теплыми, крепкими объятиями.
Она быстро обулась. Словесно еще раз со всеми попрощалась. Щелкнул их дверной замочек и одинокая женская фигура направилась по дорожке к своему домику, уже у самого порога осознавая, что сумку с продуктами она оставила у Тильдов.
С улыбкой Акация подумала "зайду, заберу все завтра" и закрывая свою дверь принялась выполнять дела, что успели накопится за сегодняшнее безделье.
Она вновь завернулась в свой толстый плед. Теперь у девушки в руках была кружка, полная теплого грога. Она сидела на своей любимой табуретке и нежно поглядывала на письмо от любимого, которое висело над полом в малых сантиметрах от ее лица, переливаясь палитрой огненных искорок и издавая звуки его голоса, записанные для волнующейся жёнушки, чтобы та не обнадеживалась относительно его скорого возвращения.
— Все в порядке, — ответила она в воздух, вслушиваясь в нависшее эхо рассыпающейся бытовой махии.
Весточки от него приходили ежедневно, в основном о хорошем, и даже так она слишком сильно скучала по нему. По его живой компании.
"Ничего не поделаешь", — думала терпеливая женщина, — "Работа требует жертв, а я лучше спать пойду. Только надо ответную весточку зажечь, чтобы и он не волновался..."
Глава 2#
В тускло освещенной ординаторской внезапно возник шарик света, делая обстановку в разы живее и краше. Он поблескивал в свете пробивающейся через облака луны, расходился в стороны рыжеватыми лучами, словно солнце, расползающееся отблесками по морской глади.
Огонек без сомнения был очень красивым. Так что нет ничего зазорного в том, что наблюдавший за ним доктор счастливо щурил оба глаза.
Это был сильно уставший мужчина; гордый носитель крови людей, перебравшихся с земель Нигерии. Его лицо, а вместе с ним и приятные черты, давно испортили намертво залёгшие мешки недосыпа. Неделями он не выбирался из стерильных стен, неделями не видел родного садика, разбитого женушкой, чтобы в далекой старости они могли там отдыхать, неделями не слышал вживую ее приятного голоса и звонкого смеха.
За изменчивый график, постоянные переработки и характер, ведущий его на уступки ради пациентов, муж на себя, дурака, ругался, но единственным, что оставалось точным и неизменным, так это маххические весточки, горящие для нее огнем его извинения.
Без конца вздыхая и крёхая, доктор пытался размять затекшие плечи и шею, концом тонкого карандаша дотягиваясь до шарика, на светлом боку которого высветилось окошко : «получатель сообщения М. Шварц. Вы готовы подтвердить свою личность?»…
#
Неоновый скелет торгового автомата с напитками и сладостями освещал белоснежное лицо без каких-либо изъянов. Красивый мужчина с аккуратной стрижкой светлых волос усиленно вглядывался в ярлычки с (от руки надписанными) ценами. Его же руки, опущенные в карманы медицинского халата, задорно позвякивали заготовленной мелочью. На слух отделяя каждую монетку, он считал :
—Одна, две, три… Двадцать три… Даже на кофе не хватает…
С досадой подмечая отсутствие еще пяти кругляшек валюты, неизвестный поплёлся по коридору, так ничем и не поживившись.
Отделение его родной больницы находилось в девственной тиши. Весь ее третий этаж мерно посапывал, изредка оглушая богатырским храпом. Редко-редко на его пути попадались нянечки или медсестры, смущенно отводящие взгляд и тут же начинающие шушукаться, стоило только случайным встречным разойтись в широком коридоре. Доктор пребывал в исключительно долгой думе и верным спутником его была поднявшаяся во весь рост подруга Земли.
Разглядывая в широкий, застеклённый сенот ее величественный профиль, человек улыбнулся и, придавая твердости мысли, решил :
«Его черед придет сегодня. Хорошая ночь, чтобы решить проблему очередного махха».
#
Кабинет главного врача которую ночь оставался пустым. Постоянно подающий надежды доктор, мужчина с приличным багажом и знаний, и лет за плечами, лауреат различных премий и просто занимательный человечек, с неудобной для здешних мест маххией песка, — вновь отсутствовал.
Это происходило так часто, что работающие с ним люди начали допускать нехорошие мысли:
— Может быть он оборотень? — вопрошали сиделки.
— Да квасит где-нибудь горькую, — отмахивались санитары в мягких тапочках.
— У человека дела поважнее наших нашлись, вот и всё, — пожимали плечами врачи при аппетитных должностях, коих «периодические» исчезновения руководителя мало волновали. Практически вообще не тревожили.
Минуя двери с золочёными буквами «А. Дюн», мужчина, не сыскавший сегодня желаемого стаканчика с бурым напитком, не мог не смотреть на них с некоторой злобой. Ночной обход палат лежал в пределах компетенции отсутствующего господина, ему же — и своих пациентов хватало с лихвой.
Вместо этого ночного разгула доктор мог позволить себе на миг смежить веки или разобраться с бумагами на новых поступивших болезных. Спрос на размещение в этих стенах рос год от года, и на повестке его каждодневных размышлений оставался вопрос увеличения вспомогательного персонала. Рук критически не хватало, а работа с каждым случаем становилась только серьёзнее…
Пройдя до конца последнего (четвертого) этажа, мужчина не справился с искушением и, приземлившись в заветное кресло у двери одной из палат, выпал в сонное забытье, столь драгоценное для работников его специальности.
