психериус

ядовитыми парами?
М, не моргая, смотрел на того, кто был в зеркале и пытался понять, что сейчас стоило бы сделать. Кричать во все горло, звать на помощь или же проявить интерес и озадачить себя разрешением очередной загадки? И то и другое – нелепо. Тогда, может быть, смотреть друг другу в глаза и ни о чем не спрашивать? Это было бы бесконечно долго и безрезультатно – тот, кто сидит в зеркале никогда и ни о чем не скажет.  Вполне возможно, что он сам не имеет ко всему этому дешевому варьете ни малейшего отношения. Тогда совершенно бесполезно смотреть ему в глаза, потому что эти глаза – всего лишь отражение в зеркале, они не есть то, что может о чем-то поведать. Единственное, что может придать правильное направление в этой куче информационного хлама – железный мозг посреди стола. Его лицо, почему-то, всегда горит синим цветом и ждет, когда ему начнут задавать вопросы, потому что он создан для того, чтобы на них отвечать. Это его природа. Голубой экран с видом на какие-то сказочные края, забавные рожицы с ехидной улыбочкой, одна из них… Все растаяло. Мягко и нежно сознанием завладел новый сон. Сон?

Сто метров? Километров? Или тысяч километров. Они так близко, но это ведь обман? Своего рода оптическая иллюзия? Те, что переливаются ярко – жемчужным перламутром – они дальше, на порядок выше, чем те, что свисают над землей темным фиолетом и грозятся вот-вот вылить тебе на голову тонны теплой воды. Но ничего не происходит. Они плывут себе на восток и лишь корчат в небесах непонятные эмоции, то ли симпатии, то ли недоверия и предельной осторожности. Но в любом случае получается забавно и немного грустно от абсолютного неучастия в их жизни, их мире. Их так много и они так часто закрывают собой светило… Так величественны и бессмысленны одновременно. Но весь их пафос и показушность вполне компенсируются бесконечной переменчивостью их форм и настроений, которые никогда не повторяются. Первые среди самых неустойчивых в мире структур. Самые искусные притворы и лицемеры, способные запросто запудрить тебе мозги своей потрясающей игрой. А ты поверишь. Поведешься, как маленький и неопытный. Валяясь, как сейчас, на траве, будешь по обыкновению рассуждать о том, кто, все-таки, лучше умеет тратить время. Кто умеет лучше забывать про него, выходить из него и не быть в нем. Подумаешь, даже, что это еще спорный вопрос, требующий тщательного анализа, но это сложно и неуместно. Почему? Потому что здесь не нужно делать никаких анализов. На анализы уходит много времени. Того самого, из которого еще никто не выходил, кроме тех, кто над головой. Отсюда ответ напрашивается сам собой: они даже понятия не имеют о том, что такое вообще ВРЕМЯ. Они сами – ВРЕМЯ. Или от него. Своим неспешным или сумасшедшим движением и бесконечными преобразованиями они обозначают его, сигнализируют и преобразовывают из кошмарного факта в привычную истину, требующую смирения и спокойного взгляда на  нее же.  И вытоптанная тобой трава само собой не даст тебе права утверждать обратное. Ты ведь все понял, не так ли?

Сигнализируют. Кричат и шепчут, в зависимости от того, как быстро все это принимается. О том, как много у него, времени, лиц и масок. Как для каждого явления и материальной вещицы оно свое, индивидуальное и отличное от другого. Имеющее множество «Я», в рамках одного лишь измерения, одного лишь сознания. Выражающее себя по-разному в одной лишь квадратной единице материального плана. Иногда к нему можно прикоснуться и ощутить его, только другое, в своей голове. Оно покажет тебе себя, только с другой динамикой течения в каком-то конкретном примере, тобою выбранном. И ты увидишься, почувствуешь и восхитишься тому, как меняется само понятие о жизни при ином течении времени, которое всегда относительно и ВСЕГДА чему-то конкретному свойственное. И станет ясно, вдруг, что лицо ТВОЕГО времени – не есть непреложная истина, а всего лишь одно из бесконечных воплощений ЕГО, как единого глобального, первостепенного элемента мироздания. То, что дает понять, что есть вещи, которые не имеют под собой предрасположенности к окончательному пониманию простым, примитивным даже, с его точки зрения, интеллектом. И следовало бы признать, что точка зрения эта – самая что ни есть истина, существующая сама по себе, не имеющая срока давности и срока годности. Споры по этому поводу бесполезны изначально. Пустая трата его, времени. Оно любит, когда им пользуются и тратят зря, иначе оно не оправдало бы своего собственного существования, как «нечто, изначально не предрасположенное к пренебрежению». Оно всегда и везде, но никогда – понятое и потерявшее актуальность. Разбитое на три порядка и не дающее даже возможности соединить их и пробить в каждом из них брешь для беспрепятственного прохождения внутрь КАЖДОГО ИЗ НИХ.


И заметь – ты думаешь это – так и надо? Ты думаешь про себя о том, что оно бывает только лишь само по себе? Ерунда. Смотри – солнце остановилось. Не потому, что ему больше двигаться некуда, а потому что ОНО так захотело. ОНО плевать хотело на твое время и знаешь почему? Потому что ОНО его СОЗДАЛО. Это его продукт, самый совершенный, тонкий, продуманный до мелочей, с миллионами кодов и загадок. Поверь – в нем нет недостатков. Это идеальная структура, его любимый ребенок, и гордится оно им вполне оправданно. Почему? Смотри: само оно живет вне своего же главного продукта, потому что жизнь архитектора не зависит от построенных им зданий. Огромное здание – огромный интеллект, построивший его, они связаны, но лишь абстрактно. Архитектор позже буден наблюдать за тем, как в его главное в жизни детище будут вселяться люди. Они будут жить в стенах этого здания, даже понятия не имея об имени того человека, который построил их дом. Их жизни будут отданы, может быть на ВРЕМЯ, этому дому, они будут жить ВРЕМЕНЕМ этого дома. Дом же может принести радость, боль, счастье или незаживающую душевную рану, но это то, в чем живут те, кто там живет. А то, что творится за окнами их дома, является хоть и очень примитивной, но все же моделью того, как складываются отношения между Отцом и Ребенком. Отцу нет дела до тех, кто пользуется его Ребенком. Ему важнее то, как Ребенок отзывается об этих контактах.

