бы ненадолго вечно ускользающее чувство удовлетворённости и покоя. Но скупые боги рассудили по-иному, а потому почти сразу после дневного сна в полглаза, при входе в воду нога оступилась и поджидавшая ошибку река не упустила шанс взять плату за отобранные у неё сокровища. Она резко подбросила бессмысленно барахтающееся тело на глянцевую волну у порога, а уж та от души и со всей мощи швырнуло его вниз, на буруны и камни. После резкой боли, после того как удалось выбраться на берег и немного отдышаться, осмотреться, успокоиться, пришла обида до злости на вышние силы, которые так несправедливы и жестоки к нему лично и к тем, кто отчаянно ждёт пищу там в мрачной глубине спасительного подземелья. Обида за кривые усмешки, за непринуждённый садизм обличённых властью над ними слабыми, но не изнеженными. Захотелось безрассудно, с надрывом бросить в их самодовольные физиономии самые жуткие проклятья, стребовать у них, наконец-то, ответы. Ответы на то, зачем они такие мощные и непогрешимые так требовательны к роду человеческому, почему не оборонят от свирепых хищников, от болезней и непогоды? Почему, создав мир, наполненный до краёв теплом и пищей, с такой неохотой дают страждущим, выбивающимся из сил людям, даже сущие крохи? За что им такая пытка, когда наступят другие времена, времена благоденствия с сытостью и спокойствием? И есть ли у них хоть какой-то шанс..?
Но, истекающей кровью охотник, не выкрикнул ничего, а лишь прорычал в полголоса что-то неразборчивое, заскрипел зубами, да бросил ненавидящий взгляд через спину, в неопределённость, в эфир, в адрес безжалостных богов. Они всегда заняты, им нет дела до его раны, а потому, не смиряясь в душе, сейчас стоит заняться повреждённой конечностью, промыть её, укутать целебным листом с перевязью.
Нужно идти, нужно дойти, трудны первые шаги, боль пульсирует в искалеченной ноге и голове, но останавливаться нельзя, остаться в лесу на ночь, значит стать лёгкой добычей медведей, значит, племя останется и без добычи, и без ещё одного добытчика. В грязной, в косматой голове дикаря, в светлом его разуме влекущим ориентиром всплыл образ спасительной пещеры со своим собственным лежбищем, с местом удобным для отдыха и сна.
А место то было действительно выдающимся и весьма уютным, уютным как материнское лоно, как потайная нора мелкой зверюшки, уставшей от вечных погонь. В нависавшей над костром скале, силы природы создали невысокую, но просторную нишу, невысокую настолько, что взрослый человек, пробираясь в неё на коленях, не касался головой свода, а просторную – как раз для двоих лежащих, с небольшим запасом. Много лет назад облюбованное ложе мужчина устелил старыми шкурами, бросив их поверх слоёв еловых веток и подсушенной травы. Соплеменники, разбредаясь на ночь, особо не претендовали на его убежище, у каждого имелось своё незамысловатое логово, всегда удалённое от нескольких десятков подобных, приватное и независимое. Ко всему прочему, подход и расположение места отдохновений ныне раненого охотника, казались остальным неоправданно сложными до вызывающей вычурности, даже его постоянная женщина не сразу привыкла к новому обиталищу их импровизированного семейства, тем более что вскоре появился детёныш, который по младенческой глупости норовил подобраться к краю и соскользнуть в очаг.
Но мужчина был добытчиком, большим, сильным и всегда успешным, с животным чутьём на зверя и возможные опасности, а потому его побаивались слабые и уважали равные, не решаясь вступать в открытую конфронтацию. Несильно волнуясь из-за косых взглядов и перешёптываний дивящихся соплеменников, положение своего гнезда он выбрал неслучайно, во-первых, в случае нападения врагов из пришлых, постоянно кочующих стаек злобных воинов, а такое редко, но происходило, остальные окажутся в большей уязвимости, и основной, как правило, внезапный удар примут на себя. Тут имея запас времени можно осмотреться, сориентироваться и принять правильное решение, или ускользнуть незаметно, использую сумеречные зоны и знания о лабиринтах пещеры, сохранив тем самым жизнь свою, своей женщине и детёнышу. Или лучше неожиданно для вторгшихся обрушить на их головы тяжёлую боевую дубину усеянную вкраплениями из камней и ракушек. Во-вторых, жилой грот, располагаясь в толще горы, имел свой микроклимат и, по большей части, не зависел от происходящего на поверхности, но зимой, когда с едой становилось совсем плохо, холод, следуя за движением воздуха, изредка все же затекал и сюда, чтобы выстудить скудный интерьер дикарей, заморозив и воду, и камни. Вот тогда-то расположенная над неугасимым костром ниша имела самое выгодное положение, добрая часть идущего кверху тепла попадала в неё, а скальный выступ всегда оставался слегка подогретым, что, в конце концов, по достоинству оценила и его семья, маленькая ячейка нарождающегося общества.
Значительная часть пути уже пройдена, пораненная нога устала сильнее здоровой, но, главное, кровь всё-таки перестала сочиться из-под травяной повязки с терпким ароматом раздавленных ягод, игравшей в большей степени роль подавителя запаха от свежи-разодранной плоти, теми же растениями он переложил и рыбу. Найти, достать еду это ещё не всё, её нужно принести оставшимся в пещере нескольким детям, трём старухам, беременным женщинам и тем, кто сегодня не смог вырвать у враждебного мира ничего на пропитание, донести, а не превратиться в жалкую тушу с развороченными внутренностями и раздробленными костями.
