ЭЛЬГА

* * *
«Реальней сновидения и бреда,
Чуднее старой сказки для детей —
Красивая восточная легенда
Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.

И кто нырнет в холодный этот омут,
Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, —
Ни заговор, ни смерть того не тронут;
А кто потонет — обретет покой и тишину».

(В. Высоцкий)

* * *
— Меня зовут Эльга.
Наверно, именно эту фразу в своей восемнадцатилетней жизни она произносила чаще всего.
Эль-га — с ударением на «А».
Когда Эльга сдавала документы на получение паспорта, паспортистка райцентра, пожилая дородная тётка, Ольга Петровна, спросила, жалостливо на неё воззрившись, не хочет ли она поменять своё непонятное имя на имя Ольга — красиво же, и по-русски. Эльга только молча покачала головой.
Она давно устала всем объяснять — и в школе, и в соцприюте, и вот теперь в училище, что она не Ольга никакая, не Элька и не Эля, а Эльга — с ударением на последнем слоге, как это принято у удэге, а не на первом.
Ещё она давно привыкла к тому, что это объяснение никому не нужно. Элька и Элька. Всё равно так зовут и будут звать. Но Ольга — да ещё и в паспорте — это уж слишком.
Соцприют в райцентре, где она очутилась после смерти бабушки, остался в прошлом, как и заколоченный бабушкин домишко в родном заброшенном селении, откуда уже сбежало всё живое, даже кошки и собаки.
Так что после соцприюта возвращаться Эльге было решительно некуда, и дорога ей лежала одна — в рядом расположенный, сравнительно большой, рабочий город. В ПТУ, или, по-новому, в лицей.
Город угнетал Эльгу. Здесь было грязно, шумно, постоянно резко воняло какой-то химией, и даже деревья росли редкими островками посреди асфальта и бетона, хотя город стоял в тайге, на берегу огромной таёжной реки, которую жившие здесь найни испокон веку называли Мангбо. И деревья эти — тополя — были посажены уже после того, как приехавшие сюда со всех концов страны чужаки вырубили тайгу, чтоб построить город, и потому деревья казались здесь пришлыми.
Эльга часто уходила с занятий, чтобы посидеть на каменном парапете набережной, а потом спуститься по ступенькам лестницы, ведущей к полосе грязного замусоренного песка, и окунуть руки в желтовато-бурые волны реки, которая спокойно катила их прочь, как и сотни лет назад.
Потом мастер группы заметил эти отлучки и строго выговорил Эльге, которая выслушала его, опустив глаза. Нельзя было нарушать правил города. Она стала навещать реку после занятий.
Хотя это бывало опасным — в большом городе хватало уродов, норовящих прицепиться к одинокой девчонке, красивой и беззащитной.
К своему сожалению, Эльга была красива и знала это давно — отцовская, чужая их роду кровь дала ей светлые волосы и светлые же глаза, приподнятые к вискам, как и положено удэге. При её очень смуглой коже и точёной небольшой фигурке это смотрелось необычно и притягательно. Но эта притягательность казалась ей отвратительной. Слыша позади себя: «Я б вдул» или «Я б помял», она вся внутренне передёргивалась от омерзения, оставаясь внешне совершенно бесстрастной, будто глухонемой.
Но, будучи красивой, она не была беззащитной.
Дедов старый охотничий нож, отлично сбалансированный и острый, как бритва, всегда жил у неё под одеждой, в чехле на поясе, прижатый к голой коже бедра, как продолжение тела. А другим оружием стала готовность убивать без колебания.
Убивать так же бестрепетно, как убивала она попавшую в капкан лисицу или переламывала хребет вытащенному на берег сазану.
Зверь всегда чует силу другого зверя. Однажды гопники остановили её как раз, когда она вечером шла от трамвайного кольца к общежитию, возвращаясь с набережной. Она даже не слушала, что они, гогоча, толкуют ей, все эти «ябвдул» и «ябпомял», а примерялась для удара. И они притихли, заподозрив, почуяв неладное, но всё-таки старший из них, мерзко вонявший одеколоном, — Эльга была по-звериному чувствительна к запахам, — протянул к ней руку, чтоб схватить за плечо ли, за волосы ли. И отпрянул, застыл, увидев прямо у себя перед носом лезвие ножа.
— Я им хозяина — медведя — завалила, — ровно сказала Эльга. — Жалко в ваших кишках пачкать, но придётся.
И спокойно подождала, когда они растворятся в темноте, цедя ругательства.
Ещё пара таких же встреч, и на районе её запомнили и перестали задевать.
В училищной общаге у неё вообще не было проблем. Как, впрочем, и подруг. Туповатые и изрядно потасканные девчонки её попросту боялись, а иных она вокруг не наблюдала. И была абсолютно одинока, но, поскольку она всегда, с самой смерти бабушки, произошедшей пять лет назад, была одинока, это её совсем не тяготило.
Ей некого было любить и некого бояться. Так же, как нечего было терять.
Пока в её жизни не появился этот человек.

