подкрасив губки, брала Вовку с собой или оставляла с отцом, и отправлялась в медпункт.
Если бы Мирослав не был в курсе, ему давно донесли бы «добрые» соседи, но он все знал. Ну, то есть, знал, что Тамара с Сан Санычем беседы беседует, да он портрет ее пишет. А про остальное догадывался. Догадывался и хотел не ошибаться в своих догадках.
Когда однажды Тамара не пришла поздно вечером домой, и Вовка собрался уже сам за нею сбегать, отец отправил его спать и пошел в разведку. Мало ли, а вдруг что случилось – так поздно жена еще никогда не задерживалась.
Уже на порожке, дотронувшись до ручки двери и услышав звуки изнутри, он развернулся, сошел, стараясь не скрипеть половицами с крыльца, сказал, вздохнув «Ну, и, слава Богу!», и отправился домой.
А к осени, когда в еще незавершенный, но уже с окнами, дверью, а, главное, с печью, небольшой домик, собирались на скромное новоселье соседи, никто и не удивился тому, что рядом с Тамарой, в строгом костюме и галстуке, сидел, всеми уважаемый в деревне, Сан Саныч. Никто не удивлялся и тому, что Алена с Тамарой вовсе не похожи на соперниц, а Мира с Санычем выходят покурить, смеются и общаются, как старинные друзья.
И, в общем-то, совершенно, казалось бы, безболезненно, хотя совсем не похоже на наши нравы, прошло это перераспределение ролей в отдельно взятой деревенской семье. И все казалось теперь естественным и обещало оставаться спокойным и ровным: Сан Саныч нашел свою любовь, Тамара светилась неизвестным до этой поры счастьем; про Мирослава с Аленой и говорить нечего – любовь никуда не денешь, не спрячешь, если это – Любовь; Вовка своим умом почти уже взрослого парня по-своему ответил сам на все свои вопросы.
Утро следующего после новоселья дня обещало быть безоблачным, тихим разноцветным и счастливым.
Обещать обещало, да только осень и сюрпризы преподнести горазда.
Тучи стали сгущаться уже к вечеру. Быстро, стремительно, угрожая грозой, ливнем и порывистым ветром.
А деревенская, местечковая непогода может вреда нанести, будь здоров, сколько!
Утром к воротам Мирослава подъехал председательский «ГАЗик», водитель, не выходя из машины, крикнул: «Эй, краснодеревщик! Петрович просил передать, чтоб к десяти был в правлении. Насчет школы всех собирают».
За первые послевоенные годы детей в деревне стало столько, что решено было строить свою восьмилетку. Благодаря расторопности молодого председателя, чуть- чуть не успели к первому сентября. А сейчас, когда здание было готово, требовалась начинка: нехитрые скамьи и парты, шкафы и полки решили своими силами соорудить, чтоб сэкономить.
И теперь, шагая по деревне в сторону конторы, Мирослав думал, как вовремя он управился со своим домиком – работы будет на пару месяцев невпроворот в школе, с утра до позднего вечера.
А на правлении ждала другая новость, еще круче. Оказывается, Алексей Петрович (чтоб его!) и на поликлинику собственную, деревенскую, замахнулся. Уже и бумаги все подписал, утвердил.
- Специалисты свои, колхозные имеются: Сан Саныч институт медицинский последний год домучивает, да и Алена – высокого класса, медицинская сестра с фронтовым опытом. Грех таскаться за несколько километров, чтоб градусник под мышкой подержать! Сами будем себя лечить. А Тамару Владимировну отправим на обучение аптекарем. Аптеку свою заведем.
Все хлопали в ладоши от такой радости. Мирославу, честно говоря, эта затея тоже по душе пришлась. А Петрович подытожил:
- Итак, значит, договорились… Ты, Мирослав, двигай на школу, а там уже к амбулатории или … как его… к поликлинике готовься. А баб своих, то есть, жен, обеих… прости, Сан Саныч… (обернулся на фельдшера)… обеих, значит, давай, собирай на обучение, на курсы или, что там у них… узнай, Сан Саныч, как, чего, куда поступать надо, я отправлю.
