ЭЛЬГА

Бангу к себе, потому что влюбилась в него, увидев его нагишом.
— А если б он вынырнул? — взволнованно спросила Эльга.
Бабушка ласково провела мозолистой рукой по её волосам:
— Тогда смерть — от чужой злой руки ли, от когтей зверя ли — никогда не взяла бы его. Она пришла бы к нему только в старости.
Каждое бабушкино слово запало Эльге в самое сердце, и она твёрдо решила, что добудет небесную раковину-кяхту во что бы то ни стало.
Эльга выросла на берегу таёжной реки и умела плавать, сколько себя помнила. Хотя у её предков не было в обычаях бултыхаться в реке, она любила, когда вода подхватывает тело, будто лишая веса, любила, раскрыв глаза, смотреть на дно, где сновали мальки.
Раз за разом приходила она на берег Озера и, раздевшись донага, бросалась в тёмную воду и подплывала к омуту. И набрав полную грудь воздуха, ныряла в бездну, раз за разом возвращаясь оттуда ни с чем.
Лёгкие разрывались от нехватки воздуха, в ушах гудело и звенело, а разглядеть, далеко ли до дна, она не могла — тьма, непроглядная тьма царила в омуте на расстоянии вытянутой руки, а холод прожигал её тело до самых костей, и она боялась, что мышцы вот-вот сведёт судорогой. И извернувшись, прорывалась сквозь бурую толщу воды на поверхность, к едва видневшемуся солнечному свету.
На берегу она, сотрясаясь от озноба, разжигала костерок и, кое-как натянув одежду на покрывшееся гусиной кожей тело, долго сидела, согреваясь и напряжённо обдумывая, как ей добраться до дна омута.
Посоветоваться ей было не с кем. Если бы бабушка узнала, куда отлучается внучка, она, во-первых, страшно испугалась бы и расстроилась, а во-вторых, строго-настрого воспретила бы ей эти опасные походы.
Остальная ребятня в их поселении была младше Эльги, да и вообще ребятни этой было немного, в школе едва набирался десяток учеников, в основном первого и второго классов. Эльга была среди них самой старшей, тринадцатилетней шестиклассницей.
Приходилось справляться самой. Упорно размышляя над тем, как ей выполнить свою задумку, Эльга училась задерживать дыхание, ведя при этом счёт — сперва до двадцати, потом до двадцати пяти… и дольше. В конце концов, она научилась досчитывать без воздуха до сорока пяти, но ведь надо было ещё всплыть!
Всё её тогдашнее тринадцатое лето было отдано Озеру.
Бабушка, привыкшая к тому, что внучка пропадает в тайге и возвращается то с корзинкой ягод, то с кедровыми шишками, то с уловом рыбы, не тревожилась из-за её отлучек.
И без того хорошо плававшая, Эльга теперь чувствовала себя в воде, как рыба, и иногда пальцем проверяла, не выросли ли у неё жабры, как у кеты или сазана. Позже, в библиотеке соцприюта, она прочла книжку про Ихтиандра и подумала — вот кто был нужен ей тогда в напарники.
Чтобы ускорить погружение в воду, ей понадобился какой-то груз, и она натаскала к берегу Озера небольшие валуны с сопок Кандига и Индига и училась нырять, крепко зажимая валун под мышкой. Она соорудила небольшой плотик, чтоб отталкиваться длинным шестом от дна и выгребать на середину Озера, к омуту, не тратя сил на то, чтобы добраться туда вплавь.
Она решила, что снова всерьёз попробует добраться до дна, когда сможет задерживать дыхание до шестидесяти секунд, и не однажды. И когда это произошло, она поняла, что пора.
Был жаркий августовский полдень. Эльга сперва поплавала немного, чтобы размять мышцы, посидела, как есть, нагишом, у своего костерка и наконец решительно поднялась с места.
Солнце касалось её голых лопаток, подталкивая горячей ладонью. Эльга сосредоточенно выбрала самый крупный чёрный валун, положила на свой плотик и оттолкнулась шестом от берега.
Наконец шест перестал упираться в дно. Омут ждал её, и Эльга, в последний раз взглянув на солнце и взяв валун под мышку, набрала полную грудь воздуха и нырнула в тёмную воду.
