ГОДЫ ЖИЗНИ

от главного корпуса. Уже при нашем поступлении имелся проект постройки нового здания института, но его строительство было завершено через несколько лет после нашего выпуска. Лекции по общетехническим дисциплинам читались обычно для всего потока нескольких факультетов в больших аудиториях, в том числе в актовом зале. Запомнились первые лекции по математике доцента А.А. Гаршнека (Сан Саныча). Его речь была очень образная, с  юмором. Самые сложные вещи он рассказывал просто и доходчиво. Единственным недостатком было то, что я не успевал записывать конспект лекции, будучи увлечен ее содержанием. Зато что-то оставалось в голове. При подготовке к экзаменам я кооперировался с моим другом Германом Попеновым, у которого были абсолютно идеальные конспекты, но никаких «залежей» от прослушанных лекций в голове. Полной противоположностью Сан Санычу был преподаватель начертательной геометрии Палувер. Весь текст своей лекции вместе с чертежами он излагал на доске, причем с максимальной аккуратностью и четкостью. На этих лекциях я успевал свободно записывать конспекты. Палувер был буквально артистом - преподавателем. Сказав последнее слово лекции, он разжимал пальцы, держащие мел, и тут же звучал звонок на перемену.
С самого начала помимо общетехнических предметов, у нас в группе начался специальный предмет «Энциклопедия судостроения». Первую вводную лекцию нам читал зав. кафедрой технологии судостроения и судоремонта Ковтун. Он был один из немногих преподавателей факультета, которые носили морскую форму. К нам он явился в полном параде «морского волка», но лекцию начал с отрезвляющих слов : «Судостроение - это не белый китель з золотыми нашивками, не шторм и качка , а сварка, ржавчина, краска, железо!». Эта вступительная лекция все же не смогла полностью вытеснить из наших душ «морскую» романтику. Первое, что я купил из одежды была фуражка с «крабом» и тельняшка, затем был морской китель. В дальнейшем ЭС нам читал декан факультета Муррель. Это был златоуст, морской «травила». Он нам рассказывал различные байки из морской и судостроительной практики, которые при всей своей занимательности несли и полезную информацию. Главной задачей этого предмета был ввод новичка в терминологию судостроения, в его историю и основные понятия. Это что-то на подобие латыни для медиков. Каждую лекцию Муррель начинал с фразы: «А сейчас мы запишем несколько морских терминов, которыми вы можете удивить свою бабушку!». Сам Муррель был специалистом по судовым двигателям. Свою диссертацию он защищал по теме «Дизели с наддувом». Ходили слухи, что сделать эту диссертацию ему помог его тесть. Поэтому студенты, когда шел рассказ о подобных двигателях, невинно спрашивали Мурреля, как пишется слово с одним или с двумя Д. Сам Муррель был остроумным и находчивым, даже когда попадал в неловкое положение. Однажды была экскурсия в Таллиннский порт на какое-то судно. Спустились в моторное отделение. Муррель показывает на главный двигатель и говорит: «Вот типичный представитель двухтактных дизелей». Присутствующий моторист возразил, что двигатель четырехтактный. Муррель тут же нашелся: «Вот что значит, делать поспешные выводы!».  Читал у нас Муррель полгода, а потом уехал на год в Англию на прием судов, строящихся там для СССР. После его возвращения мы долго еще слушали его рассказы об английской жизни.
После отъезда Мурреля лекции по ЭС читал преподаватель конструкции корпуса Прейс. Но это были уже совсем не такие увлекательные «посиделки».

2.2.2. Общежитие

Наше общежитие на Кохту 4 принадлежало кораблестроительному факультету. Располагалось оно в самом сердце Таллинна на Вышгороде. Рядом были Совет Министров Эстонии, министерство юстиции, министерство финансов, Домский собор, собор Александра Невского, республиканская библиотека имени Крейцвальда. Общежитие размещалось в когда-то шикарном здании финского посольства времен независимой Эстонии. Спальные помещения располагались в основном в больших залах по 10-15 человек. Была одна большая общая кухня, где вечерами собиралось почти все общежитие. Здесь не только варили и жарили, но и «травили» всякие истории, пели под гитары трех «Братьев-Вошкиных», которые были вовсе не братья, но входили в состав санитарной комиссии общежития. Отсюда и их «псевдоним». Гигант Ваня Дудкевич из Белоруссии так отбивал чечетку, что сыпалась штукатурка. Феликс Акопян, как истинный кавказец, потреблял невероятное количество перца, которого ему всегда не хватало. Если он просил одолжить немного, то остаток назад ты не получал, так как он весь пакет ссыпал в свою кастрюльку с пельменями или макаронами. Я не помню другого такого веселого время- препровождения, как на этой кухне. Говоря о нашем общежитии, нельзя не упомянуть двух его руководителей - коменданта общежития Линды, молодой женщины довольно крутого нрава, и слесаря - самоделкина Хендриксона. Линда правила нашей шумной общиной железной рукой и ее опасались даже весьма отпетые жильцы. Страстью Хендриксона были приводы для автоматического закрывания дверей. При всем невероятном разнообразии исполнения, идея всех конструкций была одна - груз, подвешенный на тросе, перекинутом через блок, при открывании двери поднимался вверх, при отпускании - резко падал вниз, захлопывая дверь с оглушительным грохотом. При пользовании дверьми нужно было следить, чтобы обрушивающийся груз не упал на твою голову. При выборе самого груза фантазия мастера не знала границ. Так, например, в туалете в качестве груза висел якорь большого электромотора.