На том и разошлись.
Уже через месяц на том же председательском «ГАЗике» будущую медсестру будущей поликлиники и будущую же аптекаршу того же будущего учреждения отвозили в город на соответствующие курсы. А к вечеру то Мирослав, то Сан Саныч встречали женщин на автобусной остановке за околицей.
Год прошел очень быстро, совсем можно сказать, незаметно. Мирославу приходилось крутиться и на работе в школе и уже кое-чем помогать, руководить, на строительстве будущей поликлиники, да еще и хозяйство все на нем повисло. Слава Богу, Вовка рос пацаном трудолюбивым и послушным: и учился не в пример другим разгильдяям, и отцу помогал по хозяйству. А, главное, Мирослав заметил, что из сына-то как раз и выйдет мастер – краснодеревщик настоящий: Володя имел вкус художественный какой-то, природный, особенный, да, к тому же, к дереву относился, как к живому существу – не просто вещь делал, а разговаривал со своим творением.
Отец даже ревность в себе обнаружил, но потом успокоился мыслью о том, что только тот мастер хорош, у которого подмастерья выше на голову в смысле таланта вырастают. А тут еще – сын! Гордиться надо, да и только!
***
К открытию поликлиники готовились так, будто первым клиентом сам Господь Бог обещался зайти. Ни много, ни мало, облздраву захотелось похвастать, как восстановление разрушенного войной хозяйства ведется в отдельно взятом селе. А похвастать и чем было и, главное, кому, - из самой Москвы приехало какое-то высшее руководство по медицине.
Ну вот, снаружи похожее на белый терем, строение поликлиники, внутри и коврами устлали, и койки заправили по- домашнему, только что накидушек кружевных не нацепили на кушетки. Сан Саныч носится, волнуется; Алена в накрахмаленном халатике, с подкрашенными розовым губками, уложенной красиво русой длинной косой, на каблучках, бегает, суетится; Алексея Петровича застращали этим визитом так, что его пятнами побило… Приказано еще и после торжественного открытия банкет организовать для высоких гостей. Вся деревня, возглавляемая Тамарой, пришла на помощь.
Надо сказать, что к тому времени Алена Станиславовна заслужила уже огромную любовь и уважение у односельчан как высококлассная и знающая все в хворях, медсестричка. Завидев ее на другом конце деревни, любой радовался, как солнцу, - с ее лица теперь не сходила улыбка.
Тамара принесла тот портрет, написанный Сан Санычем, и вывесила его на случай праздника как украшение в светлом коридоре – пусть все, мол, полюбуются, какая она красавица, а, заодно, и оценят талант ее ненаглядного фельдшера – художника Александра Александровича. После получения диплома врача – терапевта короткое имя Сан Саныч для всех деревенских, как какой-то рудимент, отвалилось, а на его месте выросло длинное, но красивое полное имя – отчество.
Комиссия приехала на нескольких черных машинах и под аплодисменты выстроившихся в рядок, как на свадьбе, жителей деревни, торжественно прошествовала внутрь поликлиники. Там их встречали уже только причастные к медицине Сан Саныч, Алена и Тамара. Толпу, само собой, на принятие объекта не пустили. Так что, оставалось только ждать, с какими лицами выйдут наружу важные персоны.
Вышли довольные. Все, и чужаки, и свои улыбаются, кивают приветственно толпе, будто только сейчас ее и заметили. Гуськом, не спеша, разговаривая важно о чем-то по дороге, процессия направилась к клубу, в котором уже все готово было к началу торжественного собрания и банкета.
