Девочка Прасковья

из-под боеприпасов. Зато очень прочный и надежный: ни вода, ни плесень, ни грызуны туда ни за что не проникнут! У окна, значит, стояли стол и две лавки, сколоченные из старых сосновых тесин. На полу — пара пыльных дерюжек. Около стены находился топчан-лежанка, покрытый старым сеном и ветхой шубейкой или же медвежьей шкурой. Имелась и одна подушка с серой, давно нестиранной наволочкой. Вот и вся нехитрая обстановочка берендеевского отеля. На стенах висели различные предметы: пила-двуручка, удочка, сеть, полка с посудой, ящичек с красным крестом — аптечка... На полке стояли три алюминиевые миски, две кружки, глиняная чашка, кастрюлька и несколько жестяных коробочек, должно быть, со специями. У лежанки вместо ковра была растянута медвежья шкура, над окном болтались снизки сухих грибочков. Когда вернулась Пашка и закрыла дверь, то обнаружилось, что у стенки еще стояли ведро, топор, кирка, лопата и ломик. На столе вместо скатерти были разложены две газеты «Известия» пятилетней давности. На стене близ окошка красовались четыре журнальных плаката с изображением звезд кино и эстрады да старый календарик с котятами. Хотите знать, какие именно звездочки были представлены в этой глухомани? А вот какие: Анжелина Джоли, Бритни Спирс, Дженнифер Эннистон и Рикки Мартин. Вот так, звезды-то — они везде светят... На ящике с НЗ я заметил стопку совсем старых газет и журналов и пухлую книжку без обложки, видимо, хранимых тут для чтива, а может, для печи или туалета. Я не поленился встать и покопаться в них: две «Юности», «Техника — молодежи», «Крокодил», «Огонек», «За рулем», шесть толстых газет да сильно зачитанный альманах «Уральский следопыт», увидев который я невольно испытал сильный приступ тошноты. Книжкой оказалась проза Василя Быкова, изданная еще в конце восьмидесятых, когда нас с Пашкой еще и на свете-то не было! Тем временем, пока я изучал содержимое избушки, дождь не на шутку разошелся. Стало темно и промозгло. Я перебрался на лежанку и закутался в шубейку. Сидел тихо и с удовольствием смотрел на то, как умело хлопочет моя Пятница. Все-то у нее классно получалось!
Быстро растопила печь, поставила на нее чайник и котелок, в которые опустила травы. Потом осмотрела посуду, жестянки и, взяв какую-то желтую тряпочку, смочила ее водой и протерла пыль по всей избушке. Дышать сразу стало легче. Печка быстро выдавала тепло. «Все же еще лето на дворе, а я мерзну! — усмехнулся я. — И в такую вот жару, видно, холодно ему!»
Когда Пашка прочистила окошко, стал виден кусочек берендеева леса, откуда мы сюда и пришли.
Капли дождя плясали по подоконнику, ударялись и разбивались о стекло. О спасателях сегодня уже можно было и не думать. Хотя, скажу честно, в то время мне ни до чего не было дела, лишь бы поскорее избавиться от последствий «переедания на ночь». Как не хотелось, но пришлось еще разок быстро выходить на дождь и бежать в кусты. Когда я вернулся, стряхивая с себя брызги дождя, Пашка сказала:
— Садись за стол. Сейчас я тебя полечу! — и протянула мне кружку с темно-коричневой дымящейся жидкостью.
Я пригладил намокшие волосы и принял посудину.
— Пей все сразу! Оно уже не горячее, я остудила.
Я понюхал. Запашок шел тот еще! Даже мой исстрадавшийся желудок подумал: «А стоит ли принимать еще и такое зелье на переработку?»
— Скажи «Господи, благослови!», перекрести и пей, — предложила Пашка.
— Ну, благослови, Господи! — прошептал я и бегло перекрестился.
— Нет. Погоди! — остановила меня девчонка. — Ну, кто же так крестится! Как говорила моя бабушка, крест — это самое святое! Его надо класть с трепетом, не спеша, желательно даже прямо чертить его на себе, тогда никакие злые силы нам не повредят и не приблизятся даже. Вот смотри, как надо! Берешь большой, средний и указательный пальцы и складываешь их вместе щепоткой, а остальные прижимаешь к ладони. Потом эти три пальца кладешь на лоб и ведешь линию вниз до живота. Хорошо, если даже будешь касаться тела. Главное, чтобы линия была прямая, ровная. Потом руку резко возвращаешь на правое плечо и опять не спеша ведешь к левому плечу. А затем можешь поклониться до земли... Понял?