* * *
Андрей Петрович был старше неё ровно вдвое. А ещё он был хозяином города. Он крышевал самый прибыльный в этих краях бизнес — лесной, и у него было несколько собственных предприятий, включая золотодобывающие. Пересечься с удэгейской девчонкой-сиротой ему было решительно негде, да и ничем заинтересовать его она не могла.
Тем не менее, Эльга и пересеклась с ним, и заинтересовала его.
А он — её.
Он был тигром — так она определила его при первом же взгляде. Медведь — хозяин тайги, но тигр — хозяин хозяина.
У Андрея Петровича было много врагов, как у любого хозяина, силой удерживавшего свою власть. Однажды поздно вечером, торопясь вернуться в общагу, где она осталась почти одна, — все, кто мог, разъехались на летние каникулы, — и пробегая мимо какого-то кафе, Эльга увидела, как к крыльцу подъезжает почти неразличимая в темноте «тойота», и вывалившиеся оттуда люди открывают стрельбу.
Как в каком-нибудь бесконечном сериале про ментов, что так любила смотреть в своей каморке вахтёрша общаги Наталь-Пална.
Эльга не знала, что кафе принадлежит Андрею Петровичу, не знала, что сам он со своими людьми находится внутри. Автоматная очередь прогрохотала совсем рядом с нею, что-то сильно ударило её в грудь, отбрасывая к стене, а мир вокруг померк и исчез.
Она даже не успела толком сообразить, что происходит и совсем не успела испугаться.
Вновь открыв глаза, Эльга увидела перед собой спокойное, с резкими чертами лицо немолодого мужика. Левый висок его пересекал белёсый шрам, спускаясь на щёку, а взгляд светло-карих глаз был немигающим и пронзительным, как у беркута.
— Привет, — весело сказал мужик. — Меня зовут Андрей Петрович. Ситников. А тебя?
Эльга облизала сухие губы и сипло выдавила:
— Эльга.
У неё отчаянно ныли рёбра — с левой стороны, под сердцем, и она незаметно провела по левому боку рукой, ища бинты. Но на ней была та же старенькая клетчатая рубашка на голое тело, джинсы, и никаких бинтов. Она огляделась и обнаружила, что лежит на чёрном кожаном диване, над которым тускловато горели затейливые светильники. Значит, не больница.
Мужик с интересом наблюдал за ней своими прищуренными хищными глазами.
— Нет, это не больница, — всё так же весело сказал он, будто отвечая на её последнюю мысль. — Тебе больница ни к чему — на тебе ни царапинки, синяки только. Даже рёбра не сломаны. А ведь тебя очередью зацепило — прямо под сердце, милка.
Эльга сглотнула.
Она сразу же поверила в это невероятное — не ужаснувшись, не удивившись. Ведь это же Сангия-мама дала ей свой дар.
Мужик продолжал испытующе смотреть ей в лицо, ища, как видно, на нём этот ужас и удивление, но так и не нашёл.
Протянув большую загорелую руку, он без церемоний дёрнул в стороны полы её рубашки, и Эльга едва успела поймать его за широкое запястье, на котором синела татуировка, и сжать из всех сил.
Так они и застыли, меряя друг друга взглядами. Наконец она разжала пальцы, а он неторопливо убрал руку и врастяжку проговорил:
— А теперь расскажи-ка мне, как ты выжила, милка. Иначе пожалеешь, что выжила.
Внутренности у Эльги противно скрутились холодным ужом, но глаз она не отвела.
— Сангия-мама спасла меня, — полушёпотом, но ровно проговорила она. — И я не Милка. Я Эльга.
