Действующие лица:
Ли Цин (1898–1919) – китайский рабочий, руководитель забастовки горняков в уральском городе Кизеле, позже – боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА).
Куй Дин (1880–1916) – подрядчик дальневосточной фирмы (Харбин), организатор горных работ на шахте «Княжеская» (Кизел).
Место действия – Китай (Чанчунь), Россия (Кизел, Екатеринбург).
Время действия – начало ХХ века.
Автор (из-за кулис): В 1913 году в Китае установилась военная диктатура генерала Юань Шикая. Но когда началась Первая мировая, воевать ему было уже нечем. Да и помнил генерал, что германский кайзер пообещал: «Тысячу лет ни один китаец не посмеет косо посмотреть на немца!». Пекин объявил о нейтралитете и попросил воюющие стороны не переносить военные действия на территорию страны. Однако через год Юань Шикай распустил парламент и ненадолго стал императором. Китай вынужденно принял сторону Антанты. Правда, был объявлен принцип «Рабочие вместо солдат». Более полумиллиона молодых китайцев заменили в странах антикайзеровской коалиции ушедших на фронт мужчин.
НЕБОЛЬШАЯ речушка делила город Чанчунь на две части, и когда весной 1898 года началось строительство Китайско-Восточной железной дороги, в северной части быстренько соорудили что-то типа станции и дали этой половине новое имя, а южная осталась Чанчунем. Там и родился Ли Цин, на самой окраине старой части города.
Он был последним ребёнком, седьмым по счёту. Поэтому и получил такое имя: Ли – означает «красивый юноша», Цин – «огненный взгляд». Отрада для глаз и надежда для родителей. Но сложилось всё как-то не очень.
Их фанза стояла у самого поля, за которым начинался лес. Когда двоих старших братьев забрал в свою армию генерал Юань Шикай, семье выделили участок на этом поле. Собственно, деляны здесь выдавались только чанчуньцам, и утром из окошка фанзы Цинов можно было наблюдать, как вереница женщин змейкой тянется к лесу по узкой тропинке. Вечером они возвратятся обратно, нагруженные сверх меры. Значит – созрел урожай гаоляна.
Гаолян – это высокая «хлебная трава». От неё всё идёт в дело. Широкие листья, словно воском покрытые, сгодятся на крышу, спасут жилище от дождя, из них даже обувь можно сшить, хоть и не очень прочную. Стебли полые, но крепкие, пригодятся для подпорок во дворе. Из зёрен гаоляна что хочешь можно приготовить – крупу, муку, крахмал, сиропы, даже алкоголь. Без «хлебной травы» китайцу не жить! А уж когда детей пятеро, да без отца – нет, не выжить.
Двое старших так и сгинули в юаньшикаевской армии, только один раз и видели их, явились попрощаться – в красивой форме, матерчатых ботинках, но без сабель. Сказали, что идут усмирять восставших «боксёров». В боях с этими крестьянами, что кулаком могли убить мула иль человека, оба брата и погибли. Приехал важный начальник, сообщил эту страшную весть и дал взамен деляну под гаолян и две серебряных монеты. На одну купил отец повозку и мешок семян.
С тех пор они зажили сытно. Двух старших дочерей отдали замуж, две младшие жили в дальней комнате, подальше от чужого глаза. Помогали матери по дому, играли с маленьким братиком Ли. А с отцом случилось вот что.
Война Японии с русскими почти не затронула маньчжурский город. Сгорело несколько домов, где жили инженеры с семьями и офицеры с охраной, приехавшие из Благовещенска. Когда война закончилась, Чанчунь отошёл к японцам. И вышло так, что железная дорогая, которая от северной части города вела на Харбин, осталась под контролем русских, и колея там была широкая. А тот путь, что на юг, япошки повели другой ширины – более узкой. И стал Чанчунь огромным перевалочным пунктом. Сотни носильщиков сновали по улицам туда-сюда. Устроился работать на станции и отец: там хорошо платили…
В тот вечер, получив очередную зарплату, он подлез под оглобли своей повозки и, радостный, поспешил домой. По дороге отец планировал взглянуть на зеленевший гаолян да подобрать всё, что подойдёт на корм скоту или на топливо. Всходы на деляне порадовали – дружные, сильные. И старых листьев набрал весомо. До дома оставалось метров семьсот, когда услышал сзади лошадиный топот. Его нагоняли четверо хунхузов.
Про этих страшных бандитов в городе много рассказывали. Будто они не жалеют ни стариков, ни детей. Безжалостные, лютые, изощрённые в пытках. Нападают небольшими группами на одиночек, грабят, убивают. Вот и напали – прямо на родном поле, выскочив из лесной засады. Скалясь, кружат на лошадях вокруг него, посевы топчут…
– Деньги давай!