— Угу! — отозвался я, внимательно следя за движениями изящных девичьих пальчиков.
— А то ведь, представляешь, какой крест кривой получается, когда люди кладут его как попало. Потыкают туда-сюда и все, точно гвозди вколачивают... А если проследить за рукой, то перекладины их креста получаются дугообразные. Разве на таком кресте мог бы висеть человек?! Это меня, помню, бабушка так делать учила. Лучше меньше, да лучше. Ну, давай, попробуй.
Я перекрестился так, как показывала Пашка, и с третьей попытки у меня получилось.
— Вот хорошо, молодец! Давай теперь пей! — обрадовалась Пятница.
— Благослови, Господи! — сказал я и не спеша перекрестился, а потом поклонился, коснувшись пальцами пола. Прежде чем выпить отвар, тихо спросил: — Паш, а Господь меня видит? Тут и икон-то нету...
— Господь везде видит, где бы мы ни были! Давай пей, а то совсем остынет...
Я выдохнул и залпом осушил всю кружку.
— Ну, как чаек? — весело спросила девчонка.
— Супер! — отозвался я, вытирая губы, и меня так передернуло, что Пашка невольно рассмеялась.
— Ну, вот и хорошо! — сказала она. — Теперь пойдешь на поправку. Ложись на топчан, отдохни, а я что-нибудь приготовлю нам поесть.
— А ты умеешь? — спросил я с надеждой.
— Конечно! А ты разве нет?
— Не-а! Яичницу, пожалуй, только и зажарю, ну, и тосты делаю.
— Ну, этим особо не наешься! — и Пашка укрыла меня шубкой.
— А дождь-то разошелся! — вздохнула она, взглянув на окошко. — Теперь нам еще день терять.
— Ничего. Летний дождь недолог. Завтра утром, вот только поправлюсь, взберемся на гору и станем махать шестами, пока нас из самого Екатеринбурга не заметят!
Пятница улыбнулась и пошла разбирать содержимое сундука. Там оказались чай, мешочек сухарей — ржаных и пшеничных, килограмм муки в пакете, пшено, гречка, горох, перловка, макароны, сухофрукты и... немного сушеной рыбы. И все это богатство было вполне пригодным к употреблению — не то, что мои «уральские следопыты». А на полке в жестянках были соль, лавровый лист, сода, сахар, перец, чеснок, горчица и немного постного масла. А вот в аптечке имелись йод, зеленка, марганцовка, бинт, вата, активированный уголь, вазелин, нашатырный спирт, капли для глаз, мазь от комаров, лейкопластырь и несколько таблеток аспирина, анальгина и панадола.
В избушке стало тепло и уютно. Я согрелся. В животе шла бурная возня: видно, Пашкино зелье гнало взашей всю хворь. Я лежал, слушал шум дождя и любовался девчонкой и тем, как она ловко и умело готовит нам завтрак, обед и ужин одновременно. Она варила кашу, жарила оладьи, приготовляла компот. Запахи были такими, что я опасался, как бы их не уловили медведь и сасквач.
«А ведь у нее и крошки во рту после малины не было! — думал я. — Я хоть задал животу работенки, а она ничего не ела уже целые сутки. И откуда еще берутся силы у этой хрупкой на вид девчонки? Наверно, молитвы помогают...»
Потом я забылся и задремал от слабости. Потому что вместо жаркой буржуйки, шумящих и парящих кастрюль и шустрой девчонки, хлопочущей над ними, я увидел вдруг церковь! В большом храме шло венчание. И, о чудо! Женихом и невестой тут были я и Пашка! Такие нарядные! Особо Прасковья, конечно: в ослепительно белом платье с кружевами и цветами и с длиннющей фатой. В руках у нас горели свечи — яркие, ароматные, источающие сильное тепло. Венчал нас высокий строгий светлоликий священник — тоже весь в бело-золотых слепящих одеяниях. От него струился сказочный свет. Рядом с нами стояли и держали над нашими головами венцы Георгий Победоносец и прекрасная Параскева-Пятница. Я взял Пашку за руку и тихо шепнул ей на ухо:
— Паш, прости меня, я тебя обижал: и в башне, и на пароме, и на болоте... Подсмеивался над тобой и над верой православной и... даже подсматривал за тобой там на острове, когда мы купались...
