– Ну и что с того? – не сразу понял я.
– Боже ты мой! С того времени вся общественность будет знать, что есть какие-то очень ценные ученые-специалисты, есть какие-то самые совершенные американские электронно-вычислительные устройства! Будет знать, что уже давно проводились операции по имплантации железа в головной мозг не какой-то там собаки, а именно человека! Общественность будет считать, будто обо всём этом она хорошо осведомлена, что в этом вопросе уже нет ничего сенсационного. То есть, когда она услышит что-то о тебе и о твоей деятельности, то ничуть не удивится: «Подумаешь! Это уже не новость! Это уже давно известно!» Представляешь? Никакого шока у твоей дорогой общественности не случится! И даже интерес не проснётся! Она окажется готовой ко всему, в том числе, и к любым промежуточным опытам и исследованиям на людях. Вот и всё! Считай, что общественность и суд присяжных тебя обязательно помилует!
– Типун вам на весь язык!
– Не волнуйся, Саша! Работай спокойно и забудь свои тревоги! Никто тобой жертвовать не станет! Зачем это им?
– А если их могучие конкуренты пожар всё-таки раздуют? – при этом я красноречиво показал глазами наверх.
– Боже ты мой, Саша! Как же тебя этот вопрос напрягает! Так вот, я скажу тебе так! Конкуренты тоже весьма заинтересованы в результатах твоих исследований. Им ведь тоже хочется еще пожить… Они и сами воспользуются тем, что ты наворочаешь, потому тебе они не враги! И вообще, отвлекись от этого! Радоновые ванны попринимай или что-то в этом духе, только не изводи себя!
После разговора с шефом, я несколько успокоился, но, копаясь в себе ночью, обнаружил нечто новое и весьма удивился этому. Я вдруг уяснил, что нисколько не переживаю о тех людях, которых мои хирурги используют в качестве подопытных кроликов – я боюсь только за самого себя! Только за себя! А это уже явный признак того, что я со всеми своими делами всё больше превращаюсь в элементарного негодяя. Убивая даже не «подопытных кроликов», совершая преступления против человечности, я забочусь только о собственной шкуре! Наверно, точно так же вели себя немецкие специалисты в концентрационных лагерях, проводя антигуманные опыты на несчастных людях.
Вот и я встал с ними на один уровень! Поздравляю! Остаётся вспомнить ту ответственность, которую понесли те из них, которых после разгрома нацистской Германии взяли за одно место! Такая же ответственность, как бы шеф меня не успокаивал, уже лежит и на мне! Вот только обвинения до сих пор не предъявлены. Но и это – лишь вопрос времени.
Впрочем, стоит ли мне так уж бояться? Если вспомнить злодеяния нацистов в Европе и в СССР, то очень не многие из них понесли существенные наказания. Тогда всё происходило, в точности, как и теперь. То есть чем больше вина, тем меньше вероятность того, что когда-то наступит ответственность.
Если наугад спросить об этом американцев любого возраста, пусть даже стариков, то они ничего о войне не знают. Это их не занимало ни тогда, ни сегодня. Тем более, молодёжь! Да и в современной Европе не много истинных свидетелей той войны найдётся, но и они своим детям и внукам об ее ужасах, уверен, не рассказывали. Просто, берегли психику детей и, особенно, внуков. Вот и доберегли до того, что детям и внукам самим многое испытать придётся, а истории они, чтобы опереться на чужой опыт, совсем не знают. Не глубока, однако же, память человеческая! Её и на одно поколение не достаёт!
А ведь много было медиков-нацистов, творивших свои чудовищные опыты, а потом писавших аккуратные и подробные отчёты в интересах немецких лётчиков и моряков. Они, видите ли, в холодной воде в результате аварий быстро погибали, потому на заключенных выявляли предел человеческих возможностей…
Да разве же было только это? Врачи те, хотя и настоящие изверги, да всё же кого-то спасали, а если вспомнить, например, ту же Ильзу Кох?
Так звали супругу коменданта крупного концентрационного лагеря Бухенвальд Карла Коха. Истинная волчица! Безжалостная и кровожадная садистка! За глаза ее звали либо Бухенвальдской ведьмой, либо фрау Абажур. Второе прозвище связано с изощренными пытками над заключёнными – она с живых людей снимала кожу для своих поделок.
После прихода Красной Армии ее задержали и отдали под суд, но странным образом вдруг исчезли все вещественные доказательства ее злодеяний, зато сама Ильза настаивала на том, что она тоже несчастная жертва нацистского режима. Странно, очень странно, но через полтора года пробуксовки следствия ее отпустили за недоказанностью преступлений! И это при наличии тысяч свидетелей!
Однако такое попустительство вызвало протесты тысяч невинных жертв, оставшихся в живых, потому в 1945-м Ильзу арестовали уже американцы и, о чудо, опять освободили за недоказанностью преступлений! Видимо, как мне кажется, очень уж хотели в верхах, чтобы садистка избежала заслуженного наказания.
Наконец, в 1951 году по требованию многих возмущенных людей, знавших ее по концлагерю, Ильза Кох была приговорена к пожизненному заключению, но в 67-м году повесилась в камере.
Пусть хоть так, но справедливость победила. Однако с каким трудом справедливости это далось!
А потом мне вспомнился однофамилец Ильзы – Роберт Кох, тоже немец, но его роль в истории оказалась и иной, и даже более значительной. Немецкий врач Роберт Кох в 1882 году выделил микроорганизм – возбудитель туберкулёза, крайне опасного инфекционного заболевания. С тех пор у медицины появилась возможность бороться с этой болезнью, а ее возбудитель стали называть палочкой Коха.
