узнают, и будет здесь пыль непролазная и ямы сплошные», - это я говорю, а про себя думаю: родничек мой накроется, живность другой найдет, где потише и побезлюднее. И прикидывал, куда податься, это новое место искать. Игорь Георгиевич тему продолжил:
«Разобьют конечно. И бросят, по старой начнут опять ездить. Все же по ней на десяток километров меньше».
«Не бросят», - подал голос шофер, - «я главного инженера здесь прокатил. Он намечал, как можно спрямить, бульдозером расчистку сделать напрямую к буровым».
И стало мне грустно. Как всегда, когда вот так без всякого сожаления делают какие-то расчистки, засыпки, отсыпки, нарушающие первозданную красоту. Словно наносят безобразные шрамы на живое тело, которые уже никогда не исчезнут.
С такими грустными мыслями ( у меня) на участок и прикатили. Чтобы еще раз посмотреть все повнимательней, и мне передать ответственность за дальнейшие работы в руки Николая, специалиста по разведке.
Идем от канавы к канаве, останавливаясь и изучая те, где кто-то из нас не побывал. Сразу привязываем их к колышкам топографической сети, выносим на планшет, геологию на нем подрисовываем. Пока ничего нового. «Железная шляпа» как вскрывалась, так и вскрывается, по виду не лучше и не хуже, чем в канавах соседних. А в пройденных с ВВ – можно говорить о рудном теле. Тоже смотрится отлично и оснований для беспокойства – вдруг что-то выклинится, потеряет мощность – нет.
Подходим к месту, где вчера я задал скважину. Буровой агрегат на точке стоит, но до начала бурения далеко – растяжки мачты не закреплены, в зумфе нет глинистого раствора, а буровые трубы и другие железки валяются в куче без порядка. И даже буровиков не видно – наверное заняты на старой точке. Агрегат поставлен правильно, и направление бурения тоже в норме. Достаю буровой журнал и делаю запись: можно бурить. Журнал оставляю на видном месте, что бы сразу бросился в глаза. Идем дальше.
Нетерпение у всех нарастает. Убедились, что в канавах ничего нового, тем более неприятного. Врял ли что-то и в очередных появится. А вот скважину, из керна которой вчера я кусочек руды принес в камералку, и до которой всего-ничего, вот она, рядом – посмотреть душа прямо рвется. Потому непроизвольно темп движения и осмотра ускоряем, пока наконец-то не подходим к ящикам, сложенным в стопу у входа в буровую. Игорь Георгиевич потирает руки, смотрит на меня:
«И чем сейчас обрадует?»- это он имеет ввиду керн.
«Тьфу, тьфу, тьфу! Не спугнуть бы!» - Николай с серьезной миной выдает как молитву, и предлагает мне, - «Давай керн разложим».
В ускоренном темпе раскладываем ящики по порядку в линию, убеждаясь даже при беглых взглядах, что в первых из них – тех, которые находились вверху стопы, несомненно руда. Очень хорошо она смотрелась, даже в не совсем чистых кусках. А когда положили на землю последний ящик и двинулись к Игорю Георгиевичу, который как нагнулся, так и не распрямился, он встретил нас, восхищенный увиденным:
«Вот это да! Классная руда, слов нет! Оторваться не могу!»
Николай наклонился с ним рядом, а я побежал в буровую. С водой в красном ведре, снятом с пожарного щита (что делать строжайше запрещено), подошел к коллегам-геологам, и теперь все вместе начали по порядку смотреть керн, предварительно смывая с него остатки глинистого раствора и грязь.
Долго смотрели, с обсуждением и записями в пикетажках. Даже буровики поняли, что у нас что-то необычное. Подошли, склонились рядом, повертели в руках куски керна с блестками пирита. Один поинтересовался:
«Это золото блестит?» - и ткнул пальцем в желтеющий прожилок халькопирита.
Мы втроем улыбнулись, и Николай объяснил:
«Если бы золота столько было, его и искать не нужно. Пирит это желтеет, или халькопирит. Они ничего не стоят».
