post mortem

то,  что  у  меня
сейчас есть. Возраст и здоровье  уже  не  то:  печень  частенько
беспокоит, и от добра  добра  не  ищут!"  -  заключил  он.  Лена
словно уловила его мысли.
  - Ты мне не предлагаешь замуж, а Лешка предложил!
  "Когда только успел? "- а вслух  он  и  для  себя  неожиданно
спросил:
  - А машина здесь при чем?
  - А при том, что... - она тоже оказалась не готова  к  такому
вопросу, на минуту перестала всхлипывать,  но  и  длинные  паузы
были  не  в  ее  характере,  -  что  зарплата  у  меня  сто  рэ,
секретарши, а теперь можешь совсем меня выгнать, да?
  - Не выгоню, - Николаю Ивановичу было  неприятно  ее  падение
до такого вопроса, и он не пытался  скрывать  этого,  -  как  на
рынке!
  Но Лена должна оставаться Леной, и она осталась ею,  и  когда
машина  подъехала  к  даче,  она,  как  ни  в  чем  не   бывало,
поцеловала его в щеку.
  - Я тебя больше всех люблю! И я, -  она  кокетливо  поправило
прическу перед зеркальцем, - отобью тебя у жены. Вот увидишь!
  Лена сразу  прошла  в  спальню,  стала  раздеваться.  Николай
Иванович остановил ее.
  - Может со стола приберем?
  - А-а! - она весело согласилась, - следы  заметаешь,  думаешь
женушка нагрянет! Ух! И влетит тебе  от  нее.  -  Взяла  в  руки
бутылку из-под "Шампанского", - как ты ее грудью  прикрывал!  Во
силища какая!
  -  Перебродило...  Видел,  что  мутное,да  пожалел.  Жадность
фраера и сгубила...
  - А как Лапка переживала, видел?  Цистерну  выдуть  может,  а
одевается как! Не то, что твоя Лена, вот так-то.
  Разговор снова заходил о деньгах и он постарался  увести  его
в сторону.
  - Откуда ты ее знаешь?
  - Кто ее не знает! - Лене  наскучила  уборка,  она  с  ногами
пристроилась на диване. - Парикмахерша на вокзале. Сама  гребет,
мамаша ткачиха, чего не жить.
  Уборку Николай Иванович заканчивал сам:  подмел  полы,  следы
"преступлений" зарыл в снег на соседнем участке. Когда  вернулся
Лена была уже в постели.

  Лампочка на электрообогревателе становилась все ярче и  ярче,
и при очередном своем  включении  сумела  озарить  угол  комнаты
мягким красным  светом.  Значит  наступила  ночь.  Такая  тишина
вокруг. Николай Иванович постарался подогнать свое  дыхание  под
Леночкин ритм, но не  выдержал,  закашлялся.  Ее  аккуратненький
пальчик прижался к его губам: она тоже проснулась и так  же  как
и он слушала тишину. Они не сговариваясь прошептали друг  другу:
"Хорошо  то  как!"  И  одновременно  вздрогнули,  -  в  замочную
скважину кто-то вставлял ключ.
  Первой пришла в себя Лена: ее голос не только не  волновался,
наоборот в нем звучал с трудом сдерживаемый смех.
  - Женушка приехали! От души поскандалим!  Честно  скажи,  она
драться умеет? - прыснула так,что ему пришлось прикрыть  ей  рот
ладонью, но она сумела увернуться. - Ты  чью  сторону  возьмешь?
Ее или мою?
  Но и она вскоре затихла, потому что хозяева в  свой  дом  так
не входят.  Шаги  были  осторожными,  чувствовалось,  что  гость
переступил порог впервые. Скрипнула дверь  в  соседнюю  комнату.
Николай   Иванович   мучительно   соображал:   что    же     ему
предпринимать? "Ясно, что не жена,  тогда  кто?  Ключ  от  двери
родной,  чужим  так  скоро  не  откроешь.  Вскочить  голышом?  И
влипнуть в историю?" Нащупал  под  кроватью  увесистый  предмет,
приготовился  к  броску.  Снова  скрипнула  дверь   в   соседней
комнате. Шаги проделали путь  в  обратном  направлении.  Так  же
щелкнул замок на входной двери.
  Прошло не мало  времени  прежде  чем  он  решился  одеться  и
включить свет.
  -  Испугался?  -  Лена   смотрела   на   него   с   некоторым
превосходством.  -  Скорее  штаны  натягивать!  А  я  мол   так,
прохожая, на огонек заглянула...
