посмотрев на Мулю.
– Пока не надо.
– Ладно. Если потребуется, то звоните. У нас девочки проверенные: дорого не берут, снотворное не подливают, заразу не подкинут, – рекламировала свой товар женщина.
– Хорошо, хорошо. Надумаем женам изменить – сообщим вам, – сказал Бек.
– Ну, вы же люди взрослые. Небось, и жены есть, и детки, а? – захотела расспросить агент.
– Послушайте, – попросил Муля, – я не собираюсь вам свою родословную рассказывать.
– Поняла, покидаю вас, – немного обиделась женщина, не сумевшая завязать задушевный разговор.
– Извините, мы устали с дороги, – пояснил Муля.
– Совсем из головы вылетело, – в дверях остановилась агент. – На плите, на кухне, не работают две левые конфорки. И не дергайте сильно за цепочку сливного бачка в туалете! И не опирайтесь на раковину в ванной. Она на соплях держится – поломаете.
*
Бек рассматривал из окна четвертого этажа пролегающую территорию. Слева располагался гаражный массив. Прямо через дорогу перед домом находился склад или база. Правее по улице, как корявые грибы в засушливое лето, стояли такие же ветхие шести, четырех и двухэтажные домишки с чердаками, дворовые территории которых огораживались двухметровыми заборами из бетона или доски. Муля лежал на диване.
– Ну и дыру ты, Муля, выбрал. Я думал, что когда разбогатею, то жить фартово стану, а ты меня приволок в этот гадюшник на окраине города. Я в таком клоповнике, помню, от мусоров когда-то хоронился, когда в бегах был, – возмущался здоровяк.
– Богатство – не самое важное, – Муля повернулся на бок, и диван заскрипел.
– Что ты говоришь? А ради чего мы тут сейчас? – фыркнул Бек.
– Воля – главное, а остальное, Бек, приложится.
– А как ты сводишь в одно: эту самую волю и эту хавиру, в которой мы сейчас торчим? Чем тут лучше, чем в классном номере гостиницы?
– Ты как, в случае шухера, думаешь ноги делать из центра города? Мало того, что все фрезловские опера на ушах стоят, разыскивая нас, так теперь и под Кальвой отметились. Сейчас местные менты плюс заказчик Степин нас ловят, – объяснял Муля.
– Ты хочешь сказать, что нас выпасли? Мы же в схрон этот прибор положили. Его нет при нас, – изумился Бек.
– Может, Степа и приврал по поводу прибора, но бежать лучше между этих сараев и домов, чем по проспектам.
– Да что нам? Мы уже отмахали прилично от Кальвы.
Ночь перекимарим, разбежимся, и каждый в свою нору.
– Год меня не ищи, а там по обстановке. Считаю, если с башкой дружить будешь, то бобов тебе хватит на год. А потом знаешь, как на меня выйти, – посоветовал Муля.
– Я думаю, хватит надолго, – выразил свою точку зрения Бек.
– Ой, Бек, кому ты фуфло двигаешь? Ты все это за месяц просадить можешь.
– Да ладно тебе, Муля. Чешешь языком, как бритвой.
– И что станешь делать без бабок, работать пойдешь?
– Нет, я к станку уже никогда больше не стану, и на рынке овощи разгружать не буду.
– А что будешь делать, если я завяжу, отбелюсь и стану честно налоги платить?
– В бизнес пойдешь? – удивился Бек.
– К примеру, – предположил Муля.
– В налетчики подамся или с таких, как ты, бизнесменов капусту стричь буду. Теперь мне уже только вышняк светит.
– Видишь, дружище, как ты деградировал, – съязвил Муля. – Из примерного токаря, окончившего ПТУ, превратился в отъявленного убийцу.
– Дружки-товарищи такие попались по жизни, как ты да покойный Кащей. Царство ему небесное. А до этого был нормальным вышибалом на районе.
– Чего на районе? Ты центровым вышибалой стоял во всем городе, – засмеялся Муля.
– Стебаешься?
– Да не, – Муля опять лег на спину и диван снова заскрипел. – Не жалеешь, что так живешь?