Буровик подозрительно на Николая посмотрел и промолчал. Но не поверил точно: врут геологи, себе хотят оставить.
Наконец керн досмотрели, в пикетажках каждый интересное для себя записал. Напряженность, которую все мы чувствовали на подходе к скважине – а вдруг руды будет мало или окажется хуже ожидаемой – теперь исчезла. Своими глазами убедились, что и мощность рудного тела, еще полностью не перебуренного, уже больше пяти метров, и еще столько же к ней добавится. И руда выглядит классно, кое-где заметили блестки и тонкие ниточки видимого золота. Здесь же все увиденное обговорили, обобщили, и сделали главный вывод: руда идет на глубину с не меньшим чем в канавах содержанием золота.
Теперь можно двигаться дальше, и нацеливаемся на Уазик, который шофер поставил у последней канавы. Если учесть, что смотреть мы начали с дальнего конца участка, объехав его по новой дороге, то впереди оставались канавы, пройденные первыми и всеми нами уже виденные. Так что двигались теперь быстро, больше обсуждая на ходу что и как нужно сделать в первую, а потом и во вторую очередь. Высказывался каждый. Мнение выслушали и мое, хотя оно не во всем совпадало с уже предложенным. Конечно, только в мелочах, не главном. Но сейчас я не очень то свое и навязывал, потому что с какого-то момента начал считать себя здесь гостем, а не хозяином. Правда, гостем уважаемым, с которым можно посоветоваться и кое-что полезное услышать.
Подошли к машине. Остановились, еще раз посмотрели планшет с нарисованным рудным телом, еще раз высказали свои впечатления и соображения о развитии дальнейших работ на участке. И все. Посчитали, что дела я сдал, а Николай их принял. Можно возвращаться в партию.
В машине Николай попросил у меня планшет, и всю дорогу я посвящал его в те детали геологии, которые мы на местности кое-где заметили, но по настоящему уверенно отобразить на планшете не успели. То-есть, с ними нужно разбираться. Игорь Георгиевич в машине молчал, и только перед партией обернулся к нам с переднего сидения:
«Сейчас к Павлу Петровичу пойду. Удачи не будет, если он не организует праздник геологам. Руду-то какую везем!»
Я вспомнил, что начальник обещал мне в свое время выпивон организовать, но промолчал. А Николай с обычной для него прямотой главного геолога поддержал:
«Конечно, самое время Палыча на бормотуху расколоть!»
Домой из камералки ушел рано. Нарисовал по просьбе Игоря Георгиевича разрез по просмотренной скважине с рудой, отметил, где в ней руда началась и где, если учесть канаву с ВВ рядом с буровой, должна будет кончиться. И все, посчитал, что на сегодня хватит. Игорь Георгиевич с разрезом пошел к начальнику проталкивать «сабантуй», а я пошагал к себе.
Когда в пятом часу вернулась с работы жена, я ковырялся в огороде. Света сразу подошла ко мне:
«Нарви на салат, побольше».
Обычно это делала сама, и столько рвала, сколько считала нужным. Я решил это «нужное» конкретизировать:
«А сколько надо?»
«Что бы тебе и твоему другу закусить хватило. Ну и мне немного».
Уже догадываясь, кто может придти в гости (Павел Петрович вчера предупредил о приезде кого-то из города по делу Ковригина), я все же решил уточнить:
«А кто мой друг?»
«Алексей приходил в камералку, тебя искал. Обещал сюда зайти».
И я начал готовить закуску. Конечно, не только салат. Света помогла накрыть стол, и пожелав удачи, умотала к подруге. Чтобы не мешать «мужикам поговорить о делах, о которых ей знать не положено».
