психериус

выводам, она мягко закрывает его глаза ладонями, прячет значки, закрывает собой свет и ведет за собой.


Очень жаль. Очень жаль, что все, как это видно из него самого, так быстротечно. Когда играть хочется – тебе могут этого просто не дать. И наоборот – заставить, когда твои силы на дне бака. Он очень хотел бы проследить всю эту историю дальше, когда сил еще хоть отбавляй. Разве это было так сложно? Разве это так уж расточительно – просто немного поиграть? Да, именно поиграть. Он понял это очень давно, когда капризная потусторонняя невеста подсознания еще не давала о себе знать в полной мере. Приходилось просить, а иногда и вынуждать ее пойти на некоторые уступки. Она кривила свои неестественные черты чересчур неестественного лица и лишь отворачивалась. Теперь она, видимо, подросла, и полна готовности пересмотреть свои взгляды на ею же придуманные игры. Причем было совсем не заметно хоть какой-то заинтересованности в этом с ее стороны.  Она словно просто выполняла порученную ей работу и иногда срывалась. А когда  не находила повода – начинала играть, как раз тогда, когда этого меньше всего хотелось, когда даже мысли больно били по стенкам пространства, где вечный сквозняк. А она, словно оставшаяся в далеком детстве, капризная девчонка, тянула за руку и сбрасывала с постели. Хотелось кричать, ударить ее, пустить ей кровь, бросить в ванну и забыть. Но эта сучка всегда понимала, кто она есть. Ей не нужно было объяснять, что ее не видно, и не ощущаемо. И она всегда этим пользовалась.
А сейчас... Ей снова хочется играть. Причем самым необычным и изящным образом. Может быть – это была она? Не пожелавшая открыть своего лица – она? Ведь если бы все это было просто так, то зачем прятаться и размывать лица?
Да, это была она.




                                           ВРЕМЯ   0




Она? Это была она?

Ей больше не были нужны обычные материалистические посредники вроде телефонов. Как-то сразу она оборвала все нити, связывающие ее с проявлениями всего самого обычного, того, что уже давно оставило свой глубокий и поросший травой след ПРИВЫЧНОГО мира. Не желая раскрываться, словно струны дергала его нервы, сочиняя для себя скорбные мелодии.
Что еще он мог бы сделать, чтобы больше никогда не слышать ее навязчивых просьб, к которым он, черт, так быстро привык? Он так привык к ним, что ... Совсем не желает их отсутствия? Он любит их, не так ли? Он любит ЕЕ. Еще даже не зная ее в лицо, которое чертовски притягательно за этим плотным, черным, бархатным мраком. Это она его выдумала? Такое лицо?
А ее движения... Ты разве видел хотя бы раз что-либо подобное? Это неподдельное. Так может двигаться только нечто самое сокровенное. О чем не хочется рассказывать никому.
А эти руки, эти волосы, черт! Это засада, ловушка! Он никогда не сможет из нее выбраться! Из такого болота ведь не выбираются! А все потому, что она ХОЧЕТ ЭТОГО. Ей, наверное, нравится наблюдать, как ты тратишь свои силы на то, что, возможно, этого не достойно. Но только лишь ВОЗМОЖНО. Никто не даст подсказку и не посоветует, как здесь быть.
Но, с другой стороны, к чему весь этот шум? Разве стоит кровоточить и обнажать кости от простого предложения ПОИГРАТЬ? Разве это так трагично? Разве это таит в себе хоть какую-то опасность? Что страшного может быть в симпатичном воображаемом образе, который чуточку материализовался и ищет сближения? Это глупо, ничтожный отпрыск подсознательного не может нести в себе гибель.



