только разочарования. Иногда оно сводит вместе людей, которые никогда бы не встретились при иных обстоятельствах.
Шварц расположился в торце стола и сразу же потребовал у содержательницы заведения лучшего пива для себя и своих новых знакомых.
— Судя по Вашему говору, — заговорил крестоносец со старшим из собеседников, — Вы родом из верхних земель.
— Да, я живу в швейцарском Айнзидельне. Рукой подать до Цюриха. Но родом я из Швабии. А вы, как я погляжу, из Риги?— с этими словами он выразительно посмотрел на плащ крестоносца.
— Не совсем, хотя Ваша осведомленность изрядно удивляет. Впрочем, представлюсь: Конрад Шварц — знаменосец Ордена Ливонских братьев.
— Вильгельм Бомбаст фон Гогенгейм — врач, призванный не людьми, но Господом Богом. Это мой сын, Теофраст.
— Ну а Вы, учёный муж, — обратился Шварц к студенту. — Как Вас величать?
— Мартин, — ответил студент, печально улыбнувшись. — Мартин из Мансфельда. Бакалавр Эрфуртского университета.
— О, да Вы здешний!
— Верно. Провидению угодно было, чтобы я учился недалеко от дома. Впрочем, к чему ехать в дальние края, когда Эрфурт славится своим университетом на всю Германию. Вот, даже господин Гогенгейм, по своему собственному признанию, приехал послушать лекции и приобщить сына к свету науки.
— В самом деле? Но сколько же лет Вашему сыну?
— Девять. Однако, в свои годы он знает побольше иных магистров. — Врач смерил ребёнка оценивающим взглядом, будто желая утвердиться в основательности сказанного. — По правде сказать, я редко покидаю Айнзидельн. Жажда знаний стала отнюдь не единственной причиной моего приезда.
— Что же заставило Вас предпринять столь далекое путешествие помимо славы Эрфуртского университета?
Врач ответил не сразу, поскольку занят был поглощением свиного окорока. Переместив тщательно пережеванное и обильно смоченное пивом мясо в пищевод, Гогенгейм пояснил:
— Некий барон по имени Йорг фон Рабенштейн послал ко мне с просьбой вылечить возлюбленную его сына. Девица будто бы тает на глазах, никто из врачей не берется лечить её, ибо недуг телесный неотделим в ней от болезни душевной. Сын же барона говорит, что руки на себя наложит, ежели девица покинет сей свет.
— И вы решились отправиться к барону? — изумился Мартин. — Вся округа говорит, что там замешана нечистая сила.
— Отчего же такие слухи?
— Сын барона, ещё с отроческих лет будто бы в печали бродил целыми днями по лесам да полям, а то и на ночи проводил под открытым небом. Поговаривали даже, что видели, как он вместе с ведьмами отправлялся на Броккен в весеннюю ночь, когда вся начесть собирается на шабаш.
— Бродить по лесам и полям, что ж в этом дурного?
— Сын барона словно бы отрекся от мира, но не так как это делают люди, посвятившие себя монашескому пути и служению Церкви, — Мартин перешёл на полушепот. — На безумного он тоже не похож, ибо многие суждения его здравы, хотя и кажутся нелепыми. Я сам разговаривал с людьми, которые его знают.
— О, да вы — просто находка, господин бакалавр! — оживился Гогенгейм. — И в чем же суть его рассуждений?
— Будто бы он, терзаемый черной меланхолией, говорил, что не знает, зачем человеку жить на свете. Отвергал все знания, будь то философию или теологию, или какие иные науки, внимал голосам деревьев, птиц и трав, искал в реках нимф, в горах — гномов, не занимался ни военным ремеслом, ни учением, бросил университет, хотя и делал большие успехи.
— Да он один из немногих здравомыслящих людей, как я погляжу. Задаваться вопросами о смысле бытия, доискиваться до корня всех вещей суть добродетель, коя свидетельствует о подлинном здравомыслии.
