Полночный рассвет

думаешь?––спрашиваю я Эмерика.––Где мы будем искать?
––Попробуем обойти больницы и сооружения культа,––предлагает он, отодвигаясь от терминала.––Потому что никакой конкретной информации не нашел, только хвалебные отзывы.
––Даже и не знаю, что может понадобиться ученому у сооружений культа…
––Тогда я их беру. Сделаю репортаж о паломничестве. Сейчас по местным исцеляющим святыням посмотрю.
Кстати, для прикрытия Эмерик притворяется журналистом, а я—ученым, исследующим необычные человеческие способности. То есть, скажем, ребенок, который еще не умеет читать, зато в голове мгновенно перемножает пятизначные числа—это по моей части. А еще можно изобличать сектантов…
Легко сказать—обойди больницы. Приходится облететь на попутных капсулах и обойти пешком весь город, еле дыша от жары и влажности, и то это только половина. Конечно, интересно посмотреть на один из миров Дальнего Предела,  тем более, что нигде не была. Но Всехранитель, как же жарко! Маленькая собачка  в забавной шляпке, сидящая на руках подростка-зулинки, закатила глаза и высунула язык. А я такой маневр не могу повторить, несолидно ибо.
Для доступа в больницы приходится либо мучиться с регистрацией и трехкратной проверкой, либо давать мзду, иногда и то, и другое.  Врачи, хмурые и неразговорчивые, уставшие в борьбе с тропическими болезнями, не подмечали ничего необычного уже долгое время. Даже быстрые исцеления не выходили за пределы нормы. Психологи упоминают что-то расплывчатое, но не связанное ни с какими верованиями. Например, один зулин  воображал, что видит сквозь стены…и действительно что-то замечал—описал соседнюю комнату, ни разу не ошибся. Психолог полагает это особым случаем телепатии. Конечно, я выслушиваю и записываю, ищу способ связаться, но зулин, прилетавший на заработки, давно уже отчалил домой. За день я выслушиваю десяток подобных историй, интересных настоящему ученому, но бессмысленных для наемника.
В «Лунный свет» я возвращаюсь пыльной, изжарившейся в дурацком костюме, проклиная стертые ноги. Эмерик с самым беззаботным видом сидит на кровати, изучая ворох листовок.
––Есть что-нибудь?—запыхаясь, с порога спрашиваю я.
––Вот!––он со стуком ставит кружку сока с мороженым, настолько большую, что в ней можно купаться.--Неужели тебе так жарко?
Персиковый сок с мятным мороженым необычен на вкус и  прекрасно освежает. Именно с этим напитком мантикоряне спасаются огнедышащим летом.
––Легче стало?­­--сочувственно спрашивает Эмерик.––Тогда смотри, прогулялся я по святыням, собрал всякие листовки. Попалось кое-что очень интересное.
На листовках неуловимо-розоватого цвета отпечатано фото благостной аклорианки в белом костюме, с белым же платком на голове. Дальше расписано, что Нилмана-но-Атарай, Божественная Целительница с двумя-тремя научными званиями, излечивает любые, даже самые тяжелые болезни души и тела, а так же проводит занятия и встречи в собственном загородном Центре Восстановления. И расписание этих самых встреч.
––Выдвигаемся без подготовки?—уточняет Эмерик,­­––Или думать будем?
При мысли о тропической жаре хочется залезть в холодный бассейн, высунув наружу только нос, но я, допив сок, храбро заявляю:
––А что думать, на месте разберемся…У тебя интуиция, я тоже умная. Как раз успеваем по расписанию. Мзда есть? А то поиздержалась я сегодня.
--Да я сам этим храмовым попрошайкам раздал немного. Им не раздашь—ругаются последними словами. Шаманизм бы им, или культ Пяти.
