также те, кто помогал Аглае Петровне в её "очищении", были задержаны и допрошены. Некоторые отрицали свою причастность, другие признавались в содеянном, оправдывая свои действия местью и справедливостью. Общественное мнение склонялось то в одну, то в другую сторону, и город был охвачен хаосом и неразберихой.
Журналист, ставший невольным катализатором этих событий, оказался в центре внимания. Ему угрожали, его пытались подкупить, его имя поливали грязью. Но он не отступал, продолжая копать глубже и раскрывать новые факты о деятельности Чистильщика и её сети. Он понимал, что правда, которую он открыл, имеет свою цену, но верил, что эта цена стоит того, чтобы город смог двигаться дальше.
Со временем, город начал успокаиваться. Суды над бывшими преступниками и помощниками Чистильщика шли полным ходом. Общество постепенно осознавало сложность и неоднозначность прошлого. Имя Аглаи Петровны больше не звучало с таким ужасом, как раньше. Она стала частью истории, напоминанием о том, что справедливость, даже самая жестокая, не может заменить закон и порядок. Город учился на своих ошибках, стремясь к будущему, где не будет места ни мародерам, ни самозваным "чистильщикам".
Два года минуло с кошмарных событий «Чистильщика». В тихую обитель приюта, где находились щенки Доберов, ворвалась тень прошлого – дочь Аглаи Петровны. Камилла, изъеденная горем и терзаемая призраками, стала видеть мать: сначала в зыбких снах, а затем и в холодной реальности. Материнский призрак шептал о долге, о необходимости продолжить «дело». Забрав щенков, Камилла решилась на опасный визит к журналисту, осмелившемуся раскрыть грязные тайны организации под зловещим названием «ВИМ – Весы и Меч». Их главный куратор, затаившийся в тени, выжидал, готовясь вновь разжечь пламя ненависти руками дочери «Чистильщика», чье имя стало синонимом ужаса и оставило незаживающие раны в душах людей.
Ильменегорск утопал в летнем зное. Город, словно сошедший с открытки, благоухал зеленью, а озеро манило прохладой. Камилла, хлопотавшая над ужином, вздрогнула от звонка. Открыв дверь, она замерла, словно громом поражённая. Перед ней стояла её мать, Аглая Петровна, женщина, которую два года назад признали самоубийцей после допроса в полиции.
Камилла захлопнула дверь и, обессилев, опустилась на пуфик в прихожей. "Это бред, галлюцинация," - шептала она, пытаясь унять дрожь. Но новый звонок, настойчивый и зловещий, заставил её снова подойти к двери. В глазок смотрело лицо матери, искажённое жуткой, дьявольской улыбкой. Дрожащими руками Камилла отворила дверь. Аглая Петровна, торжествуя, переступила порог.
– Ну, здравствуй, доченька! Рада меня видеть? – промурлыкала она.
– Нет! Уйди! Это галлюцинации! Ты мертва! – в ужасе пролепетала Камилла, падая на колени. Ей казалось, что рассудок покидает её.
– О, да, я мертва… для всех, – усмехнулась Аглая Петровна. – Но, как видишь, я выжила. Интересно было побывать по ту сторону смерти?
– Нет! Ты мертва! Я лично тебя хоронила! Этого не может быть!
– Ты хоронила меня в закрытом гробу, не удосужившись убедиться, кто там на самом деле, – парировала Аглая Петровна. – Помнишь, сразу после моей "кончины" случился пожар в морге? Я всё рассчитала, всё подстроила. Знала, что моя смерть будет настолько убедительной, что поверят все. Я же учитель химии, не забывай. Ввела себя в состояние клинической смерти. Риск был велик, я думала, что действительно не вернусь, но моя харизма, моя стойкость и выносливость, несмотря на мои 72 года, помогли мне выжить.
– Это бред! Я не верю! – отчаянно воскликнула Камилла.
– Что ж, подойди, потрогай. Ущипни, если хочешь, чтобы убедиться, что я из плоти и крови.