Вода обожгла её тело, но она была уже привычна к холоду и темноте омута и стремительно погружалась вниз, вниз, вниз… стремительней, чем когда-либо раньше.
Неожиданная мысль пронзила её — а что, если Сангия-мама решит оставить её у себя? Как же тогда бабушка без неё? Ведь та даже не знала, что Эльга ходит к Озеру! Бабушка решит, что её заломал и утащил хозяин — медведь!
Не время сейчас думать об этом, с силой сказала себе Эльга, продолжая равномерно считать про себя. Пусть будет то, что будет. И всё тут.
Двадцать один.
Двадцать два.
Двадцать три.
На двадцати пяти она внезапно увидела прямо перед собой черноту дна, которое было гораздо темнее воды и, вздрогнув всем телом, выпустила из рук валун. Тот булькнул вниз, взмутив облачко ила. Вытянув руки, Эльга начала судорожно рыться на дне, перебирая ил, песок и гальку.
Её время стремительно таяло.
Двадцать семь.
Двадцать восемь.
Двадцать девять.
На тридцати трёх Эльга наконец нащупала в песке плавное закругление раковины и, стиснув пальцы, извернулась и что было сил оттолкнулась ногами от дна.
Лёгкие жгло огнём, отяжелевшая голова гудела, как пустой чугунный котелок, по которому били колотушкой.
Свет солнца приближался медленно… слишком медленно!
Тридцать восемь.
Тридцать девять.
Сорок.
На сорока четырёх судорога свела ей левую ногу, и она, преодолевая боль, отчаянно забила руками, пробиваясь сквозь толщу воды. Не раскрывать рта! Не…
Она чувствовала во рту солёный вкус крови.
«О Сангия-мама! Я не хочу здесь оставаться!» — взмолилась Эльга и рванулась вверх из последних сил.
Солнце ударило ей в глаза, и она наконец разлепила губы, хрипло, со стонами хватая широко разинутым ртом драгоценный воздух. Дышала и не могла надышаться.
Несколькими лихорадочными гребками она подплыла к своему плотику и опёрлась на него локтями и грудью, продолжая хватать воздух ртом. Ногу по-прежнему сводило болью, но это было уже неважно.
Всё было неважно.
Ракушка-кяхту была зажата у неё в руке.
Раковина, буро-зелёная снаружи и перламутровая внутри.
Пригнав наконец плотик к берегу — руки и ноги у неё дрожали так, что она с трудом отталкивалась шестом от дна, — Эльга накинула на плечи припасённое раньше одеяло и так и сидела до самого вечера, бездумно подкладывая щепки в свой костерок и сжимая в руке кяхту, впивавшуюся острыми краями в её ладонь. На ладони проступила кровь, но это было хорошо. Её кровь омыла кяхту в знак того, что Сангия-мама позволила Эльге уйти живой и со своим даром.
Когда солнце начало касаться краем сопок, Эльга встала, тщательно залила водой и затоптала свой костерок. Она оделась, перекинула одеяло через плечо и пошла прочь, даже не оглядываясь на свой плотик, покачивавшийся на волнах.
Больше она никогда не была у Озера.
Через восемь месяцев умерла бабушка. Её похоронили на маленьком лесном кладбище, где уже покоилась мать Эльги, которую Эльга помнила очень смутно. Та умерла совсем молодой, как говорила бабушка, «от сердца», когда дочери было два года. Эльга всегда думала: как можно умереть от сердца, ведь сердце есть у всех живых существ, даже у рыб и лягушек. А отца Эльга не знала совсем. Какой-то пришлый русский, как однажды объяснила ей бабушка, сердито поджав губы. Пришёл и ушёл. И отчество Эльге досталось от имени дедушки, который тоже умер, когда внучке было девять, — в паспорте она была записана как Эльга Надыговна.
В общем, Эльгу, как круглую сироту, привезли в райцентр и определили в соцприют, где она и закончила школу. Её родное селение тем временем совсем опустело — старики умерли, а молодые с детьми разъехались кто куда.
И Эльга тоже оказалась в городе.