  Николай Иванович не ответил. Он  еще  продолжал  ощущать  дрожь  во
всем теле.
  Осторожно вышел на улицу, обошел  дом,  осмотрел  машину.  Ни
души вокруг. Запасной ключ от входной двери находился на  месте:
в тайнике под крышей. "Вот так и появляются легенды о домовых".
  Лену в комнате застал за странным занятием: она  раскладывала
на столе затертый до неопределенного цвета мужской костюм.
  - Видишь? Нашла в той комнате. Смотри! Рубаха в крови...
  Николай Иванович присмотрелся и, уж почему так  случилось  он
и сам не знал, но был уверен на все сто  процентов,  что  именно
об этой пижаме болтал вчера  Лешка.  "И  поворот,  и  фургон,  и
пижама - это все звенья одной цепочки". К тому же  он  обнаружил
пропажу одежды, в которой ковырялся на  огороде,  включая  почти
экзотический подарок - ковбойскую шляпу.
  Лена  поддержала  его  предположительную  версию  и  тоже  не
смогла дать вразумительного ответа на вопрос: при чем  тут  дача
Николая Ивановича. Договорились: от греха подальше - ни кому  ни
слова, и с первыми рассветными лучами возвратились в город.

                             * * *

  Чекороно стоял на одном "верблюжьем  горбе",  всматривался  в
другой, слегка заваленный набок тяжестью, истерзанных  временем,
домишек. Глубоко внизу между горбами чадила незамерзающая  лужа,
заставляя все живое и  неживое  вокруг  недовольно  морщиться  и
преждевременно стареть. Маленькие человечки стекали на  узенький
мостик,   перемешивались,   и   снова    карабкались     наверх.
Эмалированные буквы на  доме  с  башенкой  под  шпилем  сообщали
Чекороно, что стоял он на перекрестии двух улиц: Достоевского  и
Декабристов.
  Человечки  вступали  на  перекресток,  но  так  и  оставались
человечками с низко опущенными лбами и  подозрительными  глазами
из-под, надвинутых на самые уши, шапок.
  Подошел троллейбус  с  табличкой  за  стеклом  "До  вокзала".
Недоуменно похлопал дверьми перед  носом  Чекороно  и  обиженно,
переваливаясь с  боку  на  бок,  пополз  по  маршруту.  Чекороно
направился за ним, взяв за ориентир,  подвешенные  над  трассой,
провода.
  Вокзал ожидал приезда поезда из столицы.  Гудел,  разбухал  у
окошек с надписями, тощал после скрипучего  голоса  в  динамике,
цепенел перед скачущими  на  табло  буквами,  -  ожидал  прихода
поезда из столицы.
  Поезд  опоздал,  но  пришел.  Невидимая  волна   смахнула   с
расписанного ковра  клокочущую  массу,  и  заодно  прихватила  с
собой квадратного  милиционера  с  портупеей  и  кобурой.  Долго
целил тот свой орлиный глаз в Чекороно, и неизвестно чем бы  все
кончилось, если бы не пришел московский поезд.
  Один раз в сутки, вечером, Чекороно мог  отправиться  в  свой
родной город, имея на руках двенадцать рублей  -  столько  стоил
плацкартный билет. "Где взять денег?" Тем  более,  что  там,  на
кладбище,  он  поклялся  себе  ни  в  чем  не   быть   обязанным
человечкам. "Ни в чем!"
  Чекороно вышел на платформу. Оккупированное влажной  серостью
небо и не  помышляло  о  скором  освобождении,  поэтому  он  мог
рассчитывать только на свои силы.
  Тем временем поезд отстучал  положенное  уже  за  светофором,
прокатила мимо и тележка, груженая почтой, оставив за собой  две
одинокие фигуры.
  Нарумяненная женщина в платье с перьями испуганно  плюхнулась
на чемоданы, словно кукла в оборочках на заварной чайник.
  - Нет-нет! Не надо! Здесь  мой  муж  и  два  сына!  В  туалет
пошли! Щас придут, такие молодцы.  -  Она  поочередно  хваталась
руками за чемоданы, видимо недоверяя своим  глазам.  -  Уходите!
Муж ревнивый, убьет! Да-да! Был такой случай, насилу ноги унес!
  Возникшее  поначалу  чувство  брезгливости   уступало   место
раздражению, испытанному Чекороно еще на кладбище, понимал:  ему
нужно   уходить.   Развернулся   на   каблуках...   и    увидел,
размахивающую руками, бабку. Она спешила к нему.