И солнце остановилось только лишь потому, что ЕМУ ТОГО ЗАХОТЕЛОСЬ. Оно нежно съедает влагу из-под тонкой кожи, забирает все ненужные мысли, смотрит прямо в глаза и впервые в своей жизни позволяет себе общаться с тем, что ни стоит ровно ничего. А то, в свою очередь, не знает, как следовало бы поступить в таком случае. Лишь смотрит своими почти мертвыми глазами из очень прочного стекла и думает про себя: «Разве когда-нибудь происходило что-либо подобное? Разве кто-то говорил ему о том, что ОН, именно он, станет однажды свидетелем того, как прямое потомство самого великого и незыблемого в этом мире, подарит ему в один прекрасный момент свое внимание и… почтение? Почтение? Вот еще! Что за вздор?! Разве простой интерес к отдельно взятому ничтожному объекту, пусть и не самых нижних слоев материальной иерархии принято называть почтением? Это ведь просто интерес, живой интерес, такой же, какой проявляет опытнейший ботаник к, разного рода, растениям, для того, чтобы давным-давно изученные параграфы его профессии не покрылись плесенью и из-за того, что их слишком редко проверяют и пользуются ими.  Он смотрит на них сквозь свои огромные диоптрии и тихо радуется тому, что он уже знает очень много о том, как они растут и умирают. Он знает, что их жизнь начинается с восходом солнца, прекрасно знает о том, как циркулирует прозрачная жидкость в их стеблях, разнося эту самую жизнь во все,  даже самые далекие уголки живого тела. Он очень хорошо знает все законы и причины их ЖИЗНИ. Он знает ПОЧТИ ВСЕ об их смерти.
И то, что замерло в мутном окне уже много лет, знает то же, только уже не с точки зрения ботаника, а с точки зрения участника создания всего, что оно видит каждый СВОЙ день. СВЕТОВОЙ день.
Вместе с ним остановились часы. Они не могут просто взять и проигнорировать время, которое им задают. Они обязаны играть по правилам того, кто это самое время создает. И они молчат. О том, что они – такое же посредственное звено для продвижения в этот мир правил игры самых главных боссов. В этом мире.
На них ложится тонкий луч, держит стрелки в нужном кому-то положении, заставляет всмотреться в них и подумать еще раз о том, что такое настоящее искусство создания всего ощущаемого, всеми клетками и нервными окончаниями твоего тела. Оно того заслуживает и, что еще более важно, для этого создавалось. Оно само видит в этом великое начало, точку отсчета всему, что есть куда важнее, чем простое тиканье заведенных стрелок. А они молчат...


                                           СТРАХ +/-


Что-то происходит с его памятью. Временами. Она, словно однотонная и состоящая из тысяч элементов мозаика, рассыпается от яростного сквозняка,  который всегда приходит непонятно откуда и непонятно куда после исчезающий. Рушится, и однотонный рисунок превращается в кучу однотонных костяшек. В это время она перестает производить стойкое, как всегда было, впечатление целостной структуры, не отвечает на запросы и издает в динамики рваный хрип. Ничего от нее не добьешься, не вытянешь, не узнаешь в такие моменты. Дни, недели… До тех пор, пока не придет маленькая девочка с потрясающе умными глазками и не сложит скучный и безэмоциональный до смерти рисунок в считанные секунды. Она постоянно это делает. И никогда не задается лишними вопросами.
Она снова пришла и взялась за дело. Своими крохотными и нежными пальчиками сложила, один за другим эпизоды рисунка мозаики самой слабой в мире памяти. На время. И кто сказал, что они не делают снисхождений?
Что-то произошло тогда? Что-то, что тот,  кто установил на пути его памяти огромную стену, счел эту информацию слишком деликатной, чтобы доверять ее в руки такого слабого существа, как он. У крокодилов невероятно маленькие мозги. И тому, кто ухаживает за ними, никогда не придет в голову вложить ему в пасть пластиковую бутыль с растворителем, потому что тот незамедлительно раскусит его и убьет себя этим. Поэтому – размер мозга напрямую связан с количеством доверия, которое тебе оказывают те, кто твой мозг изучает.

Коридоры… коридоры, люди в халатах, позолоченные ручки кабинетов, лица местных уборщиц, картины из маленьких стеклышек на стенах, выходящий из лифта посетитель с букетом цветов в руках, голубом халате поверх дорогого костюма и сдержанной улыбкой на лице, надпись на кресле: «сердце не продается в гипермаркете», разбитый вдребезги хрусталь в глазах одинокой женщины, которой сообщили о том, что ее дочь мертва. Она глубоко и часто дышала. Опустившись по стене, она присела, сжала голову руками и больше ничего не говорила.
Что?! Что еще?!
Маленькая девочка улыбнулась, провела рукой по сложенным пластинкам и одним уверенным движением разнесла рисунок на тысячи элементов. Никаких вопросов. Маленькие и безопасные дозы самых безобидных ответов и никаких вопросов.      


Да, собственно, ерунда все это на самом деле. Глупая, просто до идиотизма, детская и наивная до того, что вызывает сдавленный истерический смех. И не от того, что не