— Вы называете это здравомыслием? — Шварц приподнял брови. — Подобное поведение не лишено, конечно, некоторого обаяния, но…
— Барон более трудолюбив, чем все профессора, короли и ремесленники вместе взятые! — перебил Вильгельм. — Он исследует пути Божьи, притом не в обход, через книги да лекции, но бросаясь в самую пучину тварного мира. Разве не больше благодати в поисках нимф, нежели в поисках наград? Разве не лучше стараться постичь происхождение великанов, нежели уразуметь тонкости придворного этикета? И больше благодати в постижении Мелюзины, нежели — конницы и пушек. И более благодати в познании подземного горного народца, чем фехтования или дамского угодничества. Впрочем, последнего соблазна, как следует из слов господина бакалавра, благородному мудрецу так и не удалось избегнуть. Что это за красотка, которая сумела отвратить столь блистательного юношу от полезнейших занятий и вернуть на стезю суеты?
— Об этом ничего не знаю наверняка, — покачал головой Мартин. — Говорят, она тоже связана с дьяволом. Во всяком случае, ещё до её болезни они встречались несколько лет, но так и не обвенчались. Должно быть, из страха перед церковным таинством.
— Где же сейчас обретается юная ведьма? — полюбопытствовал Шварц.
— Ведьма она или нет, не могу судить, дабы не впасть в грех, — ответил Мартин. — Но живет она будто бы в замке барона.
— Вечная невеста! — причмокнул крестоносец. — Как все же славно, что мир не настолько оскудел загадками, чтобы оставить нам лишь военное ремесло и науки!
Тут все обратили внимание на маленького Теофраста, который с ужасом смотрел в сторону окна.
— Что ты там увидел, сын? — спросил врач неодобрительно.
— Там кто-то есть, — прошептал Теофраст.
— Ты просто наслушался рассуждений про нимф и эльфов — существ, которых мы редко видим, а потому боимся даже слышать о них. Но настанет время, и ты многое поймешь о сих чудных созданиях Божьих.
За окном мелькнула тень. Мартин отпрянул назад.
— Святая Анна, спаси! — закричал он.
За стеной раздался протяжный свист, вскоре потонувший в грохоте копыт и конском ржании.
Крестоносец вскочил, выхватил меч и рубанул изо всех сил по полусгнившей оконной раме. На пол плюхнулась окровавленная голова — щетинистая и ещё вращавшая глазами.
Поднялся переполох. Сидевшие у входа бросились в двери. Хозяйка пронзительно завопила. Благородные господа рухнули с арбалетными стрелами в горле, не успев обнажить мечи.
Фенрих швырнул Мартина и Вильгельма на пол, так что оба больно ударились. В следующее мгновение в окна влетели две стрелы, предназначенные для них. В дверях завязалась схватка. Задние напирали на передних, нанизывая несчастных на мечи рвавшихся в корчму разбойников.
Грохот столов перемежался со звоном бьющихся кружек. Недопеченный поросенок плюхнулся в лужу крови рядом с человечьей рукой, рёв озверевших бандитов мешался с воплями избиваемых.
Конрад ловко орудовал мечем, убивая и калеча без промаха. Разбойники отпряли, он занес уже было ногу, чтобы вылезти в окно, но его обложили вновь.
— Уходим через окна! — заорал он. — Валите столы!
Вильгельм и Мартин мигом воздвигли деревянную баррикаду, одновременно отбиваясь от разбойников и от опешивших посетителей заведения. Лишь они втроём оборонялись стройно, остальные рубили направо и налево без разбору своих и чужих.
Шварц схватил Теофраста, и бросился в окно. Вскоре четверка оказалась на улице. Теперь преимущество было на стороне Шварца и его спутников. Многие из разбойников прекрасно владели мечом, но когда Конрада охватило его ледяное неистовство, на головорезов посыпались удары такой силы и точности, что мнилось, будто меч летает в воздухе сам по себе.
Корчма полыхнула, озарив поле боя. Фенрих орудовал в толпе разбойников как волк среди ягнят. Вильгельм уже вел коней, как вдруг Теофраст метнулся к горящей избе.
