- Два неудачника, - продолжала злостно насмехаться Вероника. – Они своими куриными мозгами искренне считают, что деньги зарабатывают. Какие деньги! Прикинь дорогой, этим самцам сегодня премию дали – тысячу рублей. Я чуть не уссалась от смеха, когда узнала об этом казусе. Для них и тысяча рублей – огромные деньги.
- А мой Добрыня ещё и алкоголик, - продолжала изгаляться Вероника под весёлый гогот неизвестного мужчины. – Каждый вечер берёт бутылку бацилловки, в три стакана её побеждает и заваливается спать. Он у меня запойный, поэтому у него стоит только воротничок на рубашке, а хвостик не стоит. Огромный он мужик с большим пивоприёмником, но тупой, как пробка – два слова в предложение не свяжет, ещё и импотент. Не то, что ты, дорогой – всегда у тебя дружок стоит, как шпала на пляже.
- Дурррра, - вдруг очнулся и заревел Добрыня.
- Он меня ещё и дурой считает, - раздался звонкий смех супруги. – Сам импотент, а я вдруг у него дура. Ему только с содомитом Корнеем дружить, у которого тоже «на полшестого». «Без пяти двенадцать» у Добрыни не случается. Кто их содомитов знает – может они уединяются … и дружат друг с другом … как могут. Давай дорогой повторим ещё пару раз на ковре, как мы любим … о, как мне нравится, когда глубоко и долго.
Корней и Добрыня переглянулись. Оба пребывали в лютом бешенстве. Хотелось кого-то убить зверским образом.
- Сейчас я поеду по этому адресу и покараю обоих любителей, которым нравится глубоко и долго на подоконнике и под столом, - пообещал Добрыня, смахивая струйки пота с лица. – Ты со мной?
- Да они оба трусы, - раздалось из прибора. – Тряпки, а не мужики. Маменькины пирожки и форменные тюфячки. Продолжаем дорогой заниматься нашими интересными делами, пока мой импотент общается с неумытым придурком Корнеем, который только и может, что рассказывать, про каких-то своих родных, которые взяли и повесились все в один день. Ещё он недавно втирал мне хохму про какого-то поэта Маяковского, который сказал «Жить хорошо …», а после этого достал пистолет и застрелился. Ой, не могу – тысячу рублей они заработали. Святая простота. В цирке, наверное, три месяца подрабатывали в качестве клоунов. У них, как у клоунов всегда такой смешной вид, будто они в штаны наделали.
- Я с тобой, - заверил друга Корней: мутная волна полностью затопила его разум, а по спине пробежали мурашки, каждая величиной с занзибарского таракана. В глазах Корнея разгорался огонь безумия. – Едем на моём Пыжике, пока полюбовники не разбежались. Ловим их и мочим в сортире.
- Я возьму пистолет, - прорычал Добрыня. – Нет, я не возьму пистолет.
- Руками задушишь? - поинтересовался Корней. – Понимаю.
- Я возьму автомат, что лежит у тебя в багажнике, - пояснил коллега.
Вот чёрт – вспомнил Корней – ещё один косяк, ведь надо оружие и спецсредства сдавать сразу по приезду из командировки. Но с другой стороны – у нас есть не только короткоствол, но и автомат, с помощью которого мы кое-кого насмерть поубиваем. Почему-то сейчас, всегда рассудительный Корней не понимал, что произойдёт после убийства. И Добрыня тоже закусил удила. Машину смерти не остановить.
Выскочив из дома к Пыжику, друзья достали из багажника скорострельное оружие и погнали по известному адресу, предвкушая лютое кровопролитие и предсмертные стоны врагов. Корней рулил, а Добрыня держал электронный прибор, заливающийся смехом его родной Вероники. Она ещё и комментировала, что они там творят, вернее, вытворяют на ковре. Стерва конченная – ну, зачем она постоянно подчёркивает, что с родным супругом у неё так не получается. Вернее, у него с ней якобы ничего не получалось. Ведь всё всегда получалось. И с чего она взяла, что Корней содомит? Неужели есть основания? И про повесившихся своих родственников Корней не рассказывал. Страсти-то какие!
Пежо ловко вписался в правый поворот и подкатил к зданию, указанному на экране шпионского девайса, как конечная точка, где должен находиться «объект», приговорённый к расстрелу. Скрипнули тормоза и коллеги, бесноватыми котами, выскочили из автомобиля, чтобы нос к носу столкнуться со штабс-ротмистром Елфимовым. Казалось, тот специально ждал появления подчинённых ему агентов. Стоял, держа руки за спиной, и ждал.
Окинув друзей ледяным взглядом, штабс-ротмистр командирским голосом подал команду: «Смир-рна!» Приученные за годы службы в рядах пограничной стражи к муштре, два молодца привычно вытянулись «во фрунт», иначе говоря, встали перед штабс-ротмистром по стойке смирно.
Заморозив подчинённых ледяным взглядом, Елфимов завернул короткую, но крайне насыщенную информацией речь. Без всякого многоэтажного мата и оскорблений, он несколько минут не говорил, а ядом плескал, опуская подчинённых ниже канализации, а те стояли перед шефом и обтекали, слушая презрением сочившийся голос.
- За восемь минут! За несчастные восемь минут нормальные с вида люди вдруг превратились в двух бешеных бабуинов, - вещал Нестор Викторович. – Как же вам, таким умным, оказалось, легко внушить любую херню, в которую вы, два здоровых лба, с лёгкостью поверили и ринулись наносить добро направо и налево.
