Шиш вам, а не Землю!.. (юмор, фант-ка, роман)

даже белки глаз побагровели.
 
- Я же не думала, что ты биоторпеду и впрямь запустишь, - прощебетала пирегойка, доставая откуда-то сигарету и раскуривая её.
 
- Чтоб меня контузило на спецзадании, если я ещё хоть раз попробую запускать эту штуку без этой самой пусковой установки, - поклялся, как на духу, Семёныч самой страшной клятвой разведчика. - Дня два теперь плечо ныть будет. - Он сжал и разжал в кулак несколько раз пальцы. - Хотя на этот раз можно конечно и ускорить процесс выздоровления, - сказал он и одним тренированным движением открыл краник.
 
- Ты не очень-то налегай на лекарство, - предостерегла Рифма. - Как бы нам не пришлось в очень скором времени уворачиваться от собственной же торпеды.
 
И в чём-то она была права.
 


Между тем, торпеда, выпущенная Семёнычем, мчалась уже далеко от замка. Она барражировала среди высоких, толстых, как колонны, деревьев, пронзая на своём пути хищнически настроенных самой эволюцией динозавров, если те только попадались на её пути. И одним из таких динозавров, которым не повезло встретиться с торпедой, оказался ящер, давно сегодня гонявшийся за Придуркиным.
 
В то время как биоторпеда приблизилась к Придуркину, со склонившимся над ним динозавром, Придуркину оставалось жить лишь считанные секунды и разведчик приготовился достойно встретить смерть в лице, а вернее в морде ужасного ящера. И в этот самый момент стремительный ддзеги с каким-то невероятным чмоканьем вошёл в тело огромного ящера, пробил его насквозь и, распугав по пути любознательных птеродактилей, умчался дальше. То есть, искать себе следующую жертву.
 
Испустив дух, на этот раз окончательно, ящер рухнул на землю, а Кондратий, так и не понявший произошедшего, громко вопросил:
 
- Семёныч, твоя работа? Ну, ты, блин, и даёшь!
 
Но Семёныч ему не ответил, потому что был сейчас майор далеко и залечивал своё искалеченное тело. То есть, лечил растяжение сухожилий в плече проверенным и надёжным народным средством.
 
- Лекарства всегда принимаются в строго дозированном виде, - пыталась образумить Рифма залечившегося в конец майора, проявлявшего к тому же такие признаки аллергии к выбранному им виду лечения, как нетвёрдость движений, пошатывание и заплетающийся язык.
 
- У каждого своя доза, проверенная жизнью, - философствовал майор. И такая философия являлась признаком того, что майору требуется промчаться на "Скользком" то ли в открытом космосе, то ли в атмосфере планеты, чтобы проветрить, как нельзя лучше, свои мозги. - Послушай детка, - обратился он к Рифме, - не слетать ли нам на Пирегойю или как там её, твою планету. Надаём под зад пинков этим учёным, что свернули целую вселенную сдури. - Майор обвёл мутными зрачками помещение, потом заглянул зачем-то в дыру, проделанную ддзеги. - Жаль, конечно, что Кондратия больше нет в живых. Погиб, так сказать, геройски в желудке твари, защищая жизнь своего боевого командира. Если бы не ты, - он ткнул пальцем в грудь девице, - я бы показал этой крокодилихе, что съела моего напарника!
 
- Что бы ты ей показал? - заинтересовалась девушка. - У тебя есть, что показать? Чтобы ты своим штык-ножом сделал пятитонной громадине? Да эта "крокодилиха", - передразнила она майора, - раздавила бы тебя, как клопа, не будь меня с моей "летучкой" рядом.
 
- Может быть, ты и права, - кивнул Середа. - Но не должен разведчик бросать друга в беде.
 
- В беде? Или в животе?
 
- В данном случае эти слова синонимы.
 
