нерешительно, и оглянулся на мать – так бродячая собака осторожно берет хлеб из рук незнакомого добродетеля. Она одновременно готова и укусить, и убежать, и вылизать дающую руку.
Я отошел, и боковым зрением увидал, как женщина, не церемонясь, отобрала у мальчика деньги. Вскоре она по скрипучему снегу обошла меня, и пошла в сторону выхода из больничного парка. За ней, все так же подбивая рукавом наверх шапку и звеня бутылками в авоське, семенил мальчик.
Только они прошли, как сзади я снова услышал скрип шагов по хрусткому снегу. Я обернулся, как будто кто-то свыше приказал мне обернуться.
Мария от неожиданности остановилась. Она смотрела на меня, и глаза ее открывались все шире.
Она была одна, без девочки. Я тоже растерялся. У меня перехватило дыхание, и я зачем-то сорвал с головы шапку.
-Сережа…,- произнесла Мария.- Сергей Влад…
-Здравствуй, Мария. Я приехал. Ты мне написала, и я приехал. Мария, это правда – про дочь?
-Да, Сережа, - ответила Мария чуть слышно. Она еще не могла придти в себя от неожиданности. - Все правда.
-И это была она? Сейчас, с тобой?
-Да. А это, значит, был ты. Я, когда увидела идущего навстречу мужчину, сразу подумала, что по одежде он не из наших. Мне показалось, что у меня что-то внутри задрожало. Теперь ты заберешь ее, да?
-Мария!- Я не знал, что в таком случае нужно ответить.
-Я боялась твоего приезда,- сказала Мария.- Когда писала письмо – уже тогда боялась. И когда отправила его, знала, что ты скоро приедешь. Но каждое утро Бога молила - только бы не сегодня, только бы не сегодня, Господи! Молю – и опять боюсь. Прошу, чтобы ты не приезжал. А потом пугаюсь – вдруг помру. Как же, думаю, можно просить, чтобы ты не приехал сегодня, когда мы не знаем, что с нами случится завтра. Разве имею я право просить, чтобы ты приехал завтра? Нет, Господи, говорю, пусть приезжает, сегодня пусть приезжает. Пусть узнает, пусть снимет с души моей грех. А в душе этой, где-то в самой глубине, опять голос: нет, Господи, только не сегодня! Завтра, но только не сегодня! А ты приехал…сегодня… Сегодня. И слава Богу! Слава Богу, что сегодня. Спасибо тебе, Господи.- И она вскинула вверх глаза: - Спасибо Тебе, что он приехал!
-Успокойся, Мария.- У меня самого дрожал голос.- Все будет хорошо. Все будет хорошо, как и до этого все было хорошо. Ведь, правда?
-Нет!- сказала Мария.- Нет. Не надо так, как было до этого. Пусть будет хорошо. Но так, как было – не надо. Ведь хорошо не было, Сережа. Все, все с самого начала, не было хорошо.
-Да, Мария, да,- говорил я как можно спокойней.- Будет все по-новому, и не так, как было, если это не было хорошо. Только успокойся. Не волнуйся, прошу тебя, Мария.
-Я не волнуюсь, Сережа, - говорила в ответ Мария, и слезы текли из ее глаз.- Ты тоже не волнуйся.
-Да, Мария, конечно. Я не волнуюсь. Видишь, совсем не волнуюсь? Ведь мы с тобой знаем, что все будет хорошо. Зачем же волноваться, когда мы знаем, что все будет хорошо? Правда?
-Правда.
-И ты уже успокоилась?
-Да. Видишь? - Она суетливо вытирала ладонью слезы, но они все равно продолжали бежать. И бежали, бежали, и не желали слушаться ее.
-Но где же она, Мария? Почему ее нет?
-На кухне помогает. Работать некому, Сережа.
-Почему же она не в школе?
-Так ведь каникулы, забыл? Новый год послезавтра!