За последние два года в округе появились полчища огромных бурых медведей. Пришлые, согнанные с обжитых мест неведомой силой, злые от голода хищники буквально зверствовали, они бесцеремонно, почти в открытую, охотились на людей, жестоко убивая и пожирая их, считая добычей лёгкой и почти безопасной. А потому не стоит лишний раз раздражать ненасытное обоняние своих врагов, стоит маскироваться самому и маскировать отнятое у коварной реки, тем более что с повреждённым бедром шансов хотя бы убежать нет никаких. Одолев половину подъёма по голому склону, охотник по своей личной традиции останавливается возле старого дерева, вернее, возле того, что осталось от некогда цветущего создания с роскошной кроной в завитушках из шуршащей листвы с еле приметным родничком чуть поодаль. Тончайшая струйка ещё тогда не имела сил на рождение хоть какого-нибудь ручейка из своей холодной, сладковатой на вкус водицы, которая только и успевала, что увлажнить близлежащие камни да утолить парой глотков жажду случайных путников, основном из животного царства. Сейчас же влага просто сочилась, даже не показываясь на поверхности, определяя своё положение лишь большим мокрым пятном, вытянутым в сторону подножья горы. Ствол, почерневший от непогоды местами голый, местами в лохмотьях из отставшей коры, потерял с надеждой на возрождение и все ветви, кроме двух. Они как худые корявые руки старика, поднятые в немой мольбе к небесам, как и само растение, ожидали, когда же насекомые и время покончат с корнями и, умершее много лет назад дерево, свалится в ближайшую расщелину.
Медведи всегда незаметно для жертвы идут по её следам, чтобы в удобный момент совершить своё кровавое дело, преследование может длиться целый день и трудно сказать при каких условиях, когда произойдёт нападение. А значит, всегда приходилось осматриваться, прислушиваться, принюхиваться, быть настороже. Вот и сейчас, прежде чем устроиться на тёплом валуне, пораненный мужчина, окинул взглядом придремавшую к вечеру округу, всё казалось спокойным, без угрожающих признаков, без примет, вызывающих страх и скорые во имя спасения действия. Но тревога и не думала отступать, она однажды в раннем детстве поселившись в душе пещерного человека, сопровождала каждый миг его краткой жизни, каждый шаг и каждый вздох. Даже прибывая в глубоком сне, он чётко знал, где примостилась его уставшая плоть, где его несложное оружие, и куда бежать при любом из возможных вариантов опасности.
Река, отразив на гладкой поверхности лазоревой небо забитое скучающей ватагой мелких курчавых облаков, подобно лоснящемуся телу исполинской змеи, тремя изгибами разлеглась среди поросших дремучей древней тайгой предгорий. Собранная в виде обязательной дани, животворящая влага неспешно текла в тысячелетнем русле к умопомрачительным далям, в бассейн без названия, к невообразимому скопищу ядовито-солёной воды с вечным волнением и нестабильностью. В положенных местах, где позволяли уклон и почва, деревья, кустарники плотными массами спускались на берег, оплетая его зелёной сетью непроходимых зарослей с редкими, едва приметными звериными тропками. Сейчас они безмолвствовали, оставались недвижимы, но охотник точно знал, чувствовал, что там есть хищник, особь враждебного вида, и может даже не одна, и может, смотрит сейчас на него из предательской чащи, оценивая голод и усилия необходимые для нападения на стоящую у мёртвого дерева добычу.
До входа в пещеру оставалось совсем немного, но по крутому подъёму. Солнце тоже устало, оно уже прикоснулось краем своего распухшего к вечеру, алого тела к потемневшим вершинам далёких гор. Скоро наступит сумрак, скоро тени превратятся в неясных призраков, а утихающие к ночи звуки леса станут нашёптывать и о хищниках, и о неприкаянных духах, тоже желающих погубить одиноко бредущего человека. Стоит поспешить убраться под каменные своды подземелья, пока ещё медведя можно увидеть задолго до нападения, пока есть шансы избежать расправы.
Пристанище его малочисленной стаи считалось самым удачным жилищем среди соседних обитателей, в незапамятную эпоху расселившихся в местных лесах по берегам реки, обычно тихой и всегда радостно обильной на рыбу. Они, те другие, вынуждены были сами вгрызаться в землю, создавая убежища похожие на норы или делать убогие шалаши, постоянно прибывая в страхе. Изголодавшийся медведь, по возрасту неспособный открыть охоту на чутких юрких олений и кабанов, в отчаянье скорее всего нападёт на стойбище людей. Возможно, его убьют, возможно, даже без потерь, но возможен и другой сценарий…
Родовая пещера охотника начиналась широким, но невысоким входом, напоминавшим горизонтальную щель, зазор между двух мощных, изъеденных вечностью и мхом глыб, лежащих одна на другой. Приходилось какое-то время идти, согнувшись, но после грот резко расширялся вверх и в стороны, образовывая обширный зал песочного цвета с десятком идеально прямых колонн, созданных в древности водой из растворённого за века камня. Там по серединной части транзитом пробегал небольшой ручеёк, который выйдя из-под дальней стены, растёкшись вечной лужей, спешил через несколько шагов, поднырнуть в трещину и с беспокойным журчанием исчезнуть в толще скалы. Высокий свод природного чертога, поддавшись тысячелетнему давлению, обрушился частью, но не сильно, в двух местах, через них солнце, проникая утренними лучами, загоняло тьму и сырость в дальние углы, до наступления вечера, до появления мягкого сумрака, незаметно, воровато поедавшего чёткость теней, размывая контуры декораций. Он густел как сохнущий ил,
