Хомут для обезьяны

чувствовалось,  что  рано  или  поздно,  кто-то  кого-то  обязательно  сожрёт.  И  Гаузер,  кажется,  сознавал  кто – кого.  Вследствие  переживаний,  он  иногда  так  наполнялся  пивком,  что  перемещался  в  мир  неэвклидовой  геометрии.  То  есть,  наблюдая  прямую,  передвигался  по  кривой.  Случались  и  комичные  сцены.
Однажды  спускались  мы  с  ним,  «тёпленьким»,  по  лестнице  парадного  подъезда.  На  встречных  курсах  столкнулись  с  украинцем,  тоже  обласканным  «зелёным  змием».  «Земеля»  ранее  работал  у  Гаузера,  но,  своевременно  поняв,  что  у  того – пьянству  бой,  быстренько  переметнулся  в  другое  место,  с  более  либеральными  порядками.  Гаузер,  увидев  знакомое  нетрезвое  лицо,  побагровел  от  возмущения  и  заревел  на  «хохла»:  «Du  bist  пьян!?”...  На  что,  как  в  пин-понге,  получил  мгновенный  бодренький  ответ  по-украински:  «Ні!».  Причём,  то,  «шо»  он – «ні»,  земляк  иллюстрировал  безукоризненной  стойкой  «смирно».  Лишь  предательское  покачивание,  натянутого  как  струна  торса,  выдавало  затаившуюся  в  утробе  «зелёную  рептилию».
Я,  смеясь,  пояснил,  что  этот  «кадр»  нам  уже  не  подвластен – вне  нашей  юриспруденции.  Физиономия  шефа  беззвучно  изобразила недоумённо-возмущённое:   «почему»?  Медленно  затухая,  переводил  он  свирепый  непонимающий  взгляд  то  на  меня,  то  на  раскачивающегося  «коброй»  «земляка»:  «Кто  тут   неподвластен   Гаузеру?!»...
Наконец – дошло,  и  две  обмякшие  «пьяноты»,  неуверенно  зашаркали  своими  путями-дорожками…
Так  начальник  мог  и  заспиртоваться.  Хорошо,  что  через  месяц  повод  для  снятия  стресса  у  Гаузера  пропал.  Штернат,  наделав  «волн»,  подался  в  Прагу.  На  моё  удивлённое:  «Чё  так?» - тот  с  гордостью  пояснил:   «Я – как  «пожарник»,  посылаем  туда,  где  «горит»!»  …Даа!..  Однако,  разные  у  нас  «пожарники»…
Хоть  я  и  не  относился  к  «огнеборцам»,  в  апреле  смог  также  немножко  покинуть  наш  вавилон.  Осчастливили  меня  двухнедельным  отпуском,  за  мой  же  счёт!

15.