Серое, аскетичного вида здание без окон стоит на отшибе, но к нему ведет широкая дорога из переплетенных корней. Никаких опознавательных надписей, только над входом нарисовано плоское, невыразительное лицо местного божества. Насколько помню, что-то вроде Всехранителя, но гораздо слабее. По крайней мере, Всехранитель знает судьбу и дарует свободу, а этот не знает даже своей судьбы—позволил зарубить себя секирой--а его пророки призывали к подчинению.    
Сразу за дверью сторожит угрюмый оборванный рагнарец с наголо бритой приплюснутой головой. Ему самое место в свите Рёксвы и подобных бандитов, а никак не у целителей.
––Пожертвования приветствуются,––ворчит он с таким видом, будто ему разрешают съесть тех, кто не жертвует.
Мы опускаем по паре сложенных вчетверо фальшивых купюр в старомодный ящик с прорезью и надписью «Голодающим детям слаборазвитых миров». Ставлю все картины на то, что дети так и останутся голодными. А вот сектантам из-за фальшивых денег могут быть дополнительные неприятности с полицией.
Потом нас загоняют в зал со столами, расставленными полукругом, и неудобными стульями. Серые стены увешаны изображениями местного божества, свет падает от тусклых ламп на потолке. В центре стоит что-то вроде трибуны, на которой расставлены склянки со снадобьями, статуэтки божества-заморыша и маленькие подвески. Когда я начинаю из научного интереса крутиться вокруг необычной подборки предметов, скорее напоминающей творение художника-постмодерниста, высокий рептилоид с двумя загнутыми шипами на чешуйчатой макушке аккуратно меня оттаскивает, прошипев: «Имейте почтение к Целительнице, не трогайте инструменты божественной силы». Жаль, нет возможности стукнуть его чем-нибудь… Эмерик причесывается резным гребнем и ехидно улыбается—явно начал съемку на замаскированную под гребень камеру.
Когда народ рассаживается, а рептилоид и давешний рагнарец становятся по обеим сторонам трибуны на манер почетного караула, в зал вплывает сама целительница в белом.
––Население планеты медленно вымирает,––начинает она.––Но не из-за тропических болезней.  На других планетах то же самое. Посмотрите, что мы едим, чем мы дышим и во что одеваемся, что мы держим в домах. А главное—слабая вера. И правители, между прочим, помогают в этом. Кто объявил свободу вероисповедания? Чтобы мы все забыли нашего единого бога и поверили—страшно сказать—в каких-то Вечных… Идолов в домах ставим, не имея представления, что туда может вселиться.
--Ну и муть,--шепчет Эмерик.
--Это точно...
Я старательно вырисовываю в блокноте каменное существо размером с гору, грустно глядящее на город у подножия, и думаю про «истинное божество». Кстати, в зале находятся его жрецы в неопрятных черных мантиях, а на шеях висят на толстых цепях украшенные каменьями секиры. Противные они, и вера у них противная. Ни добра, ни справедливости, одни ограничения... Яркие шарфы нельзя, музыку по определенным дням тоже ни слушать, ни играть...посты бредовые, причем один из них выпадает точно на равноденствие, когда уллмари традиционно пекут блинчики—это с незапамятных времен, с культа солнца сохранилось. С Уллмары они сами ушли после дискуссии со жрецами Всехранителя, показанной по всем каналам. Умные, логичные высказывания уллмарских священнослужителей отличались от бреда «служителей истинного бога» так же, как прекрасные, вышитые золотом бледно-синие  одеяния от грубых черных мантий.
Но то, что выдает в эфир Атарай, привело бы в ужас даже завзятого фанатика.
––…И не забывайте, эмоции отнимают силы и ослабляют здоровье, делая беззащитным. Эмоции—как приглашение к столу для невидимых существ, пожирающих изнутри. Особенно вредят изображения, в которые эти существа могут вселиться. Поэтому любые изображения, будь то статуэтки, игрушки, рисунки на одежде и посуде, следует уничтожить…­­––тут она переводит взгляд на блокнот, который я закрываю растопыренными руками.––Эй, что это у вас?
––Записываю за вами!––сразу же нахожусь я.––Вот, смотрите, даже серая обложка без рисунка.