Вереницей безногих танцоров кружили видения доктора. Его сон всегда был слишком беспокойным, чтобы тот мог выделить крупицу ясности из их общего потока; сны были морочащими, они завладевали всеми его душевными силами. Любой следующий сон не отличался от предыдущего кошмара. Любой, кроме этого. Данный был наполнен видениями событий, которым только предстояло произойти в будущем. Бесноватый мальчик, без конца чему-то сопротивляющийся, его махровый кардиган, измызганный красным и багровым, цветные кляксы и пятнышки фиолетово-зеленого узора. Задержавшись в центре внимания его ви́дения высветилась лопающаяся коса светло-русых волос. Махх осознавал, что желал бы поспать еще немного, но чья-то настойчивая рука трясла его плечо, поднимая доктора в насущный мир.
Последним, что осталось мужчине от нового кошмара был запах. Пронизывающий его насквозь запах цветочного сбора. Таким запахом парфюмеры наделяют лучшие из своих работ, такой запах стелется за чудесными девушками, приковывая взгляды публики. Этот запах прочно застрял в его ноздрях и даже коллега, до пяток и ушей пропахший дешевым табаком, не сумел отвлечь его.
— Слушай, слууушай, — повторял санитар, который тряс доктора столь сильно, что его собственный бейджик стучал по груди медицинской формы, — Там это… Новенького привезли… Малец, а сильный. Мы одни не справляемся.
— Я уже встаю, — зевнул врач, потирая глаза и готовясь подниматься с места, — Самое время приступать к делу.
#
В комнате, скромно обставленной мебелью, сидел мальчик. На вид ему было около четырнадцати лет. Привязанный и пристегнутый, он был накрепко прицеплен к больничной койке ремнями достаточно крепкими, чтобы тот даже вздохнуть свободно не мог; ребенок всячески сопротивлялся и дико рычал, но его руки были плотно стянуты за спиной, а зубы сжимали толстый деревянный брусочек-кляп, лишь добавляя человеку сходства с диким зверем.
Лампочки разбились от очередного его рывка. Комната и сидящие в ней маххи теперь пребывали в кромешной темноте. Вот только здесь не было темно. Пронзающие разреженный воздух молнии кружили вокруг их персон, словно рыбки кои в тех декоративных прудиках, какие дачники привозят из своих дальних путешествий.
Трое бравых санитаров старались прятать испуг, однако рыбки-молнии приводили их в конкретное умопомрачение. Шарахаясь и дергаясь от намагниченного стихией воздуха, несчастные верещали нечто нечленораздельное, хватаясь за брата и чуть ли не плача. Врача же поведение нового пациента ничуть не смущало. Он стоял, выпрямив спину и глядя прямо в глаза мальчугана, чьи навостренные инстинкты излучали глаза самого борзого вида.
Внутри него сейчас сидел загнанный в угол зверь. Животное, которое не любило, когда маххи ставили его существование под сомнение. Когда они, будучи самыми наивными среди своей нации, смели полагать, что легко будет избавиться или позабыть о нем.
Врач стоял и легонько позвякивая содержимым своих карманов твердо произнёс, не мигая, глядя «зверю» в самую тьму его широких зрачков.
— Шульц, Гауз, Мицце, я — его отвлекаю, в это время вы — попытайтесь усмирить его молнии и вколоть нашему дорогому болезному немного успокоительного.
Начался новый раунд нервных перемигиваний. Санитары и не собирались ослушиваться его приказов, но и о вероятности провала они не могли не думать.
В порядке названности своих фамилий крепкие мужчины стали заходить к койке с трех сторон, медленно обступая колышащийся грозой воздух, открывая окна и выпуская непогодицу на волю. Когда обстановка успокоилась, их маленький заложник стал судорожно крючиться, оглядывая место, в котором тот может провести новую атаку. Последовало несколько небольших вспышек и махх уже собирался вызволить накопленную силу, но быстрое движение руки доктора заставило его в последний же миг передумать. В секунды ловкие пальцы мужчины опустились в нутро белого халата, выуживая монетку мелкой масти и метая ее в голову пациента. Удар пришелся прямиком между бровей оного. Хрипло рыкнув мальчик осел в своем сидячем положении, перекидываясь через корсет тугих ремней и верёвок.
— Круто Вы его, — восторженно охали санитары.
— Не вижу ничего «крутого», — раздраженно ответил народный любимец, — Он простой ребенок. Почему не смогли справиться без моего участия?
— Ну мы это… — виновато мямлили люди, которые по-прежнему не могли привыкнуть к своей новой работе.
Они не верили в свои силы, не верили, что могут так запросто расправляться с себе подобными, с их проблемами. Не верили и тем более не могли держать ответ перед начальником, который не то, что монетками, но и словами мог погружать пациентов с тяжелыми случаями в глубочайший сон.
По его указке ребята-санитары подготавливали всё необходимое для дальнейшей процедуры (даже отвязать мальчугана не успели), но тут внезапно воздух с тройной силой наполнился маххией. Сам он заискрился. Ударяя по всему, до чего только дотягивалось восприятие зверя. Несколько из них попали санитарам в ноги и бока, по крохотному помещению быстро пополз запах жженого мяса. Носитель молний подгадал момент и сумел воспользоваться удачной возможностью для побега. Путы оказались многим слабее, чтобы без труда можно было их скинуть. Крепкие ноги неслись, не чувствуя под собою земли и преград. Молодые глаза уже видели слегка приоткрывшуюся от беспорядочной пальбы дверь. Сам он чувствовал, как скоро окажется снаружи и тогда вопрос встанет в том, насколько быстро человеческие конечности способны передвигаться…
Удар. Тонкий звон и хлынувшие, словно всплеск воды, в которую бросили камень, осколки керамики отделили миг, когда пало бесчувственное тело и рассыпалась чашка с, неизвестно зачем здесь стоявшим, бонсаем.
Участливости или сострадания мальчик получил примерно