…С  неохотой  возвращался  я  на  стройку!  Вновь  надевать  опостылевшее  ярмо!..
Подменявший  меня  Саша  Крамаренко  успел  навести  свои  «порядки».  Форменный  диверсант-подрывник!  Дополнительно  напринимал  в  бригаду  шестнадцать  человек:  своих  и  чьих-то  ещё  родственников  и  земляков.  Набрал  не  тех,  без  кого  нельзя  обойтись,  а  «хорошо»  попросивших.  Такое  подозрение  возбудили  несколько  скользких  типов,  пытавшихся  всучить  и  мне  взятку  за  трудоустройство.  Такие  «передачи»  не  возникают  без  «приёмника».
Столь  «сбродной  команды»  мы  ещё  не  набирали.  Появилось  несколько  баламутов,  в  дальнейшем  сильно  влиявших  на  формирование  рабочих  стандартов  в  бригаде.  Но  я  и  не  думал  «вякать».  Есть  начальство;  у  него  имеются  глаза  и  уши;  ведает,  что  творит?!
Прибавилось  и  иностранцев.  Для  монтажа  стеклянных  куполов  здания  прибыли  интеллигентные,  вежливые  словенцы.  Их  руководитель  был  в  шоке  от  австрийского  приёма; жаловался  на  грубость,  на  отсутствие  бытовок,  складских  помещений.  Я  старался помогать  славянам,  по  возможности  смягчая  недобрую  атмосферу.  
Ещё  один  «новичок»,  немецкая  фирма  Б.А.Н.К.,  устанавливала  сложнейшее  электронное  оборудование  в  комнатах-сейфах,  и  в  холле.  Эти  были  молодцы!  Заправлял  там  весёлый  толстяк,  носивший  огромную  черную широкополую  шляпу.  Одевался  весельчак  всегда  «с  иголочки»  и,  несмотря  на  внушительные  размеры  тела,  «летал»  словно  ветер,  легко  и  быстро.  Не  было  случая,  чтобы  жизнерадостный  «эпикуреец»,  шурша  мимо,  не  поздоровался  и  не  откинул  пару  добрых  шуток.  Помощником  у  немца  служил  монгол,  бывший  переводчик  из  МНР,  сбежавший  в  Германию.  Коллектив  Б.А.Н.К. представлял  из  себя  небольшой  «интернационал».  Всего  шесть  человек.  Все   классные  специалисты,  работавшие  больше  головой,  а  потому,  спокойно  и  тихо.
Однажды  я  наблюдал  как  они,  грамотно  используя  имеющуюся  технику,  заволокли  внутрь  здания  два  полуторатонных  контейнера.  Небольшой  «тельфер»  (размером  с  электроточило),  на  четырёх  дюбелях  прикрепили  к  бетонному  потолку  и,  с  его  помощью    нежно  втащили  огромный  неудобный  груз  в  оконный  проём,  установили  его  на  гидравлическую  тележку  и  доставили  к  нужному  месту.  Практически,  всю   работу  исполнил  один  человек.    
Насколько  разительно  такая  работа  отличалось  от  АМРовских  методов  перетаскивания  грузов.  Помню,  тот  же  «толстяк»,  буквально  на  том  же  месте,  нанял  нас  занести  с  улицы  парадную  бронированную  дверь.  Не  имея  ничего,  кроме  рабочих  рук,  я  созвал  почти  всю  нашу  «банду».  Изобразив  гигантскую  многоножку,  «сорок  три  бугая»,  с  воплями  и  гиканьем,  поволокли  тяжеленную  дверь  внутрь.  Согбенные  спины,  красные  от  напряжения  лица,  вздутые  жилы – древний  Египет  эпохи  фараонов!
Раньше  говорили:  два  мира – два  подхода.  Одни,  не  жалея  денег,  заменяя  тяжёлую  работу  творческой,  облегчают  жизнь  ближним.  Другие,  снедаемые  жадностью,  превращают  труд  в  рабскую  повинность.
Общаясь  с  людьми,  я  невольно  сравнивал  наших  рабочих  с  западноевропейскими.  Конечно,  они  не  схожи.  И  не  только  внешне:  одеждой,  ухоженностью,  темпераментом,  возрастом.  (Рабочие  Запада, чаще, зрелые  профи;  у  нас – пацаны).  Есть  отличие  и  более  существенное.  Стимулы  и  пути,  приведшие  людей  к  труду,   различны.  
В  общественном  представлении,  держава  наша  «кастовая».  Наверху – каста  «белоручек»::  управленцы,  чиновники,  те,  кто  занимается  умственным  трудом  и  искусством.  Внизу – кто  в  силу  обстоятельств,  или  собственной  несостоятельности,  не  попал  «наверх».  В  каждой  касте  есть  преуспевающие  и  неудачники,  но  общая  тенденция  к  двухэтажному  расслоению  общества  неоспорима.  Создатели  материальных  ценностей  редко,  на  равных,  «тусуются»  с  продуцентами  денег,  власти,  идей,  информации,  искусства. Такая  конструкция  общества  превалирует  из-за  того,  что  никому  у  нас  физический  труд  не  приносил  достатка  и  благополучия.  Ни  при  царях,  ни  в  государстве  «рабочих   и  крестьян».  
В  Европе  иначе.  Есть  работа – есть  всё.  Немцы  любят  повторять:  потеря  работы   страшнее  утраты  семьи.  (Без  зарплаты,  семью  не  сохранишь;  имея  работу,  можешь  завести  себе  даже  слона).  Поэтому,  кем  стать: военным,  учёным,  бизнесменом  или  рабочим – зависит  от  личностных  амбиций  и  честолюбия.  Страстно  желаешь  попасть  в  «короли»  и  в  «дамки» – учись,  рискуй,  борись.  Достаточно  тебе  спокойной  сытой  жизни – иди    работать.
Работают  там  люди не  от  безысходности,  а   осознав,  чего  они  хотят.  Статус  их  высок,  быт  налажен;  доходов  хватает  на  жизнь  и  на  старость.  Поэтому,  не  смотрят  они  со  злобой  и  с  тоской  на  проезжающие  «лимузины».  Их  авто – не  намного  хуже.  
Современная  ситуация  у  нас  ещё печальнее.  С  развалом  советского  производства,  рабочие  исчезают  как  класс.  Мало  кто  выгодно  пристроил  свои  «золотые  руки».  Основной  контингент  тихо  спивается  по  базарам  и  автосервисам.  Их  сменила  масса  зелёных  неподготовленных  пролетариев,  пришедших  к  труду  вынужденно,  по  причине: «кушать  хочется».  Среди  них  найти  хорошего  специалиста  не  просто.
Гаузер,  любитель  попинать  ногами  чей-нибудь  брак  и,  с  торжеством,  презрительно,  вопрошать  у  меня:  «Это  специалисты!?».  Будто  я  ему  их  продал.  На  Украине  говорят:  « Що  хтів,  то  й  маєш !».  Подмывало  спросить:
-  Ты  искал  специалистов?  -
-  Ты  платишь   как  специалистам?  -    
-  Ты  обеспечил  всем  необходимым  и  обращаешься  с  ними  как  со  специалистами?  
От  грубых  и  несправедливых  шпынаний,  во  мне  набралось  столько  протеста  и злости,  что  однажды  я  не  выдержал.