Что ж, жизнь дороже. Отдал всё, до мелочи.
– Повозку оставьте, очень прошу…
Забрали зарплату, повозку. Потом забрали жизнь.
Истерзанное тело отца утром следующего дня мать нашла на семейной деляне…
Сколько лет прошло? Уже и младшие сёстры Ли замуж вышли-разъехались, остались они с матерью вдвоём.
Очередное августовское утро. Соседи тянутся гуськом на поле: созрел урожай.
– Вставай, сыночек! – будит мать. – Пора на поле идти.
Вчера был праздник Двух семёрок. Она нагнала ханшины – водки из перебродивших зёрен «хлебной травы», и теперь Ли не хотелось вставать. Но надо.
И они шли босиком по знакомой тропинке. И мать рассказывала в который раз, как, привязав Ли за спиной, ходила каждое утро – то на могилку отца, то за хворостом в лес, то на деляну, как сейчас.
– Потом ты подрос, – всё пыталась мать досказать. – Уцепишься за подол и не отстаёшь. Такой упорный, самостоятельный, весь в отца. А теперь вот я за тебя держусь, совсем негодная стала…
Ли молча слушал и потом, усадив мать в тенёк, молча работал. К вечеру, набив спелыми метёлками гаоляна два мешка, увязав огромный тюк листьев, отправились домой. Не доходя до железной дороги, присели отдохнуть.
Здесь стояли дома русских. Другой язык, другие дома, другие запахи. В слуги себе приезжие набирали китайцев, но платили за это мало. Люди туда шли работать в основном за кормёжку: хозяева отдавали лишнее со своего стола. Им в пайках положена солёная селёдка, да много – вот они и сбывали прислуге. Да ещё ругались:
– Не надо её жарить! Вонище развели на всю округу! Эту рыбу так едят!
Но местные всё равно жарили. На соевом масле, так им казалось вкуснее. Лепёшки гаоляновые с жареной рыбой – наверное, это вкусно, но Ли не пробовал. Они с матерью на поле брали только лепёшки.
…Ли помог матери подняться и уже собирался закинуть себе на спину тяжелые мешки, когда рядом остановилась коляска. Старый рикша молча ждал, когда пассажиры вылезут и рассчитаются.
Мужчина – высокий, светловолосый, в красной шёлковой рубашке – вылез из коляски, держа в руках соломенную шляпу. Его супруга помахивала кружевным зонтиком, высунув ногу в атласном башмачке. Мужчина широко улыбнулся, глянув на Ли, потому что супруга сказала капризно:
– Смотри, Серж, какой красивый мальчик! Давай купим его, будет тебе сапоги чистить!
Мужчина подошёл ближе.
– Мать, продай мальчика! Я дам за него три серебряные монеты! В столицу повезу, царя-батюшку увидит. Продай!
Мать молча смотрела на него, теребила край своего старого бумазейного халата. А потом вдруг сказала на ломаном русском:
– Смеёсся? Потом посмиёсся, какаха – шёлкова рубаха. Ходи, ходи! Это мой сын!
Дама так и окаменела с открытым ртом. Мужчина молча сел в коляску, ткнул кулаком в спину рикши, и они уехали.
– Ма, а ты откуда их язык-то знаешь? – только и спросил Ли, когда они переступили порог своей фанзы.
– Отца не стало, а вы ещё маленькие совсем, и я гнала водку на продажу рабочим-путейцам. От них и научилась. Тебе тоже надо бы русский язык учить – в жизни пригодится, может, и вправду их императора увидишь. Завтра и начнём…
И целый год учила. А в следующий август началась война, едва успели урожай собрать. В августе 1915-го гаолян так и остался на корню: мать весной умерла. Прощаясь, она сказала сыну:
– Возьми эту серебряную монету, мы с отцом хранили её до последнего. Пусть она спасёт тебя в трудную минуту. Не плыви, сынок, по течению, не плыви и против течения – плыви туда, куда тебе нужно. А меня похорони с отцом рядом…
Через две недели Ли Цин был призван на трудовой фронт и увезён в Россию. Куда именно, не говорили. Сначала поселили в огромном бараке недалеко от станции, вызывали по одному на медицинский осмотр. Монету, что дала ему мать, Ли успел спрятать в подошву сандалий, плести которые научился давно. Врач спросил, сколько ему лет. Помолчав, написал в карточке: «Годен». Двух человек отправили обратно. А вечером в барак пришёл начальник в высоких сапогах.
[justify]– Идёт война, воюют все наши соседи! – закричал он визгливо. – Вы счастливчики: поедете не на фронт, а в тылу замените тех, кто сражается под пулями. Вы не солдаты, вы рабочая сила. Вам выдадут одежду, вы