Первым выступил кто-то из своих, минских начальников. Поздравил, поблагодарил за труд, поздравил с тем, что война закончилась, и враг разбит. Ну, как всегда, в те годы – речи у всех одни, о главном, о войне, которая уже давным- давно закончилось, а эхо до самой высокой отметки еще долго катиться будет, ясное дело…
За ним еще пару мелких чиновников поговорили о том же, но другими словами. Потом сам попросился и вышел на сцену самый главный проверяющий из Москвы. Вообще- то, он скорее напоминал какого-то артиста, как показалось Алене, - даже стоял красиво, статно. А уж как заговорил – сразу видно, что не местечкового розлива человек: не по бумажке, а своими словами, да так сердечно и весело, просто даже как-то, сказал пару слов сельчанам, от которых и из мужиков слеза брызнула.
Ну, а в заключение, заикающийся Алексей Петрович сказал сумбурную благодарственную речь, больше начальникам, чем деревенским, от волнения сорвавшуюся на петушиный крик.
И вдруг, ни с того, ни с сего, решил персонально самых усердных помощников своих поблагодарить:
- Особо кланяюсь нашему Мирославу Ивановичу, краснодеревщику, мастеру с золотыми руками и умнееейшей головой, и всему его семейству: и женам, Алене и Тамаре… ой… - Он поперхнулся, заметив смущение и удивление переглянувшихся, не осведомленных, гостей, но решил не исправляться уже, а продолжил, - и их… этому… как его… и нашему главврачу Александру Александровичу.
И уж, чтобы совсем как-то закончить красиво, нашел в толпе глазами Алену, да и брякнул, захлопав в ладоши, мол, помоги!
- А сейчас предоставляется слово нашей медицинской сестре, заслуженной, с большим фронтовым опытом, и просто нашей любимице и спасительнице, если что… Алене Станиславовне Соловьевой! Прошу Вас!
Алена от неожиданности смутилась было, но потом, вспомнив, как она сегодня необыкновенно хороша, даже с удовольствием процокала по свежевыкрашенному красному и блестящему полу к сцене.
- Дорогие мои друзья! Уважаемые гости! Я, честно говоря, к выступлению не готовилась, но скажу с превеликим удовольствием. Поздравляю вас всех с тем, что и поликлинику так быстро и такую красивую построили и…
- Алена Станиславовна! А вы родом, случайно, не из Ленинграда будете? – громко перебил ее московский молодой начальник.
Алена даже опешила от такого вопроса. Она, как ей казалось, уже даже забыла о существовании такого города на белом свете, а, тем более, в ее жизни.
- Я? Я… да, я из Ленинграда… - у нее стали подкашиваться ноги…
- И от кого же прячется здесь в маленькой белорусской деревне такая красавица по фамилии, если не ошибаюсь, Соловьева, из прекрасного города на Неве?! – громко и довольно ехидно продолжал проверяющий.
В первых рядах пошел удивленный шепот зрителей. Мирослав сидел на самой галерке и ничего слышать не мог. Он только понял, что происходит что-то неладное и вытянул, как гусак, шею, напрягая слух.
Москвич повернулся к своему коллеге из облздрава и вполголоса, так, чтобы зацепить уши сидящих рядом, сказал:
- Это ж та шлюшка из госпиталя, я тебе рассказывал… Бойцов реанимировала успешно, говорят. Одним местом. Ишь, какие мы скромненькие…
Алена не слышала этих слов, но она почуяла такую жуткую тревогу, что буквально уцепилась в трибуну, чтобы не упасть. Она видела смущенную реакцию тех, кто, в отличие от нее, расслышал это нечто из уст высокопоставленного медика.
- Да как Вы смеете?! – Вскочил со своего места Сан Саныч. – Вы не смеете… - И он уже замахнулся, чтобы ударить проверяющего. Но Алексей Петрович, председатель, вовремя перегородил дорогу.
- Угомонись, Александрович! Простите, товарищ…
- Продолжайте, продолжайте, уважаемая! – Выбираясь из рядов и направляясь к выходу из зала, громко крикнул московский начальник. И захлопал по - клоунски в ладоши, подняв руки выше головы.
Алена стояла ни жива - ни мертва, в общем-то, совершенно пока не