Камилла, скованная ледяным ужасом, с дрожащими, словно осенние листья, руками, приблизилась к матери, отказываясь верить своим глазам. Робкая надежда заставила её коснуться кожи Аглаи Петровны – живая, реальная. В следующее мгновение Аглая Петровна, словно зловещий фокусник, извлекла из рукава нож, сталь которого хищно сверкнула в полумраке, и без колебаний вонзила его в живот дочери. Камилла отшатнулась, кровавый фонтан хлынул сквозь судорожно прижатые к ране пальцы. Она рухнула на пол, задыхаясь, словно выброшенная на берег рыба, но цеплялась за ускользающую жизнь.
– За что? Ты убила моего сына, теперь меня… за что, мама?! – прохрипела Камилла.
Аглая Петровна наклонилась над умирающей дочерью, её лицо исказила торжествующая гримаса. – А я тебе сейчас расскажу одну историю… Я тут выяснила, что куратором организации ВИМ – «Весы и Меч» была ты. И я даже знаю твой мотив… хотя нет, расскажи-ка мне его лучше ты сама.
– Да, я была главным куратором организации ВИМ, – с трудом выдохнула Камилла. – Я хотела отомстить тебе за то, что ты лишила меня сына. Я знала, что Костин, бывший начальник твоей ученицы Светланы, создатель этой организации, и я сливала тебе всю информацию о маргинальных личностях. А ты даже не догадалась, что мистер «N» – это я. Я пристально наблюдала за всем процессом и знала, что ты зверь, монстр. Просто нужно было этого монстра направить в нужное русло, создать легенду Чистильщика и держать с помощью тебя весь город в страхе. Пока полиция занималась главным делом Чистильщика, мы промышляли ограблением банков, получали большие деньги от спонсоров. Ведь органам власти было не до мелких преступлений, когда в городе орудует маньяк, и главное в приоритете – поимка этого преступника.
Аглая Петровна выпрямилась, её глаза горели неистовым огнём. – Так вот, доченька, я выжила и два года пробыла в тени, выясняя всю информацию о вашей организации. Получается, я была пешкой в ваших руках, а вы – главным ферзем в этой запутанной игре. И твоего сына, моего внука, убила не я, а его наркота. А мои доберманы… они ему лишь помогли уйти быстрее.
С этими словами Аглая Петровна выдернула нож из живота Камиллы, и кровь хлынула с новой силой. С нечеловеческой жестокостью она перерезала горло собственной дочери и на окровавленном трупе вычертила символ «Весов и Меча». Спустя несколько мучительных минут после убийства Камиллы, Аглая Петровна, изменив голос, позвонила в полицию с телефона дочери и сообщила о трупе в квартире. Сотрудники тут же выдвинулись на место преступления. Аглая Петровна забрала с собой щенков Полночи, суки добермана, которая недавно принесла потомство. Щенки, впервые вкусившие кровь уже мёртвой хозяйки, послушно виляли хвостами. Доберманы, почуяв в ней родственную душу, смотрели на Аглаю Петровну преданными глазами. Она приказала им вырвать кадык у трупа дочери.
– Город засыпает, просыпается Чистильщик, – прошипела Аглая Петровна. Зловещий, леденящий душу смех вырвался из её уст.
Когда полицейские прибыли на место преступления, Светлана, Олег Брумель и Михаил застыли, словно их отбросило в кошмарное прошлое, когда город был во власти Чистильщика. Тот же зловещий почерк: вырванный кадык, символика весов и меча, но на этот раз – удар ножом в живот.
Светлана прошептала:
– Нет… этого не может быть. Неужели Чистильщик восстал из мертвых? Мы же видели, как она умерла в допросной, проглотив ту капсулу.
Брумель, нахмурившись, произнес:
– Постойте… это же дочь Аглаи Петровны, нашего Чистильщика.
Михаил покачал головой:
– У меня ощущение, что игра только начинается. Всё это слишком странно. Она ведь ненавидела мать, не общалась с ней. Кто её убил? Она никому не мешала… Зачем?
