увидел её весёлое лицо с грустными глазами, и – всё. Глаза у Лады всегда грустные, даже когда она смеётся.
Её окружили друзья и, как он заметил, поклонники со спортфака, они поздравляли с удачной переправой, шутили, смеялись. Вечером Петя увидел её на сцене, в номере Студенческого театра эстрадных миниатюр. Она изображала загипнотизированного цыплёнка. Все падали со смеху. Ему хотелось познакомиться с ней, но начальник лагеря поделил факультеты для совместных мероприятий по каким-то своим соображениям: иняз объединил со спортфаком, физмат – с филфаком, и он мог лишь изредка издалека наблюдать за этой удивительной девчонкой. Потом, спустя год, их познакомили, и он убедился, что Лада в сто раз лучше его самых романтических представлений.
На последнем курсе они поженились. Ладе предложили место в аспирантуре, но она поехала с ним по распределению в сельскую школу, чем безмерно удивила своих преподавателей, обещавших ей сногсшибательную научную карьеру. Её дипломную работу приравнивали к кандидатской диссертации.
В чеченском селе они прожили три года. Боже! Как они были счастливы! По гороскопу их знаки несовместимы. Но как могут быть несовместимы влюблённые, к тому же, друзья, коллеги, единомышленники? Иногда ему даже казалось, что они в одном ритме дышат. Лада говорила ему:
– Одним мы дыханием дышим и песню поём в унисон.
Он всегда возражал:
– Не в унисон! У тебя первая партия, у меня – вторая.
В первые годы работы в селе школьного времени для общения с учениками не хватало. И дети приходили к ним домой: делали стенгазету, рисовали корабли, читали стихи, доказывали теоремы. Приятно было видеть, как пробуждается у них жажда знаний.
Но самое лучшее, конечно, – зимние вечера. Трещат дрова в печи, посвистывает чайник. Лада корпит над ученическими тетрадями, он бренчит на гитаре... Не повторяется такое никогда...
Молодые с нетерпением ожидали рождения первого ребёнка: Егорки или Дашеньки. Лада пошла в декретный отпуск, и они переехали к маме. Каждое утро в шесть часов Пётр голосовал на трассе, чтобы успеть на занятия. После работы спешил домой, боялся прозевать начало родов.
Был конец января. Вьюжным вечером он вёл большую, с испуганными глазами Ладушку в роддом. Она тяжело скользила по снегу, опираясь всем весом на его руку. Когда его выталкивали из приёмного покоя, у неё задрожали губы и по щекам потекли слёзы. Он вышел на улицу, закурил, руки тряслись от волнения и ожидания. Родильное отделение находилось на первом этаже, и он, подпрыгивая, чтобы не замёрзнуть, видел в не замазанном краской верхнем стекле лица врачей в марлевых повязках. Ему казалось, что Ладушка уже там. С ним поравнялась пожилая медсестра, шедшая из другого отделения с какими-то склянками, ворчливо прогнала:
– Идите-ка домой, молодой человек, и звоните. Не так скоро эти дела делаются.
Прибежал домой и сел у телефона. Мама суетилась, пыталась накормить. Он отмахивался и звонил, звонил, звонил. Наконец, в третьем часу ночи получил равнодушный ответ:
– Поздравляю, папаша, у вас дочь, вес три килограмма триста граммов, рост пятьдесят один сантиметр.
Бежать к ней!? Три часа ночи?! Разбудил родителей, позвонил тёще, поднял с постели друзей. Узнал адрес цветочницы и купил Ладушкины любимые белые хризантемы...Как только рассвело, явился в роддом. Жена ещё не встаёт, цветы не принимают. В окошко показали дочку. Она вовсе не розовенькая, как он ожидал, а жёлтенькая. Няня пояснила: родовая желтуха, через неделю пройдет, и девочка будет нормального цвета. Он огорчился тогда, а как приятно вспоминать сейчас суету, хлопоты и ни с чем не сравнимую первую радость отцовства.
Пришёл домой, а там уже сидят друзья, девчонки на кухне помогают маме, вернее, бабушке. Накрыли стол, сели тесным коллективом. Хорошо, что было воскресенье, утро и впереди целый день праздника. Телефон разрывается. Прибыли Ладушкины родители, новоявленные дяди и тёти. К обеду подтянулись сослуживцы из аула. Сам директор школы заявил:
– Даю тебе неделю отпуска, учителя подменят, и ставлю на очередь на автомобиль. Какой предпочитаешь: «Жигули» или «Москвич»?
– «Москвич», – счастливо выговорил он, едва понимая, о чём идёт речь.
– Хорошо! К осени будет машина. Это я тебе говорю, Абдулла. Весь Урус-Мартан на ноги подниму, а машина будет!
Дашенька получилась у них очень красивая и умненькая. Наверное, все родители так говорят о своих детях. Однако... Они с ней много занимались, вели дневник её развития и видели, что по многим показателям девочка опережает ровесников. Ладушка собрала целую библиотеку для родителей по разным периодам жизни ребёнка и сверяла Дашенькины достижения с графиками и таблицами. В полтора года она пела английские песенки и весьма последовательно рассказывала сказку «Колобок»:
Яибок, Яибок, я теа им.
Не нана меа им –
Я теа питику ю.