-  Почему ты никогда не спрашиваешь меня о том, что больше всего меня волнует? – разбивший вдребезги окно солнечный свет проглотил ее линии и сделал их размытыми и полупрозрачными.
-  С чего ты взяла, что меня это интересует? – вот сейчас, прямо сейчас он может сделать это. Ему этого так хочется. Он хочет взять в руки телефон и разбить его об ее тупую голову.
- Ты очень странный человек. Я всегда старалась приносить тебе только счастье. Разве ты никогда не замечал этого? – ее пальцы снова обсыпаны этой дрянью, - И поверь, я всегда буду стремиться делать то же. Мне просто это нравится, вот и все. Ты когда-нибудь задумаешься над этим, но может быть слишком поздно, - почему разбит телефон? Кто разбил телефон? – потому что все вернется к тебе, слышишь? И если бы я сидела к тебе лицом, то мне бы ничего не угрожало. Но я сижу к тебе спиной, поэтому мне очень страшно. Если ты хочешь меня убить, то я не буду оборачиваться. И я не разбивала телефон.


Нет, он никогда не смог бы этого сделать. Это был не он. Его заменили, оставили там, черт знает где, не взяли с собой. ОН никогда бы этого не сделал.
Это было очень давно, вся эта дрянная история происходила далеко в прошлом. Та самая история, в которой не нашлось места здравому смыслу. Говорят – ему там даже места нет. Она бы это не так поняла, потому что не умеет им пользоваться. Так кто же она?
Да, вот она, она снова здесь и готова разломать ум на две части. Одна из которых, не задумываясь, использовала бы телефон, как оружие, чтобы дать понять ей, что она зашла слишком далеко. Другая – здесь, которая никогда не позволила бы первой сделать этого. И они были бы обе правы по-своему, так как были бы твердо уверены, что это – лучший выход из этого полу кошмара, полу блаженства. Потому что все должно быть поделено поровну, и никто не должен остаться без сладкого.
И только один вопрос навязчиво заставлял не забывать о себе: этого ведь не было здесь, непосредственно здесь, в этом мире? Этого никогда не было при свете настоящего солнца и прозрачного воздуха, ведь так? Что-то или кто-то постоянно дает понять, что всего этого просто НИКОГДА НЕ БЫЛО. Оно могло бы быть, но что-то, видимо, мешало ему в этом. Оно отчаянно хотело влиться сюда, в солнце и воздух, а его не пускали. Тогда оно или, скорее, она, решила больше не строить глупых иллюзий и жить простыми напоминаниями. Очень робкими и неловкими, редкими и желанными. Она сама упивается этими мгновениями и с нетерпением ждет очередной возможности вернуться к этому. Наверное.

Наверное, стоило бы на время забыть обо всем этом. Просто на время вычеркнуть эти минуты из головы и пасть в другую крайность. Туда, где все до безобразия материально и однобоко. И, главное, скучно.

                                                                  *

Струя кипятка рассекла воздух и с оглушительным шлепком ударила об эмалированную поверхность. Боже, как это материально! Просто кипяток, просто ванна! Вот ведь есть нечто иное! Как, например, вино и серебряный бокал. Даже не поэтично, а именно сюрреалистично. Как бывает, когда сам не в состоянии оценить это по достоинству, потому что далек от этого и не привык к этому, новому. А все из-за того, что слишком многое упускаешь и не принимаешь во внимание. Ну да ладно, все это – никчемный визуальный суррогат. Разве нужно принимать во внимание ЭТО?


И все–таки - это необходимо. Моменты, подобные этому, гораздо более важны, чем это могло показаться ранее. Кровь, наверное, вот-вот вскипит под кожей и фонтаном вырвется наружу через все имеющиеся в теле отверстия. Здорово, обычная, людская, материальная до мозга костей, ванна. Разве не дико само присутствие этого простого здесь, в самом центре изощренной дикости? Сказка, со злобным оскалом, внезапно начинает улыбаться и подмигивать одним глазом и делать вид, что так всегда и было. И ей уже почти веришь и просто растворяешься в ее вымыслах. Так лучше – так не чувствуешь всей тяжести навалившейся на голову привычной когда-то идейности.