Алексей пришел часов в семь. Конечно, выпили за встречу, за успех его дела, поговорили. Теперь я подробно рассказал то, что не мог в свое время по телефону. И как руду искал, и как вокруг дома Бочко крутился. Потом Алексей и меня в то, что считал возможным, посвятил. И в главное – завтра он едет задерживать Рогожина и Бочко, один из которых – предположительно второй – по его мнению повинен в смерти Ковригина. Этого я пропустить не мог и ухитрился уговорить, что бы и меня взяли на задержание. Вернее на осмотр дома Бочко после операции.
Когда про работу говорить надоело, перешли на темы житейские. Вспомнил я, что Наташа Луканина говорила про какую-то Таню, подругу Алексея. Вот я и поинтересовался, правда ли такое. Оказалось правда, есть такая Танечка, и даже больше, чем подруга – почти жена. На вопрос почему «почти», Алексей ответил, что у Танечки есть муж. Пока есть, сейчас с ним разводится. А он переживает, все же ее неудачный брак не может забыть, хотя и старается это сделать. В общем, как-то неуютно у него на душе.
А по моему мнению, все его тревоги ерунда. Уже насмотрелся и убедился, что равенство полов должно приниматься обеими сторонами. Ну был женат или замужем, ну разошлись, не сошлись характерами. Теперь что, печать на обеих ставить? Разошлись – значит стали свободными, и вправе дальше жизнь организовывать как хотят. Только теперь будут стараться ошибки не допускать. Да и время другое. Это раньше могли после брачной ночи простыню демонстрировать. А сейчас секс – понятие всеми принимаемое, потому как жизненно необходимое для мужиков точно, а стало быть и для женщин тоже.
Поэтому Алексею предложил на первый брак его Танечки плюнуть и забыть. А сам вспомнил и о своих отношениях с женой, другими женщинами. И о ее отношениях с мужчинами. И удивлялся, как все известные мне пары идут практически по одной дорожке. Ну с редкими исключениями. После свадьбы вначале пылкая любовь, потом она как-то утихает, трансформируется в дружбу или привязанность. Так и у нас. Лет пять мужчины жену не интересовали. А если интересовали – то чуть чуть, без намека на что-то большее, кроме легкого флирта. А потом начал замечать, что кое на кого она посматривает заинтересованно, что-ли. Понял, что юность у жены с ее романтической привязанностью к мужу кончилась или кончается, и начинается период зрелости. Когда появляется естественное желание свою половину с другими сравнить и оценить в плане не только умственного и физического развития, но и в сексуальном. Не хуже ли он в этой области. Конечно, если до замужества этого сделать не успела.
И когда однажды в камералке Света зашла ко мне в комнату и радостно сообщила, что она и ее подруга едут по горячим путевкам в круиз по Черноморскому побережью, прямо вот завтра – я промолчал. Но для себя принял, что время «сравнения» пришло. Жена вышла, очень довольная, что я не возражал, а в комнату тут же заскочила Наташа Луканина.:
«Юрий Васильевич, вы действительно Свету на море отпускаете?
Я подтвердил: «Отпускаю, раз есть возможность отдохнуть летом».
«А вы что, не знаете за чем женщины туда едут?»
Это я, конечно, знал. И ответил хоть и не на вопрос, но по теме:
«Знаешь, Наташа, если женщина хочет изменить, она это и здесь сделает. Только все будет на виду и с человеком, мне знакомом. Так что если жена хочет, пусть это будет отсюда подальше». Наташа начала мои слова осмысливать – видно по лицу, и я свою мысль докончил: «Кроме меня, Света никого и не видела. Сама понимаешь, что это ненормально. Не может у женщины в жизни быть один мужчина. По крайней мере я таких не знаю. Поэтому если что и случится, то лучше не на моих глазах, да и всех ваших».
Наташа подумала, покачала головой:
«Вы всегда правы, Юрий Васильевич». И улыбаясь, из комнаты вышла.
Через две недели жена из круиза вернулась. Я сидел в камералке, когда она с подругами зашли в комнату. Она – что бы со мной поздороваться: вот, вернулась в целости и сохранности, подруги – радостно подтвердить,
