аккомпанировал громкой брани. На заднем стекле внедорожника красовалась аккуратная дырочка в форме полных женских губ.
А Яна смеялась – весело, заливисто и очень обидно.
…Или это она возвращалась весной?
Да нет. Весной она познакомилась с Мишей. И тоже, между прочим, на выставке.
Погода была хорошая, ясная и прозрачная, шагалось легко и быстро. Яна, как обычно, выкраивала время на разглядывание картин.
Вот заснеженные острые пики, нежно-розовые от мягкого солнца; вот гордая сосна с утеса обозревает бесконечные, пронзительно-синие море и небо; а вот зимний лес в сумрачно-сиреневых тонах, и неспокойные воды в золотисто-медных…
Перед следующей картиной она остановилась.
Извилистая, как ручеек, тропинка, выбегала из светлого березняка и прыгала с пригорка на луг, а потом – к реке. На ветке вопросительно чирикала верткая птичка, с интересом разглядывая человека. Пахло солнцем, травой и водой; цветочные головки слегка покачивались. Смеясь, Яна сделала первый шаг…
Стоп. Никакой тропинки, конечно, не было. И березняка не было, и луга. Она стояла вплотную к картине, а рядом на бордюре сидел молодой художник.
А ведь он создал замечательный мир, подумала Яна. Мир, в который можно открыть дверь. Интересно, а сам он об этом знает? И улыбнулась, щурясь. Не так, как улыбаются соблазнительницы-ведьмы. Просто так.
И он ответил ей улыбкой, в которой было солнце на лугу, тепло прогретой березовой коры и нехитрая песенка непуганой пташки. И Яна обрадовалась: он понял правильно!
*
- Знаешь, отличная мы здесь мишень, - заметила Яна.
- Угу, - лаконично отозвался Леша, устраиваясь поудобней.
Они примостились на каменной осыпи, смутно белеющей в погустевших сумерках на склоне. Ниже осыпь крутыми уступами спускалась вниз, где-то там во мхах струился горный родник. А дальше, по другую сторону ущелья, чернели острые, как зубья пилы, высокие ели на следующей гряде.
Так и мерещилась тонкая эльфийская стрела, несущаяся со стороны угрюмого леса.
- Ян… - Лешка доверчиво придвинулся к ней. Становилось прохладно. – А что такое Аэр?
- А ты где это слово слышал? – шепнула она.
- Да от тебя же…
Что ж, очень возможно.
- Вообще-то «Аэр» - по-гречески «воздух», - начала она, глядя на лес. – Его Анаксимен так назвал, был такой философ в Древней Греции… давно-о… - она зевнула, - и вот, он считал, что мир произошел из воздуха.
- А почему из воздуха? Из него же ничего не сделаешь…
- Ну смотри: воздуха же не видно? И Аэра тоже. Воздух движется, как хочет, его становится то меньше, то больше, он может стать водой, а вода потом – льдом…
- Ну, это да. А остальное? А деревья там, а люди, а душа?
- Так воздух – это не Аэр! – Яна значительно подняла палец. – Это, скорее… скорее, дыхание. Из него может получиться все.
- Все-все? – в голосе Леши было и недоверие, и восхищение. – Вот все, что есть?
- И не только. – Она увлеклась и говорила больше себе, чем ему. – Все, что уже было, а теперь нет. Все, чего еще нет… Все, что могло быть… Все, чего мы когда-то хотели… Я вдыхаю – и вбираю в себя весь Мир… Ты не думай, это не только наша планета, и даже не только наша Вселенная… А потом выдыхаю – и мое дыхание летит над Миром, обнимает его весь, далеко-далеко от меня, и рождает где-то что-то новое. Мое. И в то же время весь Мир остается у меня внутри, здесь вот… - она коснулась груди – такой большой, что ни взглядом, ни мыслью не охватишь никогда… а вот дыханием – им можно легко… - Она вздохнула и встряхнулась. – В общем, я тебе что хотела ска…
И тут она услышала.
- Тихо.
Кто-то карабкался по осыпи, подбираясь к ним. Яна навострила уши, потом кивнула брату на расщелину, прикрытую сверху кустарником, в которую они и забились. Вскоре слабый вечерний свет мигнул, в сумерках обозначился женский силуэт. Леша прыснул, Яна шикнула.