Очень интересно, оказывается, наблюдать за клубами пара. Он как вино, только невесом и так же благороден. Также добр ко всему, что твориться внутри, также освобождает тело и разум от чего – то ненужного и портящего всю картину, такую идиллическую и так редко умиротворенную, что воспринимается все это как нечто давно забытое и залитое оползнями простоя.
Глоток за глотком. Присутствие тепла и легкого покалывания где-то внутри тела, которое чувствует все. Краски ярче и громче звуки, все просто сказочно и призрачно. И уже можно подумать, что такого не может быть просто от того, что этого ХОЧЕТСЯ. Этого, кажется, нужно добиваться и стремиться к этому. И вот после всех самых тяжелых испытаний тебе дарят, нет, платят такими вот минутами, говоря при этом: «Смотри, это самое простое, самое примитивное из того, что мы могли бы дать тебе. Ты же упиваешься этим так, словно оно конечно в своем совершенстве. Чувствуешь разницу между нами и тобой?» Да, конечно чувствую. Бессмысленно спорить с этим, когда сам все это прекрасно понимаешь. И все же спорить иногда хочется. Даже над тем, что, казалось бы, очевидно. Потому что вся суть в том, что подходы к чему-то, о чем идет разговор, у двух сторон, всегда разные и истина, как обычно, находится где-то посередине.
Весь мир в кроваво-красном цвете. Сквозь хрусталь и веселые игры света на стене напротив. И даже стекающая струйка какой-то бардовой жидкости с потолка кажется вполне уместным атрибутом психоделического праздника. Ниже и ниже. Отпуская от себя другие ручейки, которые позже превращаются в самостоятельные потоки, достигает воды и расплывается по поверхности кровавым пятном. Создает неподдельно тревожную картину, закрадывается в мозг и блокирует воображение. Откуда она взялась? Что она собой символизирует? Нет, она совсем не то, за что себя выдает. Очень ясно начинает чувствоваться ее огромная внутренняя агрессия. Это совсем не позитивный сюрреализм. Это натурализм ненависти и бесконечная жажда ее же самой. Она крадется как хищник и грозится напасть, если ничего не делать. Огонь ярости в глазах, языки пламени… Резкое движение и все затмевает красная пелена.

Это больше напоминало урок биологии. Словно взгляд через микроскоп на состав самой хищной в мире жидкости. Алые тельца и нечто довольно причудливой формы движутся в бесконечном потоке, бьются друг о друга, образуя небольшие заторы, и движутся дальше. Реки темно-красных субстанций, переливающиеся, взрывающиеся, пульсирующие всей своей сущностью, превращающие любое свободное пространство в поле собственного химического состава. Красиво и подавляюще одновременно.
«Он скорее мертв, чем жив!» «Да потому что он вечно занимается не тем, чем надо» «Смотри, разве это – кровь?! Она ведь испорчена!» «Испорчена»

Глаза открылись сами по себе. Никто их об этом не просил, но все же они открылись и поймали свет. Окно, распахнутые шторы и яркий солнечный свет ворвались в мозг, и М вздрогнул. Постель? Почему он лежит в постели, одетый в обычную повседневную одежду? А как же ванна, вино, клубы пара и… кровь? Он разве не должен быть там?
Что, опять какое-то странное чувство внутри? Опять нужно ломать голову и пытаться что-то разрешить? И что за нелепые рассуждения об испорченной крови? Кто это был, и кто дал ему право делать такие бредовые выводы?
М встал с постели, поймал в зеркале собственное отражение и замер. Маленькие красные пятнышки на лице…. Много красных пятнышек. Подойдя ближе к зеркалу, М всмотрелся в одно, самое большое пятно (наполовину свернувшаяся кровь) и провел по нему пальцем. Пятно размазалось и мгновенно засохло. Все пятна размазались и мгновенно засохли. Ну, вот и что это? Так обычно бывает после внезапно прерванной ванны? Или так бывает после длительного общения с