Мужик задумчиво поерошил широкой ладонью свои коротко стриженые, тёмные с проседью волосы.
— Ты удэге? — резко спросил он, и Эльга молча кивнула.
— Про маму там какую-то свою грёбаную не заливай мне. — Твёрдые губы его скривились в жёсткой усмешке. — Три пули из «калаша» под сердце — никакой Бог не спасёт, ни Христос, ни мама ваша. Есть какой-то секрет, и я хочу его знать. И узнаю. Говори.
Эльга упорно молчала, хотя сзади по шее и между лопаток у неё поползли капельки ледяного пота. Разумом она понимала, что ей стоило бы поплакать, покричать и даже повизжать, чтобы выглядеть перед ним такой, какой она фактически была — перепуганной до одури малолеткой. Что, возможно, как-то помогло бы ей, но она не могла переломить себя. Вместо этого она осторожно пошевелилась, пытаясь ощутить под одеждой свой нож, давно ставший частью её тела.
Ножа не было.
— Тесак свой ищешь, что ли? — хмыкнул Андрей Петрович — от его пронзительного взгляда её движение не укрылось. — Знатный у тебя тесак, милка. Но теперь он у меня.
— Не понимаю, про что вы, — произнесла Эльга непослушными губами, но всё так же ровно. — Я… плохо знаю русский. Я удэге.
Его большая тёплая рука теперь легла ей на макушку и небрежно погладила, а потом сжала пряди волос так крепко и больно, что Эльга сперва невольно зажмурилась, но опять с усилием распахнула глаза и сквозь набежавшие от боли слёзы прямо взглянула в его жестоко усмехавшееся лицо.
— Говорю, не заливай мне, милка, — сказал он почти ласково. — Допустим, смертью тебя не напугаешь, если тебя пули не берут. Но есть вещи похуже смерти. Я ведь тебя прямо здесь расстелю, а потом отдам своим пацанам. Они тебя просто на тряпки порвут, милка. Вряд ли тебе это понравится. Говори.
Эльга снова облизнула губы. Да, были вещи похуже и пострашнее смерти. Она качнула головой, пытаясь вывернуться из-под его руки, и отозвалась:
— Вы всё равно не поверите.
— Я разберусь, — легко пообещал он. Взгляд его из-под густых бровей всё так же насквозь пронизывал её, и она едва удерживалась, чтоб не поёжиться. — Давай выкладывай, милка.
— Эльга, — твёрдо поправила она. И помедлив, продолжала, не отводя глаз. — Там, где я родилась, есть Озеро…

* * *
Озеро в окружении осоки, будто глаз в окружении ресниц, лежало в котловине меж двух сопок, которые Эльга про себя всегда называла именами двух братьев из бабушкиной сказки — Кандига и Индига. Нагромождения чёрных валунов на их вершинах напоминали ей лица воинов — суровые и грозные.
Озеро было безымянным даже для Эльги. В мыслях она называла его просто Озеро.
В Озере был омут без дна.
Без-дна. Бездна.
— А кто сможет достать до дна, — зазвучал у неё в ушах певучий голос бабушки, — и наберёт в руки ракушек-кяхту, того смерть не тронет…
— Правда? — широко раскрыв глаза, спросила Эльга, и бабушка так же певуче рассмеялась:
— Старые люди так говорят: меж двух сопок Сангия-мама вырыла чашу и наполнила её водой, чтобы получилось озеро. И в этом озере есть омут, а в том омуте, на самом дне, есть небесные ракушки-кяхту. Кто эти ракушки достанет, тот будет могучим, как сама Сангия-мама. И вот смелый охотник Банга решил достать кяхту для своей невесты Адзиги. Банга нырнул на дно за кяхту и не вынырнул. Старые люди говорят — Сангия-мама взяла