— Теофраст! — крикнул врач что было сил. — Теофраст, вернись!
Мальчик скрылся в огне.
Мартин, находившийся ближе всех к корчме, кинулся вслед за ребенком, Вильгельм спешился, чтобы последовать за ним, но путь ему преградили двое.
— Теофраст, вернись! — кричал он, отбиваясь от разбойников. Те играли с ним, как кошка с мышкой, то позволяя приблизиться к пылающей корчме, то отбрасывая назад. Наконец, решив, что мальчик уже сгорел, безухий ландскнехт с заячьей губой занес алебарду над обречённым, как вдруг замер. Из под камзола показалось окровавленное стальное жало. Заячегубый рухнул на землю без единого звука. Шварц схватился со вторым разбойником, тесня его всю дальше к корчме.
— Иногда расплата настигает негодяя, — заметил Конрад, и молниеносным движением отсек противнику стопу. Как подкошенный, упал он в огонь. Пламя быстро охватило одежду.
Крестоносец обернулся. Мартин нёс на руках мальчика. Плащ его дымился, один край горел. Вильгельм подбежал, чтобы принять Теофраста. Тот кашлял, не переставая, в руках сжимал сумку и кожаную книгу. Вскочили на коней: впереди Шварц, за ним следовал Гогенгейм, держа сына перед собой, замыкал кавалькаду Мартин.
— Что же столь драгоценного в той книге и мешке, что Вы, благородный Теофраст, ринулись за ними в огонь? — поинтересовался Шварц, когда они отъехали на почтительное расстояние. — Уж не философский ли камень Вашего отца?
— Сейчас содержимое сумки важнее философского камня. Там снадобья, без которых мы не вылечим ни баронского сына, ни его невесту. А что до книги, то если и есть на свете какой фолиант, где были бы собраны самые ценные сведения о философском камне, то он в моих руках.
— О, да Вы, как я погляжу, знаете цену вещам. И кто же автор сего многообещающего труда?
— Мой отец.
— Стоило ли спрашивать.
Некоторое время путники ехали в молчании. Небо расчистилось, из-за деревьев выглянула луна. Лес переливался шорохами и причудливыми трелями.
— В город мы уже не попадем, а искать постоялый двор придется долго. Не расположиться ли нам под открытым небом?
Ответом было молчание. Приключение с разбойниками явно не располагало учёных мужей к ночлегу в лесной глуши.
— Мы могли бы охранять нашу стоянку по очереди, — настаивал крестоносец. — Это все же лучше, чем бодрствовать до рассвета. Да и коней мы изрядно загнали.
— Как однако быстро вспыхнула корчма, — заметил Мартин, видимо желая сменить тему. — Точно смолой пропитали. Хотя пол дня дождь лил.
— Сие, должно быть, проделки дьявола, не так ли господин бакалавр? — съязвил фенрих. — Так как насчет привала?
— В нем нет необходимости, господин Шварц, поскольку Вы с господином Гогенгеймом почти у цели.
— То есть? — удивился Вильгельм.
— Замок барона за тем холмом. Думаю, господин Гогенгейм позаботится о том, чтобы Вам устроили достойный ночлег.
— А Вы, дорогой бакалавр? — недоумевал врач. — Разве Вы не воспользуетесь гостеприимством барона? В конце концов, Вы виновник спасения Теофраста и снадобий, без которых нам и вправду было бы трудно взяться за лечение. Что до книги, то Теофраст знает её почти наизусть, и сгори она нынешней ночью, мы восстановили бы её по памяти. Как бы там ни было, у барона есть все основания быть Вам признательным.
Мартин колебался. Здравый смысл подсказывал, что предложение Гогенгейма следовало принять, но было трудно преодолеть ужас перед нечистым. Что, если это ловушка? Что если дьявол помог Мартину избегнуть смерти телесной, чтобы теперь сгубить его душу? Если бы Мартин сгорел заживо, спасая ребёнка, возможно, ему зачлось бы это на Страшном Суде, а теперь бес просто посмеется над ним.
«Нет, — подумал он, — даже, если бы я сгорел,
