аэрозольные ванны лучше соляной пещеры. Мы-то с тобой, Лео, успели в тюрьмах посидеть и знаем, что есть такая болезнь туберкулёз и как сложно с ней бороться.
– Рако, ты сколько раз сидел в тюрьме?
– Арестовывался часто, а сидел реже и не подолгу. Чаще высылался из разных стран – раз семь или восемь, не считал.
– Христо, мы с тобой знакомы недавно, и хоть сразу перешли на «ты», но я многого о тебе не знаю, – Лео по-прежнему сидел в белой кепке, скрывающей его богатую шевелюру. – По Добрудже ехали, так все встречные шляпы снимали, и со всеми ты разговаривал. Ты так ловко орудовал в этом этническом и лингвистическом хаосе, прямо как фокусник. Я посчитал: за час ты одиннадцать раз запросто переходил с румынского языка на болгарский, на русский, турецкий, немецкий, однажды даже на французский. Ты сколько всего языков знаешь?
– Европейских – пять, а местные все понимаю.
– Ну, ты полиглот! – Троцкий наконец-то снял свою кепку, тряхнул чёрными куделями. – Не зря Ленин называет тебя «единственный настоящий европеец»…
…Утомившееся за день солнце прощалось с миром. И пока наши герои любуются закатом, позволим себе заглянуть немного в прошлое и чуть подробнее рассказать об этих двух исторических личностях. Больше – о хозяине поместья Раковском, ибо Лев Троцкий родился в семье еврейских колонистов Херсонщины и в данной главе выступает лишь как друг болгарина Христо.
О Льве написаны горы книг, он был – вместе с Лениным – организатором Октябрьской революции в 1917 году и создателем Красной армии. Троцкий оставил после себя огромный архив – сумел сохранить, когда его высылали из страны. А Раковский сумел сохранить Украину, когда её разрывали на части, а потом добился у западных держав официального признания молодого Советского государства. Где его архив, неизвестно. Эти два великих политических деятеля окончили жизнь одинаково: оба были казнены по личному распоряжению Сталина. Один в 1940-м, незадолго до войны, другой – через месяц после её начала.
А теперь подробнее о болгарине Христиане Раковском. Родился он в семье, известной в Болгарии. Сам Христо писал в автобиографии так: «Вся моя семья, как видно из словаря Брокгауза и Ефрона, с начала XVIII столетия занимает одно из первых мест в истории революционной борьбы Балкан». Семья была небедная, отец свободно владел греческим, турецким и румынским языками, занимался овцеводством и успешно торговал. Свободомыслие в доме поощрялось. Даже когда 14-летнего Христо в очередной раз выгнали из школы за «вредные политические высказывания», никто его дома не осуждал. «Целый год без разбора читал всё, что находил в отцовской библиотеке, что попадалось под руку», – вспоминал он позже.
Школьные друзья подняли бунт, требуя вернуть своего товарища. Лишь с помощью роты солдат «восстание удалось подавить». Из Софии пришло помилование: «Восстановить негодника после покаяния». А Христо в ответ публично, в газете обличает невежд-учителей и всё великокняжеское правительство:
«У Болгарии и его правительства я не буду просить извинения и этим горжусь, так как я не виновен. Меня исключили, как и многих других до меня, только из-за капризов директора. Оценки мои хорошие, но они не значат ничего: я уже не могу и не хочу учиться в Болгарии. Настоящая нравственность состоит не в том, чтобы быть покорным рабом учителей и всех, кому захочется. Я нравственный человек! И я горжусь этим, и моё будущее это покажет!»
Вот так – прямо манифест зрелого революционера!
В семнадцать лет Христо уехал в Швейцарию – изучать медицину. В Женевском университете сразу же находит единомышленников среди студентов. Большинство членов этого социал-демократического кружка – болгары, но есть русские, немцы, армяне, даже турки. К ним на собрания часто приходят известные марксисты: Георгий Плеханов, Вера Засулич, Павел Аксельрод, Роза Люксембург…
За революционную деятельность его и здесь исключают, он едет в Берлин, потом в Париж, затем в Бухарест, всё-таки заканчивает учёбу и даже защищается диссертацию. Докторская степень по медицине присуждается ему единогласно, а книга, написанная на основе диссертации, сразу издаётся на французском языке, а потом и на болгарском, на русском.
Он уже женат, и русская девушка Лиза Рябова зовёт молодого мужа в Россию, предлагает жить там. И он поедет с ней в Санкт-Петербург, но царская охранка тут же потребует выслать его – Христиан и там уже в списках неблагонадёжных.
А отец настаивает на возращении в Мангалию. Христо должен поступить в румынскую армию, иначе будет лишён гражданства, а значит, потеряет право наследовать такое прекрасное поместье. Столетия назад эти богатые земли принадлежали Болгарскому царству, но теперь отошли к Румынии, до границы здесь рукой подать.
Мангалия так и осталась «немножко вольным городом». Многоязычное население, несколько мечетей и начальных школ, сотни три магазинов, ещё больше таверн. На пристани – бесконечные склады, десятки судов стоят под погрузкой. Их видно от дома, на открытой веранде которого сидят сейчас два старых друга-единомышленника – Лев Троцкий и Христо Раковский. Воздух здесь осязаемо упруг. Божественная тишина вокруг, лишь цикады звенят, да близкое море играет береговыми камнями. Тёплый июльский вечер 1913 года…
– Ты загорел, подрумынился в своей природной лечебнице! – смеётся Лео, поглаживая усы.