- Вот и был бы ты ещё одним синонимом своему полупереваренному сослуживцу, - злобно прошипела девка. - Я тебя, можно сказать, спасла от верной гибели, а ты ерепенишься. Может тебя назад отправить? - Внезапно поинтересовалась она. - Тогда вперёд. Становись на "летучку" и нажимай на газ. Лети к своему динозавру.
 
- Как ты считаешь, Кондратия ещё можно спасти?
 
- Думаю, вряд ли. Хотя всякое может быть. Помнится, в прошлом году здесь проглотили одного профессора. Слава богу, он был в скафандре. К тому же с месячным запасом кислорода. На исходе 29-го дня с момента нахождения его в желудке рептилии, хищника подстелили. Так представь себе изумление охотников, когда из распотрошённого чрева вывалился живой и практически невредимый старичок-профессор. Позже этот учёный человек рассказывал своим коллегам, что ему ужасно повезло, что в течение целого месяца ему представилась возможность наблюдать работу кишечника животного в непосредственной близости от самого кишечника, а вернее в нём самом. А вскоре профессор тот ушёл в джунгли, чтобы снова стать проглоченным. И с тех пор его не видели.
 
- Презабавная история, - улыбнулся Середа, в задумчивости наливая из шланга в бокал, и не замечая того сам. - Возможно, Кондратий тоже выжил и мается сейчас в тонкой кишке ублюдка, так как не может протиснуться сквозь неё.
 
- Вполне может быть. А может быть, и нет, - шмыгнула носом девица.
 
- Как бы там ни было, но совершенно не лишним будет, если мы поищем агента, - сказал Середа. - Разведчик он не плохой. И, если уж умер, похороним, как положено. Тихо и без лишней шумихи. То есть, секретно.
 


Между тем Кондратий и сам уже вваливался в замок через дыру, проделанную ддзеги в стене гостиной.
 
- Ну и козёл же ты, Семёныч, - сказал Кондратий, проводя рукавом под носом и громко шмыгая. - Я там, можно сказать, нехилое сраженьице устроил, а ты здесь с тёлкой загулял. Совести у тя, Семёныч, вот столько! - показал Кондратий. - А сколько выпить у тя, Семёныч? Изнервничался весь я.
 
Семёныч, а вместе с ним и Рифма несколько минут стояли, словно парализованные, и такое их шоковое состояние можно было объяснить лишь тем, что мысленно они уже похоронили Кондратия, закопали его и дали залп из всех имеющихся в их воображении орудий над могилой смелого агента. Они, ведь, не ожидали, что можно выбраться благополучно из желудка гигантской рептилии.
 
- Ты... это... откуда? - судорожно сглотнул майор.
 
- Говно дело, Семёныч, - сказал Кондратий. - Завалил я этого ублюдка. Только вот не пойму, хоть убей, одного. Вроде бы вначале ничья была. А потом - бац! И лежит гадина на земле. А в грудняке его вонючем дырка сквозная. И весь он такой из себя ни дать, ни взять скворечник по осени! Почернелый и дырявый. 



33. 


- Осени, весне! - оборвал Кондратия бывалый разведчик, наконец, обретя дар речи. - Ты что, поэт недоделанный? А ну рассказывай, как всё было. Как ты из его пуза вылез? Мы то уж тебя тут оплакивали, - покосился Семёныч на ёмкость с абсентом. - Докладывай, как положено, не то из тебя дух вышибу, - сжал кулак он, но тут же поморщился и потёр плечо.
 
- Так ведь, как было, Семёныч? Оправился, блин, мерзавец, мною. Да, стыдно, конечно. Кто спорит? Так ведь не виноват я, Семёныч. Это ж он всё, подлец!
 
- Ладно, ладно, герой, - помягчел Середа. - Главное, что ты мужество и отвагу проявил. А не стал кричать позорно: "Помогите! Помогите!", когда тобой какали.
 
- Так ведь рот был залеплен, майор! А то бы кричал.
 
