Хомут для обезьяны

в  то  же  время,  москвичи  «выбирали  сердцем».  Огромные  плакаты  с  «избранником»,  по  пьяни  заблудшим  в  трёх  берёзах,  украшали  всю   Москву…  Идя  утром  на  работу,  нечаянно  услышал  часть  тихой  «мирной»  беседы  троих  мужчин,  выгуливавших  своих  собак:
-  Слыхали?  Лёха  собрался  голосовать  за  Зюганова!  Давай  ему  дверь  подпалим!..
Это  вам  пример  нашей  «простоты»;  иллюстрация  к  предыдущему  абзацу…

19.

В  начале  июня  мы  уже  красили  стены,  стелили  ковролин,  завозили  мебель.  Все  этажи,  относящиеся  к  банку,  сдавались  «упакованными» по высшему  разряду.  Чтобы  избежать  кражи  дорогой  начинки,  Гаузер  отобрал  ключи  от  бесчисленных  дверей  и  взамен  выдал  мне  один  универсальный  ключ.  Выдал  торжественно,  с  угрозами-предупреждениями,  с  заглядыванием,  как  сорока  в  кость,  в  «хохлиные»  равнодушные  зенки.  Моя  невозмутимая  реакция  повергла  его  в  сомнение:  осознаю  ли  я  ценность  железки,  зажатой  в  руке?!  Рубаху  на  себе  я  не  рвал,  не  бухался  в  ноги  с  заверениями,  и  шеф  отошёл  с  беспокойным  лицом:  не  побежит  ли  хитрый  «хохол»  с  суперключём  к  мексиканской  границе?  Смятение  Гаузера  было  вызвано  тем,  что  таких  универсальных  ключей  на  белом  свете  имелось  всего  два.  С  компьютерной  разработкой  индивидуальной  конфигурации,  они  способны  были  открывать  любую  дверь  в  банке.  Утеря  ключа  автоматически  приводила  к  необходимости  замены  всех  замков  в  здании,  и  убыткам   более  ста  тысяч  долларов!..
Доверие  высокого  начальства  меня  совсем  не  радовало.  Чтобы  утром  открыть  этажи,  и  запереть  их  в  конце  дня,  приходилось  вставать  с  московскими  трамвайщиками  и  уползать  из  здания  последним.  Зато  я  стал  популярен  неимоверно.  Весь  день  только  и  слышал:  «Александр!..  Где  ты  дорогой!?»  Всем  срочно  необходимо  было  чего-то  открыть.  Даже  Функель  охотился  за  мной,  как  папарацци  за  «звездой».  Но  и  я  напрыгался  по  лестницам.  Когда,  отмучившись,  добрался  на  родной  вокзал,  жена  меня,  тощего  и  поджарого,  не  признала  и  хотела  оставить  в  поезде.
Не  только  суперключ  стал  причиной  интенсивного  сжигания  моих  жировых  запасов.  С  приходом  горячего  лета,  вновь  начались  проблемы  с  гипсокартоном.  Приклеенный  к  бетону  в  морозные  дни,  летом  он  интенсивно  терял  влагу  и  лопался.  Рабочий  день  я  начинал  с  поиска  новых  трещин,  образовавшихся  за  ночь.  Мы  погрязли  в  сплошном  ремонте.  Трещины  змеились  быстрее,  чем  рабочие  успевали  их  заделывать.  А  срок  сдачи  здания  приёмной  комиссии  неумолимо  приближался.
В  подтверждение  грядущего  финиша,  пришло  распоряжение  о  формировании  женской  уборочной  команды.  Как  на  конкурс  красоты,  собрались  «красотки»  из  многих  регионов  Евразии:  из  Туркмении,  Татарстана,  Гагаузии  и  конечно  россиянки  с  украинками.  Вначале,  девичьим  командиром  назначили  улыбчивого  Оскара.  Но,  тот  скоро  уехал  в  свою  Вену,  оставив  «бабье  царство»  на  меня.  Нельзя  сказать,  что  я  был  не  рад  новому  «приходу»; сумрачное  мужичьё  изрядно  надоело.  До  этого,  в  фирме  служила  секретарём-переводчиком  лишь  одна  девица.  Москвичка  так  отчаянно  дымила,  пила  водку  и  материлась,  что  я   не  очень  воспринимал  её  особой  слабого  пола.  А  тут:  яркие  наряды,  загорелые  плечи,  звонкие  голоса…  Правда,  дамочки  требовали  забот  побольше,  обращения  потоньше.  Хлопот  у  меня  определённо  прибавилось.