Абдулла сдержал слово. Подошла льготная очередь на машину. Лада получила декретные, он – отпускные, и таким образом насобиралось почти на половину «Москвича». Счастливые дедушки и бабушки обещали добавить недостающую сумму. И вот в октябре он отправился в Урус-Мартан получать машину. В целях предосторожности взял такси. Первый раз такие деньжищи в руках! Ну, не совсем в руках. Карман пиджака топорщится. Так и хочется с кем-нибудь поделиться радостью. Поделился с таксистом и – уснул. У Дашеньки резались зубки, и они всю ночь с женой по очереди носили ребёнка на руках.
Таксист-чеченец подвёз его к самому магазину и, высаживая, с укоризной произнёс:
– Ты глупый человек. Попадись тебе не я, плакали б твои денежки.
Теперь «Москвичу» пятнадцать лет, и как он бережно к машине ни от-носился, ни в одной аварии не была, всё ж состарилась и с каждым годом требует всё большего внимания, времени и денег. А теперь и вовсе стоит под наскоро сколоченным навесом и дряхлеет.
6
Когда Пётр Дмитриевич открыл калитку, навстречу ему выскочили испуганные дочери:
– Папа! Маме надо скорую!
– Что с ней?
Стремительно вбежав в комнату, Пётр увидел, как Лада, стоя коленями на диване, бьётся головой о подушку. Лицо её залито слезами. По-кликушечьи, низким хриплым голосом она выкрикивает одну и ту же фразу:
– Я не могу! Не могу! Не могу! Жить не могу! Здесь не могу! Не могу! Не хочу! Жить не хочу! Домой хочу!..
Петя схватил её за плечи и прижал к груди:
– Ладушка, солнышко моё, успокойся. Ты детей пугаешь, меня...
Лада припала к нему и не своим голосом завыла:
– Миленький мой, родненький мой, уедем отсюда. Никому мы не нужны. Мы здесь погибнем. Домой хочу! Под бомбы. Пусть меня закопают в родной земле. Хочу горы, хочу снег на вершинах, в театр хочу, речку хочу с нефтяными разводами без рыб и лебедей...
Зубы у Лады стучали, а слова выходили прерывистыми, неясными. Она дрожала, как от холода.
– Дети, принесите тёплое одеяло.
Это была истерика. Он укутывал её в одеяло, баюкал, как маленькую девочку, шептал успокаивающие слова до тех пор, пока она не уснула, тяжело, со всхлипываниями и стонами.
«Что вызвало такую реакцию? Конечно, негатива накопилось много. Но такая истерика должна иметь значительный повод», – размышлял Пётр.
Потом они с женой обсуждали эту тему.
– Как-то собралось всё в кучу: бедность, отсутствие перспектив, отношение людей к нам и быт: дрова, газ, картошка. А тут я разносила почту, – рассказывала Лада, – и случайно услышала разговор двух женщин: «Понаползли, чечены проклятые! Везде лезут. Работы своим не хватает. Гнать их отсюда поганой метлой!» – «Не говори. И норовят получше устроиться. Сразу ремонты затевают. Откуда только деньги берут?» – «Наворовали там у себя, в Чечне. «Камазами» везут добро». – «А почтарька-то? Белую кофту напялила, морду накрасила и ходит по селу, как королевишна». – Лада тяжело вздохнула. – Прости, Петя, нервы сдали. Представляю, как я вас напугала. Обещаю, что такое не повторится.
У детей высветились свои проблемы, которые также омрачали жизнь семьи. Даша любила учиться и всегда с радостью ходила в школу. Теперь она заставляет себя делать это. В юном возрасте быть одинокой очень вредно и трудно, и Даша страдала. Выпускной класс – серьёзный и ответственный момент жизни. А настроения у неё нет. К тому же возник вопрос о продолжении образования, который упирался в деньги.
У Катеньки тоже появились неприятности в школе. Поскольку она была эмоциональна, одноклассникам нравилось её дразнить и высмеивать. Она горячилась. Несколько раз приходила домой с синяками, в разорванной одежде и сиротливо молчала в своём уголке. Даша сказала, что её били девочки за то, что она не такая, как они. Характер Кати заметно изменился. Она дерзила матери, делала язвительные замечания отцу, неохотно ходила в школу.
7
Осенние листья с лёгким шорохом падали под ноги, синева слепила глаза, прохладный ветерок ласкал лицо. Складывалось впечатление, что он идет по кленовой аллее в родном городе. Уроки закончились. В душе образовался покой.
Дома было непривычно шумно и весело. Да, такого он не ожидал: во дворе сидели друзья, которые выехали из Грозного немного раньше и поселились в станицах на Ставрополье.
– Как же вы нас нашли? – удивился Петя.
– Ребята наши передали по грозненской почте название села. Мы подъехали к автостанции и назвали вашу фамилию. Думаем, деревня же, все знают друг друга. Никто такой фамилии и не слышал. А Люся возьми да и спроси: «Где живут учителя из Грозного?» – сразу вспомнили и рассказали, как к вам проехать. Ну, что, деревенские жители, привыкли уже?
– Нет. Здесь всё другое. Менталитет другой. У Лады была истерика.
– У Люси тоже. Надо аутотренингом заняться. Говорят, помогает.
– Знаете, ребята, наша беда не в том, что бытовые неурядицы, проблемы с работой, непонимание со стороны местных жителей. Всё это с годами устроится. Мы дураки с вами, что разъехались поодиночке. Без дружеского плеча трудно начинать новую жизнь. Тем более непривычную. Хорошо, я в
И, конечно, порадовала заметочка - память приятная штука!