16.

Случилась  «история»  уже  в  июне.  Мне,  с  рабочими,  предстояло  разобрать  и  складировать  двенадцать  этажей  строительных  «лесов»,  во  внутреннем  дворике  банка.  Самая  простая  технология – выставить  по  человеку  на  этаж,  друг  над  другом,  и  сформировав  из  них   вертикальную  цепочку,  спускать  демонтированные  элементы  из  рук – в  руки,  сверху – вниз.  Так  и  решили  действовать.  Но  мешал  дощатый  настил  в  верхней  части  «лесов»,  который  следовало  предварительно  разобрать  и  вынести  по  горизонтали  в  боковое  окно.  На  беду,  мимо,  в  компании  с  бригадиром  словенцев,  проходил  Гаузер.  Узрел  наших  «муравьёв»  с  досками  в  окне.  Решил,  что  мы  сносим  элементы  «лесов»  не  вниз,  что  разумно,  а  нерационально  перетаскиваем  их  по  горизонтали.  Побагровел  как  свекла  и  заверещал:  «Что  за  страна!?..  Что  за  люди!?..  Здесь  живут  одни  идиоты!»
Тут  уж  взбесился  я!  Изнутри  самопроизвольно  вырвалось  звериное  рычание!  Понимал,  что  нужно  ему  объяснить,  но,  обозвав,  в  лицо,  шефа  «придурком»,  резко  повернулся  и  пошёл  вниз.  Изумлённо  перепуганные  глаза,  отскочившего  в  сторону  словенца,  лучше  слов  иллюстрировали,  как  выглядел  инцидент  со  стороны.  Я  спускался  по  лестнице  и  обдумывал:  идти  домой  сразу,  или  сдать  дела,  как  положено?  Понятно – мне  в  этой  фирме  больше  не  работать…  
…Посыльный  отыскал  меня  где-то  в  подвале;  Гаузер  звал  к  себе.
- Что  ж,  пошли…
Когда  я  зашёл в  прорабскую,  шеф  прохаживался  по  комнате.  После  длинной  паузы,  «австриец»  неожиданно  затеял  разговор  на  постороннюю  тему.  Стало  понятно – не  только  он  мне  нужен,  но  и  без  меня  ему  уже  не  обойтись.  Даже  возникло  тёплоё  чувство:  достали  неприятности  мужика,  вот  он  и  сорвался.  
А  неприятности  полезли  ещё  зимней   «закваски».  «Вдруг»,  стали  массово  отделяться  от  стен  и  отваливаться  плиты  гипсокартона,  наклеенные  по  приказу  шефа  в  лютые  морозы. (Он  знал – в  холода  этого  нельзя  делать).  Клей,  на  основе  гипса  и  воды,  не  успев  «схватится»,  быстро  замерзал;  а  весной,  насыщенный  кристаллами  льда,  оттаял  и  перестал  держать.  Встревоженный,  Гаузер  ходил  по  зданию,  обстукивая  костяшками  пальцев  панели.  Почти  везде,  откликом  было  характерное  хлопанье  отвалившейся  плиты.  Пробовал  клеить  монтажной  пеной – безрезультатно.  Пришлось  всё  переделывать… То  были  цветочки…  
Самый  сокрушительный  удар  по  престижу  шефа  пришёлся  сверху.  Потекла  крыша!  Плоская,  она  должна  держать  воду,  как  подводная  лодка.  Но,  в  хороший  ливень,  крыша  позорно потекла.  И  виноват,  конечно  же,  «генерал  Мороз».  Разогретая   битумная  изоляция,  в  зимние  холода,  не  пристала  к  промёрзшему  сырому  бетону.  Свою  лепту  внесла  «халтура»,  допущенная  при  сварке  листов  изоляции.  И  непонятно  кого  винить:  «сатаниста»  с  «афганцем»,  работавших  на  крыше;  снег,  забившийся  под  гидроизоляцию,  или  мороз,  не  позволивший  проверить  качество  работ.  Одно  совершенно  ясно:  зимой  гидроизоляцию  не  кладут!
Короче,  вода  потекла,  да  с  такой  силой,  что  пришлось  подставлять  пустые  бочки.  Так  хлестать  она  не  должна  была,  даже  при  полном  отсутствии  битумной  защиты.  «ЛЯЙевский»  «монолитный»  железобетон  оказался,  не  совсем  монолитом.  Сквозь  трещины  он  легко  пропускал  забортную  воду.  
Разразился  скандал.  Функель,  чуть  за  грудки  Гаузера  не  хватал.  Ходил,  забрызганный,  между