- Так вот, - вытянул руку с говорящей приблудой Добрыня. – Это … как же … оно…
- Молчать в строю! - зашипел начальник.
Штабс-ротмистр, с сожалением глядя на своего агента, покачал головой. Из шпионского устройства вдруг вместо весёлого смеха Вероники начали раздаваться совсем непотребные звуки: хрюканье и повизгивание стада свиней. Корней уже всё понял и стоял, опустив голову: его никто и никогда не возил носом в дерьме так, как сейчас его унижал шеф. Хотелось провалиться сквозь землю. Добрыня ещё не въезжал в ситуацию.
- Для альтернативно одарённых личностей разъясняю, что в вашей руке находится электронный прибор, а это значит… - скучным голосом вещал Елфимов, расхаживая перед двумя подчинёнными. – Это значит, что лекции по контрразведывательной деятельности надо некоторым господам слушать ушами, а не, пардон, жопой. Или вы не знаете, что существует искусственный интеллект, способный имитировать любые звуки и любую речь? Сейчас вам передают звуки из свинарника. Господа, вы всё бросите и ринетесь в свинарник, наводить там порядок? Сначала наведите порядок в своей голове и штанах.
- Я разочарован в вас, господа, - тусклым голосом проговорил Елфимов. – За восемь сраных минут моих людей вывели из строя. Это отрицательный рекорд. И десяти минут не продержались …житие мое … Я в печали. Хотя, что это я возмущаюсь: зато ведь вы у нас сексуальные гиганты – половину Рязани перетрахали. Коллеги из Рязани до сих пор под впечатлением от ваших подвигов.
- Но, это ещё не всё, господа, - повысил голос шеф. – Вы нарушили кучу параграфов, за нарушение которых полагается дисциплинарное, а то и уголовное преследование: гражданскому лицу прилепили оборудование без приказа, оружие и спецсредства не сдали в оружейку, надумали устроить покушение на убийство. Я ничего не упустил? Ах, да – кроме того, что вы алкоголики, ещё вы очень болтливые люди, а болтун – находка для шпиона. Боюсь даже предположить, что бы случилось, если бы вас спровоцировали наши конкуренты или иностранные агенты. Вы бы, наверное, и главу холдинга пошли убивать вместе с вашим шефом. Попёрли бы, как бульдозер. Случались, знаете ли, прецеденты.
Елфимов замолчал, пристально разглядывая подчинённых. При этом штабс-ротмистр демонстрировал взгляд холодный, как лёд, прямо волчий какой-то. Наступила траурная минута молчания. Он продолжил:
- Я здесь сейчас нахожусь для немедленного вразумления двоих распустяев ... пока они не ринулись с оружием, например, в свинарник. Мало ли, что им покажется. Может они свиноненавистники. Тут поневоле серьёзно задумаешься, глядя на ваши интеллектуальные способности: так и норовите натянуть сапог на голову. Выход вижу только один: или мы с вами прощаемся, с вашим увольнением без выходного пособия, или преступаем к серьёзному обучению и к психологической подготовке. Конечно, до уровня жандармов вас уже не выучить, но в качестве полевых агентов средней паршивости вы ещё сгодитесь. Итак, господа, ваше слово.
Корней, почуяв шанс, что их могут простить, пихнул Добрыню и произнёс: «Мы согласны».
- Не слышу! – нахмурился шеф.
- Я согласен учиться и работать, - громко произнёс Корней.
- И я…это…согласен работать и …это…учиться, - более-менее громко выразил свою мысль Добрыня.
- Ладно, поверю в первый и последний раз, - кивнул шеф. – Я из вас, братцы, все соки выжму. Вы у меня или нормальными агентами станете, или сдохнете на тренировках. Завтра к семи утра чтоб оба торчали на полигоне: побегаем для начала вёрст 20 с полной выкладкой. Это чтобы дурь из вас выбить, а то кое-кому жизнь мёдом стала казаться. А потом в классы на занятия.
- Сейчас сдать оружие и спецсредсва и свободны до завтра. Вольно! Разойдись! – дал команду жандарм. Потом, когда два агента понуро отправились к машине, добавил им вслед: «Ла-пу-си-ки херовы».
Уже сидя в машине, непутёвые агенты чуть пришли в себя:
- Не, обидно же, понимаешь, да! – пробормотал Добрыня. – Если они так к своим относятся, то, представляю, что они с врагами делают. Всегда подозревал, что жандармы - звери.
- И не говори, брат алкоголик и импотент, - поддакнул Корней.
- Кто бы говорил, брат содомит, не желающий мыться, - слегка окрысился Добрыня.
Воспоминания о пережитом позоре не вдохновляли. Перемещаясь по городу, агенты совместно пришли к мысли, что этот не очень ловкий момент в их жизни следует забыть, и договорились никогда об этом казусе не вспоминать: загоним память об этом печальном событии в самый потаённый закоулок мозга, спрячем в стальной сундук с огромным замком.
Жандармы – мастера провокации. Фаддей об этом знал точно: не зря же он в нулевом мире проживал в кабинете главного московского жандарма. Начитался секретных инструкций по теме «Провокация» достаточно, чтобы проникнуться мыслью чрезвычайной полезности этого дела.
[justify] - Мы с тобой брат Кобальт кто? –