  - Сынок!  Мене  поможь,  мене!  Куды  жа  я  старая-то,  а?..
Чекороно встретил ее более, чем неприветливо:
  - Ты чего мешки бросила? Сопрут, тогда что?
  - Та! Нехай прут! Сказылыся бо воны, у гроб вгонють! -  Бабка
с трудом переводила дыхание. - Поможь мене! Век помнить буду!
  - А если я сопру?
  - Та чо? картоплю? Сама дам! Ты мене поможешь,  а  мий  Йиван
твоей мамке, так-то воно добре будет!
  Чекороно сжалился, мудрая бабка подобрала к нему  единственно
возможный ключик.
  Семенила рядом, говорила на совсем уж  непонятном  языке,  но
ласково, жалела наверное. У стоянки  такси  сунула  в  руку  три
рубля; из ее причитаний понял, что ему не мешало  бы  побриться,
чтобы не пугать "людыну".
  Бабка уехала, а Чекороно направился в парикмахерскую.
  В раздевалке нос к носу столкнулся  с  человеком,  наружность
которого вызывала чувство острого дискомфорта. Глаза его  начали
произвольно метаться по сторонам в поисках подходящей опоры  для
пополнения  каких-то  эстетических  потерь,но  затем   неведомой
силой снова притягивались к  нему.  Чекороно  огляделся.  Вокруг
никого и только этот странный  гражданин.  Он  попытался  обойти
его, -  не  смог:  перед  ним  была  стена,  на  которой  висело
обыкновенное  зеркало!  только  большое.  Это   был!   Он   сам!
Чекороно! О ужас!
  Поросшие  грубой  щетиной  острые  скулы;   землистая   кожа;
глубоко запавшие, под далеко выдвинутый  вперед  лоб,  глаза,  с
крупными,  мутными  бельмами;  неприкрытый  до  конца   рот,   с
торчащими наружу редкими зубами. "Все! Это все, что осталось  от
улыбчивого Владимира Владимировича  Малинина!".  И  единственной
золотой коронки не было - факт, не могущий уже повлиять  на  его
представление о человечках.
  Чекороно  ожидая  своей  очереди,  невольно   прислушался   к
светскому разговору, насторожился.  Плотно  охваченный  креслом,
вальяжный чиновник тянул кверху левую  бровь  и  капризно  ломал
губы.
  -  На  закуску,  вам,  Лапочка,  я  могу  вам  такой   десерт
предложить, пальчики оближите... Хотя нет, пальчики здесь  будут
не уместны. Нет, но вы просто ахнете!
  А парикмахерша - крупная,  приятная  блондинка  окружала  его
волшебными   движениями.   В   ушах   чиновника     произрастало
растительности больше, чем на  всей  огурцовой  голове,  но  она
старалась и чиновник не оставался в долгу.
  -  Сегодня  на   срочном   заседании   бюро   обсуждали   акт
вандализма, произошедший ночью на кладбище...
  - Надо же! - вторая парикмахерша всплеснула руками, - уже  на
кладбищах насилуют!
  Чиновник поморщился.
  - Я говорю, акт вандализма. Осквернены  могилы,  а  из  одной
похищено  тело  воина-интернационалиста.  Создана  комиссия  для
расследования. В нее вошли: председатель - ваш  покорный  слуга,
милиция, военкомат и от комсомола...
  - Лешка?! - Лапа не могла скрыть радостного удивления.
  - Да, и Леша тоже...
  Лапа сдержала себя: Лапа проводила чиновника до двери,  -  но,
как  только  он   скрылся   за   ней,   все   присутствующие   с
негодованием   бросились   обсуждать   услышанное.   Букет    из
национализма,     интернационализма,     фашизма,     нигилизма,
патриотизма,бандитизма,  коммунизма  м  еще  какого-то,   совсем
незнакомого ему  "изма"  опустился  на  голову  безответственной
молодежи.   Не   было   только:"наплевизма"   -   огромного    и
неподъемного, давящего каждого на своем  пути,  включая  и  тех,
кто сейчас метал слюни в разные стороны. "Человечки! - Метко  он
все же их окрестил. - Человечки!"
  Лапа ошарашенно таращила глаза на  своего  клиента,  а  когда
все  же  решилась  коснуться  его  головы,  то  совсем  потеряла
самообладание.
  - П -  потрогай!  -  она  обратилась  к  подруге,  -  ледяной
какой-то...
  - Да брось ты, Лапка! - та  отмахнулась.  -  Все  они  сейчас
ледяные. Сама, - она грубо ткнула парня в