиков и не раскроил его на части. Потом посмотрел на все это со стороны и решил, что хочет иметь у себя дома такой ковер. Он так этим увлекся, что забыл о том, что во мне живут и умирают миллиарды чужих сперматозоидов.  Он сказал: «А, все равно они когда-нибудь сдохнут и унесут с собой все, что было связано с этим гондоном!» - Дамочка рассмеялась, достала из сумочки сигару, прикурила и уставилась на Ф.
- Меня зовут Карго. Мне пятьдесят восемь лет и ты мне нравишься. Я, пожалуй, хочу с тобой выпить, - она вопросительно посмотрела на него и Ф показалось, он заметил, почувствовал, что это единственное тело, с которым он может просто говорить, не опасаясь быть съеденным или расчлененным. Покрутив головой, он не обнаружил рядом его кошмарной спутницы, и волна легкого спокойствия прошла по телу, которое постепенно возвращалось к нему. Хоть и не надолго, как он сам понимал.
- Вы расскажите мне о том, что это за место? Я не думаю, что я…
- Так, спокойно. Хоть этого педераста уже почти и нет на свете, все знают, кто такая Карго. Пойдем, я усажу тебя за столик. Кстати, - шепотом, - задница не болит? Ха-ха-ха! «Задница?»
И они пошли. Мимо привязанных к колоннам трупов, мимо обезумевших геев, бросающихся на Ф с вожделенными взглядами, мимо столетних господ и их обсыпающихся от дыма сигар спутниц. Прямо к столику у стены этого невероятно огромного, как только теперь заметил Ф, холла, которому не было видно края. Взгляд упирался в толпы танцующих под дикую музыку, сношающихся, пьющих, общающихся или просто гуляющих.
Два дорогих кожаных кресла за столиком из толстого тонированного стекла, на котором стояла треугольная бутылка абсента, два бокала и пепельница с оставленным кем-то дымящимся окурком.
- Располагайся. Да, кстати, я ведь не сообщила тебе, как кончил этот недоумок Маранарди, - она разлила напиток, взяла бокал в руку и отпила. Глядя на нее, Ф не мог не признаться себе, сколько скрытого шарма и… секса в его новой знакомой. Он даже почувствовал…
- Это случилось ровно две минуы назад. Боже, как это банально, сдохнуть в день дебюта главного ребенка своего больного воображения! А ведь ему вечно надо было совать свой грязный нос в чужие дела! Но сегодня он превзошел себя. Нашел себе какую-то рухлядь, которая произносит только одну какую-нибудь идиотскую фразу за вечер вот уже сорок три года, приперся с ней сюда и принялся за свои старые номера. Понимаешь, здесь не принято раскрывать личные стороны жизни членов клуба. Только я могу рассказать тебе о том, сколько раз в день мастурбирует вон тот мальчик в шортах. Потому что я – архивариус. А он – старый педераст, который загадил своим языком репутации многих здешних бриллиантов. Поэтому никто не принял во внимание тот факт, что ему пришло в голову смастерить это безвкусие, - Карго кивнула головой на ковер, - на котором, заметь, здесь и трахаются и бегают и выпивку проливают и живчиков собирают целыми ведрами. Он думал – вау! Я сделал то, без чего теперь невозможно представить этот клуб. И что? Валяется с разбитой башкой на своем же собственном коврике, загаженном его полыми эритроцитами, который теперь хоть выжимай!
Карго указала пальцем куда-то вглубь толпы и приложилась к абсенту.
- Подожди меня, я еще раз полюбуюсь его измазанной чужой спермой рожей и вернусь.
Поднявшись с кресла, она, виляя своей чертовски аппетитной, как показалось Ф, задницей, растворилась в толпе и ему снова стало не по себе. Словно сняли защитное поле и оставили его таким же хрупким и уязвимым. Сжав в руке бокал с напитком, он сделал большой глоток и закрыл глаза.
«Хм. Да, действительно, вот так изучают патологию великие доктора, да? Поджав хвост и спрятавшись под столом. Да какие, к черту, доктора?! Нет этого всего больше, НЕ-ТУ! И хватит корчить из себя конкистадора в том, в чем не разобрался бы глобальный международный совет титулованных идиотов! Пей свой чертов абсент и потихоньку умирай».
Мимо прошла необычно просто одетая для этого места девушка, подмигнула ему и скрылась за телами. Лишь легкое бежевое платьице, аккуратная прическа… «Наверное, недоразумение какое-то».

Карго не протискивалась среди беснующегося народа. Ей уступали дорогу, стирали с лиц улыбки и иногда кланялись. А она торжественно плыла сквозь бесконечные толпы с лицом женщины, имеющей право указать пальцем на любого из собравшихся, одного, двух или нескольких, нахмуриться и сказать: «Я хочу, что ему вырвали позвоночник!», и она будет абсолютно уверена, что не пройдет и трех секунд, как все будет исполнено. Как это обычно бывает.
Ей до смерти все это осточертело. Она прекрасно понимала, кто она есть, но это больше не доставляло ей эмоционального экстаза, как было когда-то, когда все только начиналось. Она всегда была честна перед собой и перед теми, кто по