Между прочим, позже этот же человек открыл и бациллу холеры! А задолго до того он же выделил и возбудитель сибирской язвы, от которой в ту пору умирало много скота и людей. Правда, открытие бациллы холеры заодно приписывают и его вечному оппоненту французскому химику Луи Пастеру.
Можно только сожалеть, что чрезвычайное тщеславие обоих (и национальная неприязнь немцев и французов) не позволяло им не только стать товарищами, но даже сдерживать некрасивые и незаслуженные выпады в адрес своего соперника. А ведь могли еще столько крайне полезного сделать для людей!
И всё же, несмотря на все их человеческие изъяны, то были люди, которые на ниве медицины принесли человечеству премного пользы, а что же на их фоне представляю собой я?
А если и меня когда-то по требованию общественности… Ведь я вполне готовый особо опасный преступник! И хотя сегодня нахожусь, как обнадёживает меня шеф, под мощной защитой самых влиятельных людей мира, но что получится со мной, если однажды я им разонравлюсь или не смогу угодить? Если они посчитают меня выжатым лимоном и за ненадобностью отдадут в руки правосудия, шепнув там, как со мной поступать далее? Что будет со мной?
Глава 13. Триумф
Наступила осень, которая в Санта-Кларе заметна лишь по календарю, поскольку даже внешне ничего не меняет. Как всё цвело и пахло летом, так продолжалось и осенью!
К тому времени успехи моей лаборатории в госпитале Сан-Франциско стали очевидными, но ещё не достаточно устойчивыми. И всё же на четвёртом по счёту объекте у нас вышло то, к чему мы все стремились. Правда, опять не в полной мере, с некоторыми оговорками и недоработками, как в теоретической, так и практической части, и всё же, то уже был несомненный успех! Причём, по своему значению успех стал столь большим, что моя душа пела, и я, изменяя всем своим правилам, разрешил свободно петь всем душам моих подчиненных.
И все действительно были счастливы – столько лет мы к этому шли, измучили себя сомнениями, постоянными поисками, неудачами, даже более частыми, чем достижения, ежедневными кропотливыми трудами и зыбкой верой в успех. И заслужили-таки право на ликование.
Наши достижения высоко оценило самое высокое начальство, которое хоть когда-то появлялось пред наши ясны очи, то есть доктор Кеннеди. И так уж вышло, что одновременно с этими событиями, радостными для всех нас, я получил лестное для себя известие. Его принёс лично шеф:
– Поздравляю тебя, Саша! Рад, что я в тебе не ошибся! – сказал он с широкой улыбкой, которая была всё же не совсем американской, поскольку сочетала в себе настоящую искренность и опиралась на весьма существенный повод.
– Но ведь сомневались, шеф? – вставил я, довольный подобным началом.
– Не скрою, Саша! Поначалу ещё как сомневался! Дело-то наше было пропитано фантастикой! Как же не сомневаться?! Но потом я тебя узнал и полюбил, чего уж теперь скрывать! Ты давно знаешь моё отношение к тебе… – совсем расчувствовался шеф, чего раньше я за ним не замечал.
– Я очень благодарен вам за такие слова! – я его искренне обнял. – Вы мне тоже стали очень дороги, доктор Кеннеди! – признался я. – На кого ещё я мог надеяться и даже опереться все эти годы? В моём успехе всюду ваша забота и помощь! Спасибо, шеф! Будь надо мной кто-то другой, уж не знаю, что получилось бы в итоге?! У меня ведь заскоков на любой случай полным-полно!
Шеф присел и притянул меня к себе:
– Успех, Саша! Такой успех! – явно радовался он. – Теперь мне уже ничего не страшно! Это же главный успех всей моей жизни! А ты стал… Ты стал, я бы сказал, настоящим творцом бессмертия! Да! Именно так! Ты у нас главный творец бессмертия!
Мне не хотелось разочаровывать шефа, не хотелось напоминать ему, что до полного успеха ещё очень далеко. Сегодня лишь подтверждены наши главные предположения, требовавшие серьёзнейшей длительной подготовки к натурным испытаниям и проверки правильности основных гипотез на практике. Пусть всё это подтвердилось, пусть мы оказались правы, но впереди опять годы такой же трудной и нервной работы, годы ожиданий и терзаний, годы тяжёлых разочарований, которых нам не избежать ни за что! Они всё равно нас найдут и в покое не оставят!
Я не сказал этого шефу. Пусть сегодня он будет совершенно счастлив нашей победой, своей заслуженной победой!
Но шеф вдруг круто перешёл на другую тему:
– Ты, Саша, скажи мне без утайки! – спросил шеф таким тоном, будто крепко выпил. – По своей внутренней сущности, как сам считаешь, ты больше мудрый или больше хитрый?
От неожиданности я замотал головой во все стороны:
– Вот это вопросище! Ничего не пойму? И не мудрый я, и не хитрый! Чего это вам, шеф, вздумалось во мне ковыряться?
– Это я так! Устами постороннего! Вот ведь ты, как и я, давным-давно доктор наук! Только я философ, а ты по физико-математическим наукам, но я-то хорошо знаю, что ты никогда и никого не просил называть себя доктором Гвоздёвым, на что имел полное право. Ты так и остался для всех мистером Гвоздёвым.
Я пожал плечами, начиная понимать, куда ведёт шеф. Но мне его слова льстили.
[justify]– И я понимаю, – продолжил доктор