Многие  девушки  попали  к  нам  с московских  базаров,  где  прошли  суровую  школу  «боевой» подготовки.  За  место  под  солнцем  они  умели  бороться  «словом»  и  «делом».  Пара  пожилых  учительниц  из  Камрата  (Гагаузия)  попытались  воспитывать  молодёжь,  но  нарвались  на  «языкастых»  молодух  из  Донбасса.  Борьба  поколений  вылилась в  такой  галдёж,  какой  ещё  не  звучал  в  свежевыкрашенных  нами  стенах.  Язык  убеждения  и  аргументации  сменился  интенсивной  жестикуляцией.  После  демонстрации  «кукишей»,  наступила  реальная  угроза  применения  «длинных  ногтей».  Известно,  что  «хуже  бабы - зверя  нет».  По  пламенным  взорам,  я  понял:  огонь  нужно  срочно  гасить. «Огнетушителем»  чётко  сработала  громкая  команда:  «Бабы – цыц!».  Вопли,  визги  и  проклятия  задавила  тишина…  Конфликт  погас  мгновенно,  даже  без  остаточного  шипения.  Не  думаю,  что  на  женщин  нагнал  страху  какой-то  незнакомый  им  «цыц».  Они  панически  боялись  лишь  немедленного  увольнения.
Никто  не  хотел  снова  на  улицу.  Уборщицам  платили  по  два  доллара  в  час.  Прослышав  про  «мужские»  заработки,  каждое  утро  меня  осаждали  девицы,  жаждущие  попасть  в  наш  коллектив.  При  желании,  я  мог  запросто  стать  многожёнцем.  Бедные  «бабы».  «Достаётся»  в  нашем  государстве  им  гораздо  «крепче»,  чем  мужчинам.  Наслушался  я  рассказов  матерей-одиночек,  ежедневно  воюющих  с  нуждой;  жён,  убежавших  от  мужей-пропойцев.  Были  здесь и  хозяйственные  «наседки»,  взвалившие  на  себя  обязанности  «кормильцев»;  даже  энергичные  бабушки,  желающие  поддержать  своих  великовозрастных   несостоятельных  внуков.  Чтобы  заработать,  подписывались  они  на  разные  авантюры.  По  наивности,  связывались  с  преступниками;  обворованные,  еле  уносили  ноги.  Многих  обобрали  квартирные  аферисты.  Не  жизнь – а  война!  За  редким  исключением,  я  имел  дело  с  прекрасными,  умными,  работящими  женщинами.  Только  две,  совсем  юные,  но  уже  морщинистые  от  излишеств,  морочили  голову.  Жаль  было  всех.  Некоторые  молодые  мамаши  засыпали  от  усталости,  прямо  на  рабочем  месте.  Рычал  я,  конечно, – работу  необходимо  было  делать!…
Поневоле  приходилось  принимать  участие  в  их  личной  жизни,  ограждать  от  «буйных  кобелей».  Особо  «озабоченным»  слыл  кучерявый  бригадир  боснийских  мусульман: «хитро  сделанный»  «гнилой»  субъект,  носивший  имя  Хари.
А  так,  с  нашими  женщинами  я  почти  не  имел  проблем.  Они  на  порядок  добросовестней  мужчин.
Но,  за  месяц  здание  «вылизали»  и  мне  предстояло  сократить  девичью  бригаду, с  тридцати  шести – до  восьми  человек.  Вот  тут  страсти  разгорелись  по-настоящему!  Женщины,  до  истерик,  не  хотели  возвращаться  туда,  откуда  пришли.  Пустили  в  ход:  наговоры,  уговоры,  предложения  и  ненавистные  мне  слёзы.  Кошмар!  Знали  бы  они,  каких  мучений  доставлял  мне  этот  неестественный  отбор!  Я  ощущал  себя  убийцей…
Решил  оставить  новеньких,  не  успевших  ещё  ничего  заработать,  и  насмерть  обидел  многих.