-Новый год?.. - Я и вправду забыл о нем. В слякотной Москве я даже зиму за зиму не воспринял. А здесь об этом подумать не успел. И вот, оказывается, послезавтра Новый год. В детстве я очень любил этот праздник. Я всегда так ждал его, так радовался утренним подаркам от папы с мамой, которые находил возле своей кроватки. Когда я сам стал отцом, я любил радовать такими подарками своего сына. Как загорались его глаза! Загорались, словно елочные игрушки, когда утром он находил возле кроватки нашего старого семейного Деда Мороза с прошитым бисером мешочком для подарков. Подарки эти мы клали ночью в мешочек вместе с Таней. Сюрпризы же для Тани я после клал в тот же мешочек сам. Этот ватный Дед Мороз, сколько я себя помнил, извлекался еще моими родителями с пыльных антресолей на каждый Новый год.
Мой же сын так и не успел узнать, где хранился Дед Мороз. Когда я уезжал, я хотел Деда Мороза взять с собой, но так и не нашел его больше. Он ушел из моей жизни вместе с теми, кто ему радовался новогодними утрами.
А я перестал любить Новый год. Я стал бояться его. Я боялся его тогда, когда он ничего уже забрать у меня не мог.
А потом я привык к тому, что ничего и никого он у меня уже не отнимет. И тогда я перестал обращать внимание на его приближение. Я только равнодушно мог думать о том, что однажды встречу Новый год, в который уйду сам…
И вот теперь, оказывается, что послезавтра Новый год. И мне это уже не безразлично. И небезразлично теперь, вдруг это мой Новый год?
От такой мысли мне становится не по себе. И тогда я решаю по возвращении обязательно прийти к отцу Фредерико, и попросить его помолиться за то, чтобы я стал слабым. И может тогда его Бог пройдет мимо меня со своей непосильной ношей. И не станет больше испытывать, на что же я все-таки способен?
А я ведь уже не способен ни на что – теперь тяжесть просто расплющит меня о землю.
-Да, Мария, я, конечно, забыл, что у детей бывают каникулы. Но когда же я увижу ее?
-Я могу ее позвать,- сказала Мария, и в голосе ее послышалась нерешительность.
-Нет. Подожди. Потом… Лучше я сам прийду к вам сегодня вечером. Хорошо?
-Сережа…- И теперь в этом голосе уже звучала жалость.
-Ты думаешь, не стоит ей пока ничего говорить?
-Нет. Я вообще не представляю, когда ей можно будет сказать об этом. Она ведь очень любит отца…
-Любит?
-Да, Сережа. Она до сих пор считает, что ее родители работают на Севере. Она помнит, что они всегда хотели поехать на Север. Когда они погибли, Вероника была у своей двоюродной тетки в деревне. Она не видела их погибшими.
-Сколько же лет ей было тогда?
-Семь.
-Тогда, конечно, она должна их помнить,- тихо сказал я.
-Мне нужно идти,- сказала Мария и, как бы извиняясь, добавила: - Нужно убрать со столов после обеда.
-Да, Мария,- согласился я.- Иди, конечно.
В это время из двери вышла девочка. На этот раз она была без пальто, от чего казалась несколько выше. Угловатость ее, еще едва заметно, начинала округляться под первыми наметками на женственность. Она нисколько не была похожа на меня лицом. Это была, скорее, несозревшая копия женщины, которую я знал в этом же саду когда-то. Может быть, встреть я девочку еще через десять лет, и я бы подумал, что время снова остановилось. На самом же деле, во времени остановился бы снова только я. А оно – время – ушло настолько вперед, что еще немного и, глядя на эту девочку, ты увидишь, что время завершило свой полный круг – длиною в жизнь целого поколения. И это новое поколение, вырастающее на месте ушедшего, смотрит сейчас на тебя своими светлыми голубыми глазами, и не может понять, что тебя так заинтересовало в нем? Почему ты не сводишь с него глаз, с дрожащими в них слезинками? И новое поколение, смутившись, и забыв, зачем выходило оно в зимний сад без пальто, уходит, закрыв за собой старую, давно не крашенную, тяжелую дверь.
-Застеснялась,- улыбнулась Мария.- Даже забыла, что и сказать хотела.
-Она меня не испугалась?- спросил я.
Но Мария опять улыбнулась чему-то своему, и ничего не ответила.
-Я все-таки пойду,- сказала она.- У тебя адрес мой есть?
Я кивнул в ответ, не задумываясь над ее вопросом.
-Все-таки запиши,- сказала она.
-Я запомню.
Она назвала адрес.
-Мы будем ждать,- сказала она.
-Ты будешь ждать?- поправил я ее.