* * *
Всего этого она не стала рассказывать Андрею Петровичу. Как и того, что до перестрелки у кафе ей негде было убедиться в полноте дара Сангия-мама. Злые люди раньше не грозили ей смертью. А то, что зимой того же года, когда она достала ракушку-кяхту, ей удалось уложить дедушкиным ножом напавшего на неё на охотничьей тропе тощего медведя-шатуна, можно было посчитать счастливой случайностью. Медведь тот был годовиком-подростком, как и сама Эльга, и еле волочился с голодухи.
Она рассказала только о том, как ныряла за ракушкой — по-прежнему бесстрастным и ровным голосом, глядя в его недоверчиво прищуренные глаза.
Его жёсткие пальцы вдруг дёрнули её за воротник рубашки — так, что две пуговицы отскочили, и полы разошлись. Эльга мгновенно стянула рубашку на груди, но раковина-кяхту всё равно выскользнула наружу и закачалась на цепочке.
Андрей Петрович оскалился в улыбке и поднялся:
— Да видел я уже всё. И твою ракушку, и твои сиськи.
Он так и стоял, сверху вниз глядя на Эльгу, а потом властно произнёс:
— Завтра полетим туда на вертолёте. Покажешь мне своё Озеро.
— Сангия-мама не даст своего дара… чужим, — медленно, с усилием проговорила Эльга.
Он снова оскалился:
— Она не даст, а я возьму.
— Вы умеете плавать? — поинтересовалась Эльга тихо и холодно, хотя в груди у неё тяжелел острый и горячий камень — камень её гнева. — Нырять? Вы можете вычерпать Озеро до дна и забрать все ракушки, но они уже не будут даром от Сангия-мама, как вы не понимаете? Пропадёт… — Она вспомнила чуждое, но зато понятное ему слово: — Магия. Пропадёт всё. Это закон.
Андрей Петрович продолжал тяжело смотреть на неё, а потом проронил:
— Я умею плавать, да. И нырять. И я своё возьму. Если ты, соплюха, смогла, то я и подавно.
«Посмотрим», — хотела сказать Эльга, но промолчала.
Утром огромный чёрный «круизер» отвёз Андрея Петровича и Эльгу на аэродром под городом, где их уже дожидался вертолёт. Хотя джип с хозяином сопровождали до вертолёта две машины с охраной, в вертолёт «пацаны» Андрея Петровича не сели, сел только пилот, и Эльга с некоторым облегчением поняла, что хозяин не хочет огласки своей авантюры.
Она по-прежнему не верила, что ему удастся сразу донырнуть до дна, и украдкой рассматривала его крепкое на вид, худощавое тело. «Новый русский», бывший «браток», где он мог научиться нырять? Где-нибудь на курорте с аквалангом, что ли?
Перехватив её испытующий взгляд, он вдруг усмехнулся своей ленивой хищной усмешкой, и она поспешно опустила глаза.
Вертолёт шёл низко над верхушками сосен и кедров, и Эльга с дрожью в сердце узнавала знакомые места. Прошло четыре года с тех пор, как она их покинула, и она никогда раньше не видела их с высоты, но всё равно узнавала. Вот родной заброшенный посёлок — жалкая кучка домов на речном берегу, вот сопки Индига и Кандига, вот Озеро.
Озеро!
Она повернулась от иллюминатора к Андрею Петровичу, а тот больно сжал её локоть и проговорил, наклонившись к уху и перекрикивая шум мотора:
— Не вздумай меня дурить — с вертолёта сброшу. Поняла?
Она снова взглянула в тёмную глубину его глаз, как в озёрный омут, и холодно ответила:
— Поняла.
Едва они приземлились на берегу Озера, Андрей Петрович отпустил вертолёт, как отпускают такси, со словами:
— В шесть прилетишь, Игнат. У нас тут с девочкой… пикник намечается.
И растянул губы в своей волчьей ухмылке.
Эльга решительно выдернула из-под сиденья пару одеял, которые заприметила раньше, и выпрыгнула из вертолёта на землю.
Не оглядываясь по сторонам, она деловито насобирала щепы и принялась разводить костерок на своём обычном месте.
Эльга будто вчера ушла отсюда — даже валуны, которые она когда-то натаскала сюда, лежали на песке возле бревна, даже её старый плот, чёрный и разбухший, покачивался