- Яна-а… Леша! Что-то вы долго ходите.
Когда мама скрылась за кустом, старшая сестра подмигнула, они выбрались наружу и тихо, как индейцы, поползли следом.
*
Она ввалилась в комнату, распахивая высокую – в два ее немаленьких роста – дубовую дверь. Встряхнула мокрыми волосами, отшвырнула сумку в угол.
- Ба! Я дома.
- Ну, здравствуй. – Анна Андреевна повернулась к ней от электроплиты. – Обед почти готов. Устала?
- Угу, - промычала Яна, почесывая в затылке, размышляя, как бы лучше начать.
- Ты рассказывай, рассказывай, - улыбнулась бабушка. – Что там у тебя сегодня?
Она обо всем уже догадалась. Яна никак не могла принять это как данность: бабушка знает наперед если не все, то основное.
Обед был вкусный, разговор – длинный. Волосы высохли и завились колечками, а дождь все шуршал…
- Ну, вот и все, - так, а теперь пора задать главный вопрос!! – Ба, - осторожно начала Яна, - и что ты обо всем этом думаешь?
- В смысле?
- Ну-у… Ты что-нибудь чувствуешь?
Вообще-то даже многие волшебники не верят в предсказания будущего. Пусть сомневаются, сколько влезет. Но что было верно – так это бабушкины предчувствия. Железно. Проверено.
- Ничего, - вздохнула бабушка. – Ни плохого, ни хорошего. Уж не знаю, что тебе и посоветовать.
Так. Это что-то новенькое.
- Совсем-совсем ничего? Ну, я имею в виду, если что-то плохое, я не поеду! Честное слово!
- Нет. Совсем ничего. Наверное, можешь ехать, если хочешь…
Вот так вот. Приехали. Яна, как на кочку, наскочила на необходимость решать самой. А этого хотелось меньше всего.
Наверно, мстительная судьба посмеивается сейчас где-нибудь далеко отсюда… Яна фыркнула. «Ну ладно же! Если ты и существуешь, все равно я тебя обскачу!»
В пыльном шкафу она отыскала среди пузырьков с эфирными маслами, мелкокалиберного колющего оружия и старых амулетов небольшую черную с серебряным коробочку. Внутри лежали плотно уложенные карты.
Яна редко применяла старый цыганский дар, доставшийся вместе с малой толикой крови от отцовой матери. Предпочитала не знать будущего заранее и набивать шишки самостоятельно. Но сегодня ей было боязно и неуютно. Как будто она готова сделать что-то, чего уже не поправишь. Яна вынула карты, перетасовала. «А вдруг они скажут «нет»? А если «да»? А вдруг что-то, что я не хочу знать?!» Она раздраженно впихнула карты обратно в коробку; одна выпала и, кружась, опустилась на паркет рубашкой вниз.
«Судьба».
С желто-черной карты на Яну смотрел, паскудно ухмыляясь, краснорожий рогатый черт.
Ч-че-орт…
*
Она плохо спала этой ночью. Ей все бродилось по огромным, кипящим суетой мегаполисам, где, как в клипе, сменяются лица и пейзажи, и где на одном из глянцевитых кадров блеснут вдруг единственные, особенные глаза – все равно, мужские, женские ли, но свои, волшебные! – и исчезнут в людской мешанине; бегалось по темным узким улочкам американского захолустья, погруженным в вечернюю тень, где на окраине обязательно чернеет заброшенный, покосившийся дом (ну прямо как в «Томе Сойере»!), где тихий воздух напрягся и ждет выстрела из кольта.
И везде нет-нет, да и мелькнет – человек. Мужчина, женщина… Подойдет к ней на остановке, тронет за плечо; подсядет на скамейку в парке; догонит под проливным дождем – и на нее глянут эти особые глаза, навсегда отмеченные знанием…
А днем она стояла в длинной нудной очереди за документами в какой-нибудь облезлой конторе. Было душно и жарко, либо гуляли сквозняки и мерзли ноги; за мутным окном светило тусклое осеннее солнце, потом шел дождь, потом падало нечто среднее между дождем и снегом.
Она не замечала, как проходило время.