– Иногда. И чем старше, тем чаще. А с другой стороны, так лучше жить, чем работягой.
– Себя жалеешь или тех, кого на тот свет отправил?
– Мне они вообще по боку. Себя жалко. Перспектив в такой житухе мало. Пока молодой – понтово, а с годами все труднее бегать. А тебе трупы по ночам не снятся?
– Мне? Нет, – был категоричен Муля. – Это же моя работа.
– Ты молодец, ты идеологию в свое оправдание всегда приведешь, – выразился Бек.
– Идеология – это несколько иное. Но в чем-то ты прав.
Да, я вор, а по совместительству еще и убийца. Да, я отрицательный герой нашего времени. Но чем я хуже других?
Тем, что отнимаю человеческие жизни? Так их отнимаю не только я, но мерзавцем общество считает именно меня. Оно не считает подонком мэра города, который слямзил бюджетные джорджики и положил себе на счет на островах.
Нет. Ни в коем случае. А эти деньжата не дошли до детской больницы, и малые пацаны с девками померли, не получив лекарств. И этой суке все по барабасу. Ему вряд ли трупаки этих детей снятся по ночам. А двадцатилетняя дочка чинуши из районной управы в дымину пьяная едет на «Мерсе», который стоит столько, сколько ты заработал за мокруху этих пятерых. Опустим момент, где эта мочалка в ее годы наскребла полторы сотни зелени на такую тачилу. Это одно, а второе – она выскочила на встречку, врезалась в лобовуху с другой машиной. У «Мерса» сработали подушки безопасности, и у нее пару царапин, а в той машине погибла беременная женщина. Думаешь, ее посадили? Ни в коем случае. Наехало мусорни и гаевых, перетащили обе тачки через двойную сплошную. Все подчистили, подмазали. Кто виноват, в конце концов?
– Беременная, а как же, – дополнил Бек.
– Верно, соображаешь. А решил торгануть таблетками и порошком сын директора аэропорта. Привез этой дури три кило из-за бугра. Его отдел по борьбе с наркотой пропас, задержал при прилете в папашкин же аэропорт. Более того, это все сняли на камеру и показали по ящику. И что? Папа насыпал полные карманы прокурору и судье, и сынок получил условно. А он – убийца. И неизвестно, скольких людей сын отправил при помощи порошка на тот свет. И так повсюду.
Так страна живет и борется с преступностью, но виноваты не они, а виноваты Муля и Бек. Денежные тузы не платят налогов – ничего, ребята просто шалят. Мы повесили одну старушенцию, которой и так уже мало жить оставалось – караул, в городе орудует банда. А то, что из-за нехватки денег в казне и невыплаты вовремя зарплат в этот день от поганой жизни порезали себе вены или в петлю полезли еще сто человек – это фигня, это просто статистика. Кто виноват?
– Наверно, Кащей, – сказал Бек.
– Кащей, – протянул гласную «е» Муля. – На покойника Кащея теперь можно повесить все глухие дела за последний год в Кальве.
– Повесят, – согласился Бек.
– Так что, я тоже хочу нормально жить, но ничего, кроме, как жить воровской жизнью, не умею, – Муля поднялся с дивана и подошел к Беку, сидевшему на подоконнике. – Правильно говорю?
– Тебе виднее, – пожал он плечами.
– Мне виднее то, что ты не видишь, – обратился Муля к Беку, внимательно посмотрев на улицу. – А этот автобус и фургон давно припарковались возле въезда в гаражи?
– Я не обращал внимания.
– Ладно, я покимарю чуток, а ты посматривай в окно. Потом разбудишь. Я тебя сменю.
*
Мастрия. Орис. Особняк.
Господа и их обслуга отдыхали, когда к ним в триклиний слуга ввел раба, грозно ему сказав: «Поблагодари сиих добрых людей, что вытащили тебя из объятий Танатоса».
Молодого парня, точнее усохшее грязное существо в лохмотьях, поставили посреди комнаты. На вид ему было не более двадцати, а с учетом тяжелых условий на последнем месте работы, от рождения он прожил лет восемнадцать. Он был бел лицом с темными длинными спутанными волосами.