Она улыбнулась и тоже шепнула:
— А ведь ты мне тоже сначала не понравился: такой грубый, самодовольный, наглый, гордый, надменный... Вот я и толкнула тебя тогда на лестнице...
И мы тихо рассмеялись. Священник строго взглянул на нас и громко произнес:
— Венчается раб Божий Георгий рабе Божией Параскеве...
Я вздрогнул и проснулся.
— Проснулся? — спросила Пашка, увидев, что я открыл глаза.
Я не ответил. Сон — такой быстрый и странный — был у меня на уме. «Хм, к чему бы это?» — подумал я, поднимаясь.
— Давай за стол! Будем ужинать! Уже все готово, — предложила Пятница.
Мне захотелось рассказать сон девчонке, но постыдился. Я плюхнулся на лавку и пошутил:
— А где моя большая ложка?
Пашка усмехнулась и действительно дала мне довольно увесистую деревянную ложку с замысловатой росписью.
О-о-о! Какой это был ужин! Рассыпчатая ноздреватая каша, поджаристые оладушки, сладкий ароматный компот! Когда мы так ели в последний раз?
По-моему, дней двенадцать тому назад в столовке какого-то поселка лесозаготовителей. Помню, тетя Клава тогда сказала еще: «Блинчики-то у них подгорели и кислят малость!» И верно! Эх, поучились бы те повара стряпать у моей Пятницы! Вот уж классно все приготовила! Я, забыв о своем животе, так навалился на еду, что Пашка, поглядывая на меня, то и дело улыбалась. А я только чмокал и мычал в ответ.
— Ну, как у тебя живот? — поинтересовалась девчонка, когда я разделался с кашкой.
— Твое зелье — супер! Представляешь, как рукой сняло! Ничего не чувствую. Аппетит вот, пожалуй, только утроился...
— Но ты смотри, особо не переусердствуй. Постепенно надо... — усмехнулась Пашка.
— Ничего, этого мне не много... Думаю, все пойдет только на пользу... Разве такая... вкуснятина навредит?! — кое-как проговорил я, зажевывая увесистый оладушек. — Помнишь, нас так кормили в поселке у лесорубов? Только у них там жрачка-то вышла гораздо хуже твоей... Ты — супер! Бабушка учила?
— И бабушка, и мама да и сама интересуюсь... — отозвалась девчонка, и щеки ее зарумянились от моих комплиментов.
— Эх, не зря я за тобой прыгнул с парома! А то бы сейчас давился тостами с джемом и никогда бы такой вкусноты не попробовал! — мне хотелось говорить этой девчонке побольше добрых слов. — Представить даже не могу, окажись на твоем месте, ну, скажем, Лизка Фомкина, давно бы уже с голоду померли! Она только перышки чистить и умеет. А сведи меня судьба с тем очкариком-следопытом? Пришлось бы хлебать супчик с паучиными ножками... — я болтал и болтал, глотая ароматный компот и горячие оладушки, а Прасковья глядела на меня, держа кружку обеими руками, тихо посмеивалась, а в глазах ее горели какие-то ослепительно яркие фиолетовые звездочки...
После ужина я ощутил себя вполне здоровым. Только в животе была тяжесть, но на сей раз весьма приятная. Я помог Паше убрать со стола и помыть посуду. Мы навели в избушке порядок, а потом Пятница предложила мне разуться и дать ногам отдохнуть.
Она осмотрела рану на пальце, промыла ее теплой водой и обработала йодом и зеленкой. Сначала сильно защипало, но Пашка подула, и все прошло. Фея, да и только!
— Хорошо, что не загноилась! — сказала девчонка, засовывая окровавленную обмотку в печь.
Потом стала класть на рану настоящий стерильный бинт.
— Теперь все быстро заживет! — говорила она, и я в этом уже не