*
Ночи в декабре темны, колки и холодны.
Поздний полупустой автобус, тяжко ухнув, откатился от остановки. Из полузалепленных снегом окон пробивался теплый желтый свет, в котором порхали над дорогой снежинки.
- Сто-о-ой! Стой!!
Увязая в снегу, к дороге по лесопарковой зоне бежала девочка в темном полушубке, размахивая толстой папкой бумаг.
Поздно. Водитель уже не слышит. Снегопад гасит ее крики, и автобус, повиливая на обледеневшей полосе, скрывается в темноте.
- Стой, говорят тебе!! – Яна с разбегу вылетела на укатанную полосу, поскользнулась, распласталась на льду, кое-как отползла с проезжей части, прижимая к груди драгоценную папку.
Прислонилась к столбу и заплакала.
Мягко, бесшумно падал снег, постепенно засыпая безлюдную дорогу. Навес у остановки стал похож на сказочный домик. Скрипели деревья, одетые прозрачным льдом, и гнулись под его тяжестью. Молча смотрело вниз черное, как провал, беззвездное небо.
Яна посмотрела на часы, потом на дорогу – и снова всхлипнула. Документы для отправки в Америку – вот они, у нее в руках. Моталась, собирала – и опоздала к последнему сроку. Через пятнадцать минут они соберут заявки, упакуют их, запрут офис – и уедут. А Яна останется здесь, посреди дороги – ждать неизвестно чего.
Далекая дивная земля Америка подмигнула издали, поманила – и снова уплыла в какие-то свои, недоступные измерения.
Яна больше не плакала, она хмуро смотрела на падающие хлопья. Все, поздно… - глухо и обреченно стучало внутри, - поздно… поздно… - как будто бил тяжелый молот.
А оно мне нужно?
Тихо мерцающие звездочки невозмутимо порхали… Яне захотелось швырнуть ненужные бумажки на дорогу, развернуться и темноволосой Снегурочкой скрыться в зимнем парке.
К черту тебя, гордая земля Америка!
Желтый, как жук, корпус маршрутного такси прорвал тонкую кисейную завесу снежинок. Яна стояла столбом, уставясь на подрулившую маршрутку.
- Девушка, ну вы садитесь или нет? – нетерпеливо крикнул водитель.
И внутри Яны оборвалось. И она, покрепче стиснув папку, влезла в такси, сдавленно проговорив:
- Вы только побыстрее!..
*
Жизнь постепенно входила в прежнюю колею; подростков не сгоняли больше толпами в тесные аудитории и не заставляли на время решать тесты в тысячу пунктов, расставляя черной гелевой ручкой аккуратные крестики. В первом туре, куда допускались все желающие, в громадном зале толпилась тьма народу. На второй день все они с нетерпением бежали к дверям Дома Творчества – высматривать свою фамилию в длинном списке. Все же ко второму туру людей стало поменьше, а задания – длиннее. Яна ставила кучу крестиков, а потом прищуривалась, смотрела на дело рук своих и думала: а вдруг, если у меня все правильно, рисунок будет похож на елку? Или на собаку, или на человека?
А потом она сдала толстую папку с персональными данными, американцы забрали ее и уехали.
Первого мая Яна вернулась домой поздно. От нее пахло дымом, в волосах застряла пара травинок. Усталая, она еле доползла до дома от Ботанического леса, то есть сада – считай, с другого конца города.
- Отпраздновали? – спросила Анна Андреевна. – Майский шест был?
- Был, - довольно ответила Яна. Бабушка улыбнулась в полумраке комнаты – свет не включали.
- А что еще было?
- Да много чего… - лукаво пропела Яна. «Вот хитрая девчонка», - подумала Анна Андреевна. Она догадывалась, в каких темных краях погуливает внучка, но относилась философски: запрещай, не запрещай – все они в этом возрасте так делают…
Яна тем временем нащупывала телефонный кабель – на ночь она всегда отключала телефон. Розетка за что-то зацепилась и не желала отделяться от своей второй половинки. Яна дергала, пока больно не укололась.
И тут телефон зазвонил, да так, что она вздрогнула. Десять вечера; ну какой дурак будет звонить в такую поздноту? Она снова, уже с раздражением, дернула провод, игнорируя