20.

Строительство  приближалось  к  финалу!  На  заборе  уже  повесили  рекламный  щит,  призывавший  арендовать  офисы  в  нашем  здании.  Имел  «счастье»  лицезреть,  клюнувших  на  рекламу  богачей.  Судя  по  шикарным  «тачкам»  и  толпам  охраны,  к  нам  наведывался  самый  «крутой-крутяк».
Как  изменились  «начальники  жизни»!  Раньше  это  была  замученная  кабинетными  страхами  номенклатура,  с  серыми  одутловатыми  лицами,  рыхлыми  телами  в  мешковатой  одежде.  Теперь – невесть  откуда  взявшиеся,  навитаминизированные  «качки»,  излучающие  самоуверенность  и  неуёмную  спесь.  Они,  окружённые  свитой,  шествовали  через  снующих  рабочих,  как  нож  сквозь  прозрачное   «ничто».  Не  увернешься – сдуют,  словно  сигаретный  пепел.  Такое  демонстративное  высокомерие  не  столько  возмущало,  сколько  удивляло;  непонятно,  от  чего  людей  так  распирало?..
Наведывались  и  владельцы  банка – «обмывали»  коньяком готовые  помещения.  Благо,  исполнить  самый  желанный  ритуал – расстелить  газетку,  нарезать  колбаску,  присесть  и  выпить – уже  было  где.  Новенькая  кожаная  мебель;  вокруг – чистота  и  блеск.  «Тузы»  с  интересом  обследовали  свои  владения.  Особенно  восторгались  помещениями  подземных  банковских  хранилищ:  сорокасантиметровые  бронированные  ворота;  стены  из  специального бетона,  замешанного на  стальных  шарах,  в  котором  обломится  любой  бур;  вокруг  сейфа  закольцован  коридор  для  «прогулок»  «секьюрити»;  специальный  лифт  для  доставки  ценностей.  Не  банк,  а  «линия  Мажино».  
Появилась  обслуга  здания.  Охрана  «загнездилась»  возле  мониторов  телеобзора,  прогревая  мясистыми  задами  удобные  мягкие  кресла.  Директор  будущего  ресторана,  изящная  француженка,  обцокивала  каблучками  нижние  этажи.  
Задолбала  меня  приёмная  комиссия.  Но  о  процессе  приёмки  рассказывать  тоскливо,  тем  более  что  «комиссарами»  были  дотошные  и  въедливые  отставные  кагэбэшники.  Бесконечные  осмотры,  споры  и  работы  по  устранению  замечаний.  Гаузер  поставил  мне  условие:  «Сдаёшь  дом – едешь  в  отпуск!».  Лучшего  стимула-поганялы  для  меня  не  придумать.  Несмотря  на  плодящиеся  как  мухи  претензии  «приёмщиков»,  мы  с  недоделками  разделались.
И  наступил  Великий  День  Победы!..  Акт  «капитуляции»  приёмной  комиссии  подписан!
Гонка  для  меня  оборвалась.  Все  дела  я  передал  Крамаренко,  и  непривычно  досужий,  околачивался  по  двору,  любуясь  мягким,  синим  небом.  По  привычке,  многие  приставали  ко  мне  с  производственными  вопросами,  но  получали  отворот:   «Я – в  отпуску!».
«Подрулил»  Крамаренко  и  предупредил,  чтобы  в  час  дня  я  подошёл  к  вагончику – шеф  желают  выставить  мне  «чарку»  и  попрощаться.  
В  назначенное  время,  обожаемый  мною  начальник  действительно  появился  и  стал  ходить  кругами.  Подошёл,  потоптался;  отошёл  к  рабочим.  Наконец,  присел  рядом…  Долго  молчал…  Я  брякнул  что-то  о  скорой  осени…   Гаузер  «чмыхнул» недовольно и  побрёл  себе  восвояси.  Недоумевая,  я  смотрел  ему  вслед.  А  потом,  вдруг  осенило:  «А…  Шлях  бы  тебе  трафыв!»  Это  ж  козни  Крамаренко!  Наверняка,  тот  направил  меня  к  Гаузеру,  а  шефу  наврал  о  мнимом  моём  намерении  «выставить»  «отпускные».  Такие  «штучки»   в  его  стиле.  Бедняжка  ревниво  переживал  за  свою   карьеру.
- Не  хвылюйтесь,  Шура!  Я  вам  не  соперник!
Уже  тогда,  почти  созрело  решение:  послать  всё  к  чёртовой  матери!
Хотя,  давно  известно,  что  эта  «матерь»  всегда  рядом  и  далеко  не  уходит!

ИТОГО:
Целый  месяц  провёл  в  блаженстве:  отъедался;  ловил  рыбу;  ходил  по  грибы.  И  всё  время  раздумывал,  как  действовать  дальше?  Мне  рассказывали,  что  Гаузер,  несмотря  на  противоречивую  натуру,  никогда  не  бросал  тесно  связанных  с  ним  сотрудников.  И  действительно,  он,  через  Крамаренко,  передал  мне  вызов  из  отпуска.  Но,  сославшись  на  семейные  обстоятельства,  я  отказался  приехать.  Хотя  понимал,  что  в  материальном  плане  меня  впереди  ждут  немалые  трудности.  На  заработанные  в  АМР  доллары  я  погасил  свои  долги  и  приобрёл  лишь  кое-какую  одежду,  магнитолу,  фотоаппарат-«мыльницу»,  пылесос;  ещё  осталось  на  пять  месяцев  сносного  существования.  И  всё!..  Потом  пришла  знакомая  нищета,  вынудившая  меня  вновь  искать  заработка.  
Но  к  Гаузеру  больше  не  поехал.  Со  стороны,  такой  поступок  выглядел  глупостью.  Ведь  я  прошёл  самый  тяжёлый  период  адаптации,  прижился  у  австрийцев,  познал  профессию,  имел  неплохой  стабильный  доход.  Несколько  моих  знакомых  продолжают  трудиться  в  фирме;  а  один  даже  приобрел  в  Москве  квартиру.  Но  все  мы  разные.  Кому – плевок  нипочем,  а  кому  и  ругань  смертельна.
Скажете: слабак! Как вам угодно. Со