Лоб у него недавно выбривали, так что успевшие отрасти на этом месте волосы своей длиной контрастировали с волосами на затылочной части головы. Он стоял, сгорбившись, потом поднял свои глаза и окинул взглядом помещение. «Не смотри так нагло на господ», – слуга толкнул его в спину, а сам улыбнулся отдыхающим. «Зачем ты его?» – обратился один из рабовладельцев к слуге. Его сотрапезник посмотрел на слугу и махнул рукой: «Ты пока свободен». Слуга ушел, затворив дверь.
– Тебя как величать? – спросил самый высокий из сидевших за столом.
– Кто я такой, чтобы меня величать? А отец Швагом назвал.
– Шваг, стало быть? – решил удостовериться старший из сидевших.
– Да, – тихо подтвердил невольник.
– Алеман? – более утвердительно, чем вопросительно произнес широкоплечий господин, одетый в тунику из дорогой ткани.
– Алеман, – ответил раб.
– Это хорошо, – ответ широкоплечего его насторожил.
– Есть хочешь? – старший из присутствующих указал рукой на стол, заставленный блюдами.
– Он постоянно хочет, чего спрашивать? – засмеялся самый высокий.
– А выпить бырла желаешь? – спросил широкоплечий.
– Кто ж его не желает, господин, – пожал плечами Шваг.
– А бабу желаешь? – глаза высокого блеснули огоньком.
– Невольнику где ее сыскать? Я уже и отвык от них, – смутился парень.
– Но не забыл, как своим долотом трудиться? – спросил высокий.
– Голую девку увижу – сразу вспомню, – немного расслабился раб.
– Это мы посмотрим, – сказал высокий.
– Тише, все по очереди, – почему-то возмутился широкоплечий.
– Вот перед тобой кусок мяса, вот кварта с бырлом, – обратился к рабу старший, а потом отдал команду прислуге. – Поставьте перед ним на отдельных табуретах блюдо с оленьей ногой и сливовое бырло.
Молодой мужчина, то ли раб, то ли вольный слуга, выполнил эту команду. Теперь в двух шагах от Швага дымился зажаренный кусок мяса на кости и пенилось бырло в большой кружке. Раб облизался, у него началось обильное слюноотделение и закрутило в животе.
– И что на тебя лучше смотрит? – спросил старший.
– Э-э, помолчи! – перебил его высокий, потом громко крикнул. – Третий приз, заходи.
Из смежной комнаты появилась девушка в хитоне. Она прошла по триклинию и остановилась напротив Швага рядом с выпивкой и закуской.
– Перед тобой три удовольствия, – обратился к рабу старший из господ, – выбери себе любое и воспользуйся им. Трое из нас завели спор: что тебе более слаще, что ты захочешь взять из этих трех предметов. Не стесняйся, на что твой взор упадет, тем из трех вещей пользуйся по своему усмотрению.
А мы сейчас по очереди опишем преимущества каждого из призов, которые определили для твоего испытания. Я поставил на еду, ибо она важнее всего для человека и его существования среди этих трех предметов. Ты только понюхай этот ароматный кусок мяса, зажаренный с пряностями на вертеле. Ты много месяцев по-людски не ел, и неизвестно, когда еще отведаешь такого яства.
– Мы перспективами дальнейшей жизни договаривались его не пугать, – встрял в рекламу еды широкоплечий господин. – Ты бырлица выпей. Враки, что мясо важнее напитка.
Без воды человек больше десяти дней не протянет, а с водой, но без еды, месяцы обходиться может. Ты сам, живя в неволе, ведаешь, правда?
– Так то вода, а это пойло, – возмутился старший.
– Помолчи, ты свое уже сказал, ответил человек, рекламирующий хмельной напиток, и продолжил хвалить свой товар. – А бырло это холодненькое, только из погреба. Ох, выпьешь – и полегчает. Ни баба не нужна от такого блаженства, ни кусок мяса в горло не полезет.
– Заткнись! Антиреклама запрещена! – закричал высокий на товарища.
Раб в недоумении переминался с ноги на ногу. Ему хотелось бы съесть мяса, запить бырлом, а потом совокупиться с девицей. Но он не знал истинных целей этого