- Ну, так не признавайся никому, что не кричал поэтому. Кто теперь узнает? Не то весь твой беспримерный героизм, весь твой пафос полетит насмарку, Кондратий. Теперь даже, если будут пытать, тверди, что с честью выходил из заднепроходного отверстия, предварительно так напугав её изнутри, что она обделалась тобой. Говори, что по ходу дела даже разбередил старый геморрой чудища, здорово навредив этим супостату... Видишь, какие орлы в нашем кэгээре водятся, старушка? - спросил майор у Рифмы, скептически разглядывавшей всё это время Кондратия. Потом снова повернулся к Кондратию. - А теперь живо в душевую, герой! Я хоть и пьян, но не настолько, чтобы ничего не обонять совсем.
 
Вскоре Кондратий, блаженно похрюкивая, смывал с себя запахи чуждого его мыслящему организму состава, состава, опять же нанесённого на него мыслящим только в диапазоне жратвы динозавром.
 
И пока ддзеги носился, как угорелый, по лесу, выискивая себе тех тварей, что похищнее, Кондратий даже стал напевать песенку, так негромко себе под нос, но от души и с чувством. 

Что и говорить, был он в приподнятом настроении, поскольку ему дважды удалось ускользнуть сегодня от смерти, в первый раз - в прямом смысле этого слова. К тому же Кондратий попал в расчудесный суперсовременный замок, где ему составили компанию прелестная хозяйка и его же, Кондратия космический друг и товарищ по звёздным перипетиям. В общем, было чему умиляться и чему радоваться. А вот, если б ещё и хозяйка ему благоволила!.. От приятных мечт Кондратий аж сладко причмокнул губами... На душе его было спокойно и привольно.
 
- Ну, что? Пойдём громить чешуйчатников или сначала навестим твоих учёных с Пирегойи? Что б неповадно им было изобретать вредоносность для вселенной? - спрашивал между тем майор у пирегойки, пока Кондратий под упругими струями душа дезинфицировал своё тело.
 
- Наверное, уж лучше сначала чешуйчатникам показать, что и к чему, а потом уж браться за академиков, - сказала Рифма, давя окурок в пепельнице так, словно это был, свернувший всю вселенную, академик. - И Середа аж поёжился, наблюдая за этим зловещим и леденящим кровь процессом погашения пирегойкой окурка. - Учёные от нас никуда не денутся, - моргнула пирегойка. - И, если они уж изобретут ещё что-то против своего изобретения, то сделают это, поверь мне, и без нас. А, если не изобретут, то нам всем будет не до полётов к ним. Сам понимаешь отчего.
 
- Да уж, понимаю, - согласился Середа. - Значит, ударим по чешуйчатникам, забодай их комар?
 
- Ударим, - подтвердила Рифма. - Так ударим, что мало не покажется.
 

"Броня крепка и звездолёты наши быстры!.." - напевал Середа бодро, и голос его слился с голосом, напевающего в душевой Кондратия, производя всеобщую какофонию и диссонанс.
 
Пара нот, извлечённая храбрыми разведчиками из собственных голосовых связок, составила благозвучные аккорды, но остальные соединились в немыслимые терции и малые секунды, произведя, таким образом, очень негативное впечатление на присутствующих, то есть, на прекрасную пирегойку. И рука Рифмы, не умышленно, конечно, а чисто рефлекторно потянулась к уже знакомому Середе пистолетику. Угадав недоброе и зная, что разведчику нельзя ошибаться, так как ошибается разведчик только раз, Середа немедленно заткнулся. И даже сделал вид, будто он здесь не при чём.
 
Рифма же облегчённо вздохнула. А её судорожно скрюченные пальцы, находящиеся теперь всего в нескольких сантиметрах от рифлёной матово поблёскивающей рукоятки, расслабились, и только изредка подёргивались ещё, пока она совсем не успокоилась и не подобрела.
 
- Итак,