– Наверное, ты прав! – уже стемнело, и потому Христо подаёт знак слугам принести керосиновые лампы. – Хозяйство большое, приходится заниматься им с утра до вечера. Но не забывай, мой друг, что прибавочная стоимость, о которой говорил Маркс, идёт на нужды международного революционного движения в Европе. Потому на столе мамалыга и овощи, а не рябчики с ананасами. Так что давай помянем основоположников!
– Нет, не зря Ленин называет тебя единственным европейцем в партии, – Лео чокается с ним глиняной кружкой. – Он, кстати, сейчас в Швейцарии.
– Да, я уже читал отчёт о его выступлении в Цюрихе. И, знаешь, меня очень погрели его слова: «Нет большего несчастья для нации, как покорить себе другую нацию». Но есть и то, с чём не согласиться сразу, о чём надо крепко подумать.
– Ты про возможную войну?
– Даже слепому уже видно, что она вот-вот будет. И затронет она не только Балканы, потому что речь идёт о переделе мира. Лео, мы же на пороховой бочке сидим. Ленин это тоже понимает и утверждает, что марксисты должны выступать за поражение своего правительства, за превращение войны империалистической в войну гражданскую. На мой взгляд, это спорно, мягко говоря.
– Рако, а давай не будем портить такой прекрасный вечер? Давай завтра о войне поговорим, а? Расскажи лучше, как ты жил эти годы.
– Как я жил? Как обычно. Много работал, много ездил по Европе. Друзья обзывали меня «кочевником революции». В 1899 году отправились с женой в Россию. Мы ещё тогда могли с тобой встретиться, но ты ж в то время в тюрьме отсиживался, – усмехнулся по-доброму Христо. – Из России выгнали как «неблагонадёжного», воссоединился с женой лишь через год – оказывается, у русских за взятку можно стать и «благим», и «надёжным». Жена умерла родами, а следом ушёл из жизни отец. То был тяжёлый период для меня. Больше года служил в румынском военном госпитале. С верными товарищами создали здесь партию социалистов. Сейчас постоянно пишу статьи для марксистских изданий, плотно занимаюсь отцовским наследством, наращиваю прибавочную стоимость для нужд партии…
– Кстати, я у твоего кучера видел якорь на руке – он что, русский?
– Он из тех матросов с броненосца «Князь Потёмкин», что остались в Румынии, – Христо закурил новую сигару, словно показывая, что рассказ будет длинным. – В русской революции 1905 года это, наверное, одно из самых значимых восстаний. Интересная сложилась тогда ситуация. Ты только представь, с каким ужасом румынские власти смотрели на русский броненосец, появившийся на рейде Констанцы. Они не хотели принимать незваных гостей, но больше боялись, что откажи – и матросы начнут из главного калибра обстреливать город.
– Говорят, ты немало сделал, чтобы всё уладилось к обоюдному согласию.
– Я не раз ездил на корабль. Его Ленин назвал «непобеждённой территорией революции». Но всё было не просто. Главное – за организаторами восстания шло меньшинство. А надо было решать судьбы всех семисот матросов, гарантировать их неприкосновенность, дать им статус, который не предусматривал бы принудительной депортации, разрешал бы жить здесь и работать. Румынские социалисты вышли на митинги в поддержку восставших. Полиция применила силу при разгоне, и мне тоже досталось так, что оказался в больнице…
– А что стало с «потёмкинцами»?
– Поначалу всё было хорошо. Но семейные стали выписывать из России жён и детей, это не понравилось властям. Большинство матросов потянулись в Америку, часть разбрелась по Европе, душ полтораста осталось в Румынии. Их здесь ценят как честных и старательных работников…
Христо долил вино гостю и себе и продолжил:
– Многие женились на румынках, обзавелись домишками-детишками. «Подрумынились», как ты говоришь. Уже так рассуждают: «Наследник царя Фердинанда, похоже, российскую княжну за себя берёт, и будто бы Бессарабия пойдёт в приданое. Получим, говорят, от России Бессарабию, от Австрии добудем Трансильванию и Буковину, у Болгарии уже кусок оттяпали – станет Румыния самой богатой страной, вот тогда заживём…
– Да уж! – усмехнулся в усы Троцкий. – Народ согласен на войну. Как ни крути, она всё ближе…
Утром они поехали в Констанцу. Конюх – тот самый, с якорем на руке – запряг тарантас, и поутру, ещё солнце не взошло, они отправились. Когда въезжали в городок Эфорие, Троцкий, завидев десятки полуголых людей, измазанных лечебной грязью, засмеялся:
– Христо, снимаю шляпу! Ты, как всегда, прав: это природная лечебница. Эйфория! Когда революция победит – мы все так будем жить!
Дорога шла берегом моря. Оно с утра было ещё спокойным, лишь кривые полосы тёмно-зелёных водорослей доказывали, что всю ночью волны играли камнями. Пахло море пряно, божественно.
Часам к девяти решили остановиться и передохнуть. Хозяин таверны, старый турок, принципиально не снявший феску с головы, принёс им кофе в маленьких чашечках, небольшой кувшин с ледяной водой и целую миску рахат-лукума.
– И здесь тебя знают? – спросил Лео, услышав, как дружелюбно Христо говорил с хозяином.
– Нет, я здесь первый раз. Просто старик спросил, кто мы. Я честно ответил, что социал-демократы из России. И он честно признался, что уважает Россию, хотя и был ранен на Шипке. Уважение через силу – здесь это в традиции, Лео…
Прошло полтора часа, и вот они уже в Констанце. Христо что-то ищет в многочисленных лавках для своего большого хозяйства. Ворчит, что всё заметно подорожало. Улицы в центре города шумны, удивляют