-Нет. Мы будем ждать,- сказала Мария.- Твоя дочь будет ждать тебя. Может,, возьмешь ключ?
Я покачал головой.
-Наверное, правильно,- сказала она. - Пока правильно.
И она ушла по своим, всегда таким одинаковым, делам.
Я постоял еще какое-то время. Где-то теплилась надежда хоть раз перед уходом, хоть издали, увидеть девочку. Но она больше не появилась.
И тогда я пошел. Неспешно, скрипя ботинками по мягкому, влажному, серому снегу, жарко чувствуя в карманах свои вспотевшие руки, и все еще боясь поверить в то, что я только что видел свою незнакомую дочь. Это не было когда-то испытанным, и потому знакомым, чувством отцовства. Да и откуда пока ему было взяться? – И все же, это была радость. От того, что какая-то частица тебя есть все-таки на этом свете. Как есть смысл теперь в том, чтобы каждый вечер возвращаться домой, и каждое утро встречать солнце. Чтобы вот так жить, ходить, дышать – и видеть в этом смысл. Есть смысл, когда ты не один. А двое всегда согреют теплом друг друга. Только зная, что ты не один, имеет смысл продолжать жить.
За воротами, возле магазина, я снова увидел тех двоих – женщину и мальчика со спадающей на глаза шапкой. И я понял тогда, что не было бы этой женщине проще одной. Может, только благодаря мальчику она и существовала еще в этом неласковом мире. А сегодня в ее жизни смысл был.
В это время женщина положила в пустую теперь авоську мальчика только что купленную бутылку водки.
А я, почему-то, за нее обрадовался.
ГЛАВА 4
-Постарел,- произнесла Мария, касаясь моих волос.
-Бывает,- ответил я.
Она улыбнулась: «Бывает».
-Твоя семья там же, с тобой?- спросила она. Наверное, так и надо – в первую очередь спрашивать о семье.
-Нет,- ответил я.- У меня давно нет никакой семьи.
-Никакой? Неужели ты ушел от них?- с беспокойством в голосе спросила Мария.
-Да… Можно сказать так.- Я посмотрел в окно. За ним падал неспешный снег, и снежинки, такие большие под светом фонаря, казались черными маленькими осыпающимися лепестками. Это было ностальгически далекое зрелище – снег за окном.- Да, Мария, ушел. Но только сначала они ушли от меня.
-Ты был так плох?- спросила Мария с каким-то усталым удивлением.
Я не понял, что она имела в виду.
-Да. Я был очень плох. Я был так плох, что за это твой Бог забрал их у меня. Они умерли от рака, Мария. Оба – жена, а потом сын.
-Я помню твою жену,- задумчиво сказала Мария.- Она мне нравилась. Ведь ее звали Таней, правда?
-Да.- Я стал катать вилкой по столу крошку хлеба. «Бывает…»
-Ты потому и уехал?- Она была практически неграмотной, но ей ничего не нужно было объяснять. А это так хорошо, когда не надо много говорить об очевидном. - Так и живешь – один?
-Так и живу. В основном один, - ответил я.- Привык.
-Привык?
-Конечно. Ко всему, в конце концов, привыкаешь
Она как-то неожиданно замолчала, так, как будто не договорила чего-то. Но я догадался.
-Я знаю, что ты хочешь спросить, Мария. Смогу ли я теперь еще какое-то время жить без нее? Что ответить тебе, я не знаю. Я только знаю, что здесь у нее есть ты, и здесь у нее…есть родители.
-Родители… Ты знаешь, мне иногда кажется, что она знает гораздо больше, чем я думаю. Она так редко спрашивает о них, и она всегда жалеет меня.
-Ты стала для нее в этом мире всем. Это так, Мария. Даже если она сама и не догадывается ни о чем.
-Так ведь, Сережа, с того дня, как они погибли, больше некому было стать для нее всем,- просто сказала Мария.
-Да. Скажи, Мария, ты очень боишься, что я увезу ее сейчас?
Мария не смогла ответить.
-И не отвечай. Я и так знаю, не отвечай. И не плачь. Я задал глупый и ненужный вопрос. Прости меня. Я только спросил. Из моего вопроса не следует ничего, абсолютно ничего.
Она вытирала ладонью старческие глаза, но они уже не могли сдерживать разбегающихся по руслам многочисленных морщинок слез.
-Я