Друзья-приятели по общежитию.
Меня вместе с десятью другими первокурсниками поселили в проходном зале, где во времена посольства, видимо, давались приемы. Вместо окон были три высокие арочные двери на большой балкон, с которого открывался потрясающий вид на весь средневековый Таллинн. От прежней посольской роскоши остались только бронзовые львиные лапы дверных ручек и сами тяжелые резные двери. Известно, что за все на свете приходится платить. Мы уплатили за балкон с шикарным видом сполна зимой. Холод в комнате(в зале!) стоял невыносимый. Спали мы в шапках. На подушках от дыхания образовывался иней. Красивые кафельные печи, топящиеся сланцевыми брикетами, практически не согревали помещение. Но, надо сказать, что все эти неприятности нас мало трогали. Настроение было более чем приподнятое. В течение двух лет, которые мы прожили на Кохту 4, нас несколько раз переселяли по разным комнатам и перетасовывали состав людей. Поэтому мои соседи постоянно менялись. В первый же семестр в нашем зале жили Герман Попенов, Вова Вавренюк и Олев Пунане - все из Эстонии, г. Раквере, Лева Иванов из Калининградской обл., г. Мамонов, Борис Шелехов, урожденный луганчанин, но живший с родителями где-то в Прибалтике, Леня Кривов из Псковской обл., Эдуард Минский - из Паневежиса, Литва, Вова Курышев - откуда не помню, Бронька Карпов - из Загорска под Москвой, Марк Рабинович из Борисова, Белоруссия, Леня Савченко из Медвежьегорска, Карелия,и я из Киева. Такая была география. Кроме Вавренюка и Пунане, которые учились в группе судомехаников, все остальные ребята были из нашей группы, Поэтому кроме чисто житейских нас объединяли и «научные» интересы. Все были достаточно дружны друг с другом и я не помню каких-либо серьезных разногласий или споров. Несколько обособленно держался Б. Карпов. Он был на несколько лет старше нас. Его сверстники по Загорску учились на нашем же факультете тремя годами старше (уже упомянутые «Братья Вошкины»). С ними он и проводил большую часть своего времени. Надо сказать, не очень разумно, так как эта компания пила серьезно. К сожалению у Броньки в этом деле тормоза не работали он часто попадал в неприятные, а часто и в опасные ситуации. Где-то на третьем курсе даже стоял вопрос о его отчислении из института. Мне и Марку Рабиновичу, жившим тогда с ним в одной комнате, пришлось взять над ним жесткое «шефство». Я помню, чтобы удержать его от возможного срыва, мы все втроем отказались от встречи Нового года и всю ночь сидели над курсовыми проектами. Каждый бывший студент может в полной мере оценить эту «жертву». Бронька все же благополучно закончил институт. Вообще он был очень способным человеком, закончил школу с золотой медалью. Почему он отстал от своих одногодков я не знаю, но думаю, что виной тому была «белоголовая».

2.2.4. Первый Новый Год в Таллинне

Передо мной лежит студенческий фотоальбом. На нем запечатлена встреча первого Нового года в Таллине. В кадре Л. Иванов, Э. Минский, Б.Карпов, М. Рабинович, Л.Кривов и я. Кто снимал, я не помню. Отсутствуют все трое из Раквере, В.Курышев и Б. Шелехов, так как они уехали на праздники домой. Стол накрыт газетами. На столе несколько мисок с закуской для «общего пользования», пара бутылок портвейна (мы тогда предпочитали почему-то портвейн «777») и несколько бутылок лимонада, открытая банка консервов. Индивидуальных приборов нет и в помине. Все поднимают «бокалы», которые отдают подозрительным матовым отблеском. Это бывшие тогда в употреблении обычные стаканчики для бритья. Куратор нашей группы, нечто вроде классного руководителя в школе, Кирпичева (имени и отчества не помню) была приглашена к нам на эту встречу Нового года. Она была в восторге от разноцветных «бокалов» на столе и спросила, где мы приобрели «такую прелесть». После первого выпитого ею «бокала», мы объяснили его обычное применение. Ей сразу сделалось дурно. После вынужденного посещения туалета она сразу ушла домой. Все наши уверения, что мы стаканчики тщательно вымыли, не могли преодолеть ее отвращения.
На снимке отсутствует также мой брат Фима, который имел к тому времени свою компанию. Мы постепенно отдалялись друг от друга.  

2.2.5. Коммуна

Я уже упоминал, что на первом курсе моя стипендия составляла 290 руб. Это было более, чем скромно. Первые пару лет родители нам присылали понемногу денег. Не имея никакого опыта в расходовании средств, мы на первых порах страшно экономили. Почти ничего не покупали кроме макарон и пельменей. Пользовались только самой дешевой в городе столовой «Централь» или столовой в институте. Но все равно денег не хватало. Как-то они незаметно расходились. Это подвигло нас объединиться в коммуну. Мы просто сложили все наши деньги, вне зависимости от того, сколько у кого было. Одно это существенно увеличило наши возможности. Проявился эффект т.н. синергии, когда суммарная эффективность от сложения составляющих больше суммарной эффективности всех составляющих. Действительно, если я сам покупал себе туфли, то образовывалась брешь в бюджете, почти равная половине стипендии. Если же мы кому-нибудь одному из коммуны покупали те же туфли, то дырка в бюджете делилась на всех и на еду во всяком случае хватало. Правда, не всем покупали туфли, а только тому, кто в них действительно нуждался. Действовал известный принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям». А потребности определялись совместным решением. Коммуна у нас продержалась пару лет. Правда, ее состав был переменным. Потом с ростом и разнообразием индивидуальных потребностей (в основном в связи с