вот так расстаться навсегда?.. Так ведь не должно быть! Муш куейс! Ведь за нас сами святые поручились — Георгий и Параскева! Держись, Паш, пожалуйста... — слезы не дали мне больше говорить.
Чтобы не заплакать, я встал и сделал три глубоких вдоха. На какой-то миг Пашка вдруг очнулась и, снова нащупав мою ладонь, сказала дрожащим голосом:
— Жорка, я не могу этого от тебя требовать и просить не могу... Но ты просто знай, что я очень хотела бы, чтобы ты продолжил мое дело... дело нашего Православия... Как я приняла его от бабушки... Не хочу, чтобы эта нить оборвалась вместе со мною...
— Не волнуйся, Паш, я сделаю все, чтобы быть достойным святого Георгия, прекрасной Параскевы и тебя, моей славной Пятницы!
— Благодарю! Ты настоящий друг, Георгий, прости, я в тебя верю... И не грусти без меня... Мне там будет хорошо. Ну, и не забывай этого путешествия...
— Я его никогда не забуду!
Она замолчала и стала задыхаться и стонать. Я утер тряпочкой пот и слезы с ее лица.
Девчонка успокоилась и утихла. Несколько минут я стоял перед лежанкой, не зная, что и делать, что говорить, что думать. Весь мир перестал для меня существовать. Какая-то жуткая тишина давила на уши так, что хотелось кричать от боли. Даже в лесу смолкли все голоса. Похоже, вся природа прощалась со своей прекрасной феей. Лишь лунные зайчики озорно резвились на столе и на полу... Мне показалось, что Пашка уже умерла... Я дотронулся до нее и сразу отдернул руку от холодной кожи ее ладони.
— Паш, Паш! — позвал я в тишину.
Мне никто не ответил. Я быстро достал зажигалку и, почиркав, зажег лампу. Поднес ее к лежанке. Прасковья лежала на спине, скрестив руки на груди. Глаза ее были закрыты, ресницы едва заметно подрагивали. Нос неестественно заострился. Лицо имело бледный неживой цвет. Сухие потрескавшиеся губы были вытянуты в легкой улыбке умиротворения. Казалось, что Пятница уже не дышит. Пронзительно пахло хвоей, водкой и керосином...
— Паша! — громко позвал я.
Девчонка даже не шелохнулась. Я дотронулся до ее руки и нащупал пульс: бедное сердечко еще слабо постукивало. Нет, это все было просто невыносимо! Я быстро поставил лампу на стол и, задыхаясь, вылетел за дверь.
Метров пятьдесят бежал неизвестно куда и зачем и остановился только тогда, когда наскочил на пень. Ударившись локтем о сук, я почувствовал боль и пришел в себя. Ночь царствовала над тайгой во всем своем великолепии. Всюду лунное сияние, в небе полно ярких звезд... Очередная ночь в нашем походе... И я впервые не хочу спать, не могу есть... Мне страшно жить и хочется выть — я теряю Пашку, странную и славную девочку Прасковью. Я бухнулся на колени в росную траву и поднял голову к небу. Там, в вершине вековой сосны сиял сгусток яркого серебристого света.
— Господи, что же мне делать?! — спросил я у этого огонька. — Ведь она умирает!
В мыслях сразу понеслись эпизоды наших совместно прожитых дней. Вот Пашка — такая важная и беззаботная — идет по узкой лесенке мне навстречу, и я выступаю ей наперерез... Вот она мирно сидит на пароме и читает черную книжку... Вот быстро крестится и прыгает в воду... Вот, захлебываясь, идет ко дну бурной реки, и я хватаю ее под руки... Вот мы лежим на песке мокрые до нитки... Вот отжимаем одежду в темной пещере, а противный паучок лукаво подсматривает за нами... Вот Пашка идет по пещерке, согбенная от холода, и лицо у нее такое смешное... А вот она тащит меня из вонючей жижи, выбиваясь из последних сил... А вот ее великолепная фигурка на фоне алого заката... Вот мы лежим в сосновых «гамаках», зависнув над ночной землей... Вот она сладко спит у костра, а я стерегу ее покой... И вот она радостно кричит: «Жор, посмотри туда!» Вот злые псы окружают нас, и я чувствую, как бьются от страха наши сердца, слившиеся, видно, воедино... А вот я любуюсь на то, как девчонка печет оладьи и хлопочет у печки, как она улыбается, видя мою гримасу после принятия отвара. А это она уже под водопадом: такая красивая и такая счастливая... Господи, а ведь с этого момента и началась ее погибель! И эта треклятая буря, и этот неусыпный холод горы... они убили мою Пятницу. Я почувствовал, что слезы потекли по моим щекам.