Светлана начала осматривать квартиру. Игрушки для животных, две мягкие лежанки, фотографии на столе, где Камилла, сияя улыбкой, обнимала двух доберманов. Подойдя к начальнику, она спросила:
– Где доберманы?
Олег Брумель стоял у окна, задумчиво глядя на мерцающие огни города. В голове роились вопросы, ответы на которые казались недостижимыми. Смерть дочери Чистильщика, Камиллы, была абсурдной и необъяснимой. Он помнил Аглаю Петровну – ледяную, расчетливую убийцу, чье имя вселяло ужас в сердца горожан. Неужели её кровавое наследие настигло и невинную дочь?
Михаил, не отходивший от Светланы, внимательно наблюдал за её действиями. Светлана была лучшим следователем в их отделе, ее интуиция и аналитический склад ума не раз помогали им раскрывать самые сложные дела. Он знал, что сейчас она пытается найти хоть какую-то ниточку, за которую можно было бы ухватиться.
Внезапно Светлана резко обернулась:
– Брумель, проверь записи с камер видеонаблюдения в подъезде и во дворе. Михаил, свяжись с кинологами, узнай, где сейчас находятся доберманы Камиллы. Это важно.
В её голосе звучала твердая уверенность. Брумель и Михаил не стали задавать лишних вопросов, они знали, что Светлана чувствует что-то важное. Тишина квартиры, нарушаемая лишь гулом работающих полицейских, казалась зловещей. В воздухе витала тревога, предчувствие чего-то большего, чем просто убийство. Камилла стала первой жертвой в новой игре, правила которой пока были им неизвестны.
Олег поспешил к компьютеру, его пальцы быстро забегали по клавиатуре. Просматривая записи с камер, он заметил странную закономерность: в день смерти Камиллы в подъезд несколько раз заходили люди, чьи лица были скрыты капюшонами и масками. Движения их были четкими и скоординированными, будто они знали, куда идут и что делают. Один из них задержался на этаже Камиллы чуть дольше обычного, а потом быстро спустился вниз. Брумель сохранил фрагмент видео и отправил его Светлане.
Михаил уже говорил по телефону с кинологом. Оказалось, что доберманы Камиллы, обычно не отходившие от хозяйки, были переданы на передержку в питомник за несколько дней до трагедии. Якобы Камилла уезжала и не могла взять их с собой. Но почему она не предупредила об этом друзей и коллег? Этот вопрос повис в воздухе, добавляя еще одну загадку в и без того запутанное дело.
Светлана вглядывалась в безмолвные кадры с места преступления. Ни следа борьбы, ни единой ниточки, ведущей к мотиву. Оперативная стерильность, граничащая с дьявольской ухмылкой профессионала. Убийца словно вылизал за собой все следы, превратив квартиру в безжизненный музей. Но Светлану терзала навязчивая мысль, сверлящая сознание, словно зубная боль: что-то упущено. Какой-то ускользающий призрак истины дразнит её, маяча где-то на периферии внимания. Казалось, ключ к разгадке – в сантиметре от неё, нужно лишь протянуть руку.
И тут взгляд зацепился за хрупкий силуэт на полке. Фарфоровая балерина с трагически обломанной рукой. Неприметная безделушка, пылинка в океане вещественных доказательств, но что-то фальшиво блеснуло в её безмолвной позе. Светлана осторожно взяла статуэтку в руки, словно боялась спугнуть невидимую тайну. На месте отломанной руки зияла крошечная полость, словно фарфоровая рана. Сердце подсказало правильное решение. Светлана достала из кармана булавку и, орудуя ей с ювелирной точностью, извлекла свернутый в тугую трубочку листок. Развернув пожелтевшую бумагу, она увидела пляшущие ряды цифр и букв, начертанных дрожащим почерком. Шифр.
После того, как безжизненное тело увезли в морг, квартира погрузилась в оцепление полицейских лент, предвещая долгие часы кропотливой работы. Расследование набирало обороты, словно маховик смертоносной