––Правильно. Вы все должны бы записывать для своих детей…
И так далее. В целом—куча запретов и предписаний. В больницы не ходить. Лечиться только у нее. Снадобья принимать во всех видах, плоть до инъекций. В храмы любого культа не ходить, так как жрецы суть необразованные дикари. Ну конечно, сектантке виднее. И обязательно, под страхом холеры, чумы и мозговых слизней,  завязать с любыми хобби и развлечениями.
––Юки, надо пробу лекарства,––шипит мне в ухо Эмерик.
«Сделаю»--пишу я в блокноте.
Рептилоид достает проектор и показывает нам интервью с явно подкупленными учеными, восхваляющими снадобья и методы Атарай, лжецами в рясах, благословляющими ее, врачами, вещающими, что снадобья вполне могут быть заменителем крови.
Затем все встают и хором молятся. Эмерик удерживает невозмутимое выражение лица, только глаза озаряются  диким огнем, а я, наверное, презрительно морщусь.
Когда мы направляемся к выходу из зала, здоровенный рагнарец заступает мне дорогу.
--Эй, мелкая, что это тебя так перекосило при молитве?
Решение приходит мгновенно.
--Болею. Не мешало бы подлечиться, а то совсем нет сил.
--Ну так запишитесь на обследование,--сразу добреет он.
Я записываюсь к целительнице у рептилоида, расплачиваюсь фальшивыми деньгами--очень хочется, чтобы кого-нибудь из этой триады посадили на полжизни.
Атарай отводит меня в небольшую комнату, опять же, с изображением божества и огромным, от пола до потолка, шкафом матового стекла, заставленным склянками.
––На что жалуетесь?––спрашивает она, водя над головой растопыренными ладонями.
––Спинка беспокоит,––честно говорю я. После беготни по городу и трехчасового высиживания на лекции у меня не болит только хвост, благополучно отвалившийся еще тогда, когда уллмари вышли из моря.
Целительница водит по спине костистыми лапами—нечеловеческим усилием воли удерживаюсь от того, чтобы грянуть ее головой об шкаф—и горестно вздыхает.
––Это ужасно. Тропическая лихорадка в начальной стадии. Подозрение на мозгового слизня.––Атарай достает из шкафа стеклянную бутылку с плотно притертой крышкой.––Вот, принимать три раза в день. Не забудьте записаться на интенсивное лечение. Так... стойте.
Атарай хватает меня за руку и внимательно рассматривает. Ой, что сейчас будет...у меня же пальцы запачканы цветными ручками.
--Художник?--она цепляется в меня взглядом зеленых глаз без зрачков.
--Учусь,--отвечаю я наименее опасное, что приходит в голову.
--Убийца!--визгливо кричит Атарай.--Да вы знаете, какой вред приносят изображения? И ради чего—чтобы потешить свое самолюбие! Посмотрите на убийцу!
Задержавшиеся слушатели, желающие записаться на обследование, недоуменно смотрят на меня. Надо выкручиваться, пока они в приступе фанатизма не разорвали меня на месте.
--Это я уже поняла. Сама себе вред причиняю, все болит. Сегодня послушала, поняла, из-за чего это, и хочу пройти усиленный курс лечения. Даже в центр запишусь на неделю.
Едва скрывшись с глаз целительницы и фанатиков, я срываюсь с места и не останавливаюсь, пока Эмерик не перехватывает меня.
--Есть что-нибудь?
--Угу,--я показываю склянку,--сегодня в лабораторию сдам. На лечение тоже записалась.
--А я прихвостням напел хвалебных речей, буду репортаж делать. Книжку стащил!
Мантикорянин достает из сумки довольно тонкую книжку. Присмотревшись, я разбираю стилизованную надпись «Книга вернувшихся к жизни».
Глубокой ночью мы с Эмериком, путая следы и оглядываясь, нет ли хвоста, добираемся до полуразрушенного здания. Спугнув каких-то мелких грызунов, мы забираемся внутрь и шагаем в гильдийский