— Господи, что же мне делать?! Что же делать?.. — и я поймал себя на мысли, что Жора-Обжора плакал последний раз в восемь лет, когда проиграл лидеру всего одну секунду в ходе финального заплыва.
И ведь с тех пор никто больше не видел его слез, как и его поражений... Но сейчас я плакал вновь, и никто не видел этого, кроме луны, звезд да странного свечения на сосне... Взяв себя в руки, я попробовал молиться.
— Господи! Божья Матерь! Все святые и ангелы небесные! Помогите мне! Не отнимайте у меня Прасковью, ведь я не смогу без нее... Господи, я всегда в Тебя верил, но никогда ничего для Тебя не делал! Все эти годы я жил для себя. Мне нравилось хорошо покушать, побольше поспать, быть всегда первым и самым-самым... Я любил подслушивать чужие разговоры, подглядывать за другими людьми. Я никому не позволял себя обижать, не терпел того, чтобы кто-то мог быть лучше меня или хотя бы таким же, как я. И вот Пашка! Она так внезапно ворвалась в мою жизнь и все перевернула в моей душе... А ведь я столько сделал ей зла! А она была Твоя верная ученица, она подражала своей небесной покровительнице Параскеве! Но теперь мы столько вместе прожили, спасая друг друга, помогая друг другу... Я так много узнал от нее о Тебе, о вере, о Твоих святых людях, о нашем Православии... За эти дни я узнал, какая она, моя Пятница... Она, она... просто святая! Такая умная, красивая, верная, славная! Она все умеет, много знает, все терпит и все прощает.
А я, я жалкий трус и обманщик! Я подглядывал за нею и не смог даже признаться в этом... а она открыла мне все свои душевные секреты! А вот я не смог... Прости, Господи! Но мне так стыдно... Помоги мне, Господи, ведь Ты все можешь! Конечно, может, она очень нужна на небесах, но как же мне сейчас будет ее не хватать! Я питаюсь от нее добром, нежностью, теплом, любовью к ближним... Я перестаю быть прежним. И именно сейчас Ты забираешь ее... Ведь я же еще не готов сам встать на путь истинного православия, мне необходимо еще хоть немного времени, чтобы все это осознать и прочувствовать...
А Паша... Она умеет слушать, так интересно рассказывает, так помогает... Нет, она не должна сейчас умереть! И мамка ее очень опечалится, и тетя Зоя, и подруги, и учителя! Ведь она их всех так любит, и они ее... Господи, пусть она еще побудет с нами! Она ведь как маяк. При ее свете так хочется жить и всех любить... Господи, я обещаю, что если Пятница выздоровеет, я признаюсь ей в том, что обернулся тогда на нее на болоте... Я ничего больше не буду от нее утаивать, никогда не буду ее огорчать и обижать. Да и никого не буду... Я постараюсь быть ее достойным! Я приду в церковь, Господи! Ведь ты меня слышишь, правда? Теперь я буду стремиться побеждать самого себя, бороться с грехами и слабостями. Хватит быть Георгием Толстым, хочу стать Победоносцем! Чтобы Пашка могла порадоваться за меня! Я начинаю новую жизнь, только бы вот нам вместе выбраться теперь из этого леса... Ты обвенчал нас, Господи, таких разных и непонятных друг для друга, и я теперь ни за что не предам моей Пятницы! Она будет мне лучшим другом, если только этого захочет... Господи, пусть же она еще побудет с нами... — я утер слезы и пот.
Сияние на сосне погасло, так как луна уже переместилась в другое место на небосклоне. Тогда я стал кричать звездам:
— Святая Параскева, помоги своей Прасковье! Ведь она так любит тебя и уважает! Ты для нее идеал! Ты такая славная, такая сильная и добрая! Ты же помогаешь больным детям, утешаешь души и тела... Помоги моей Пятнице. Она такая хорошая, но умирает! Она не должна погибнуть, не должна, слышишь! — и вдруг по небу промелькнула звездочка и упала куда-то в мрачные болота... Я продолжал. — Святой Георгий! Ты же Победитель! Я тоже всегда стремился к победам, хоть никогда тебя и не знал. Ты смог покорить такого злого дракона! Я, благодаря Пашке, узнал твою жизнь и твои подвиги. Я теперь хочу подражать тебе, чтобы достойно носить свое имя! Помоги мне, святой Георгий, порази эту невидимую болезнь, отнимающую у меня такую прекрасную девочку, как змей-дракон, пытавшийся съесть царскую дочь. Не оставь нас, Георгий Славный...
Вот так я и молился своей первой в жизни неопытной молитвой и был почему-то уверен, что Небо меня слышит! Сколько прошло времени, не знаю — я утратил все чувства. Умирающая Пашка и ее остекленевшие глаза стояли передо мной, и я, не жалея сил, продолжал просить Бога и Его верных святых и ангелов спасти девочку. Но силы мои вдруг окончательно иссякли: кошмарная ночь в поселке, бессонная ночь в каменном ледяном мешке, огромное физическое и моральное напряжение последних дней и эта третья бессонная ночь сделали свое дело. Я внезапно почувствовал, что от волнения и какой-то жуткой тоски, от усталости и безысходности я теряю сознание. Все для меня померкло — и луна, и свет звезд, и лес... Последнее, что я услышал, так это свой голос, произнесший: «Как же я теперь один без нее-то... Как же без нее... Господи?!» И упал лицом в мокрую траву... Больше я уже ничего не видел, ничего не слышал, не чувствовал, не говорил, не желал, не думал... Будто я умер сам вместо Пашки и растворился среди этого бескрайнего и безмолвного океана природы, снова вернувшись в землю, из которой Господь создал меня как человека. Совершенно обессиленный, я лежал в траве в каком-то полузабытьи. Спал ли я, находился ли в глубоком обмороке или просто от чудовищной усталости уже не мог шевелить языком и всеми мышцами своего тела... Не знаю. Никогда еще ничего подобного со мной не происходило. И как долго длилось это мое состояние, тоже затрудняюсь сказать. Наверное, тоже немалое время... А над тайгой все бушевала бархатная, ароматная, светлая августовская ночь. Последняя ночь моей прежней жизни! Я знал, что с рассветом все у меня изменится, и я сам стану уже не таким, как раньше. Я должен буду проснуться другим человеком. Но тогда я очень не желал пробуждаться... Мне так жутко не хотелось входить в новый светлый и радостный день одному, без моей привычной уже, чудесной Пятницы. И увидеть ее мертвой я так не хотел... больше всего на свете! Поэтому я просто лежал, растворившись у подножия могучих шершавых сосен, и упорно не желал вновь появляться в этом мире, ставшем вдруг сразу каким-то чужим и холодным...
ВОТ И ОКОНЧИЛОСЬ ВСЕ...
...Печальная похоронная процессия медленно двигалась за околицей к старому сельскому кладбищу, видневшемуся на туманном пригорке. За спинами людей среди можжевеловых кустов просматривались серые с плоскими крышами двухэтажки рабочего поселка.
Я стоял на обочине неширокой пыльной грунтовой дороги, облокотившись одной рукой на ствол рябины, грустно шелестящей листвой, и смотрел, не мигая, на душераздирающее зрелище. Слезы катились по моим щекам, но я этого не замечал... Первым шел батюшка в черной ризе с большим серебряным крестом на груди. Он напевал что-то очень грустное и помахивал бронзовым кадилом, источавшим сильные ароматы смолы и хвои. Следом шли двое: молодой офицер в хаки и прекрасная девушка в бело-голубом одеянии. Они держали друг друга за руки, и лица их были такие светлые, будто все происходящее их вовсе не беспокоило. За ними двигались
