Люди и звери

   – Если человек, – рассуждал я, поднятый ею со своего места для ответа, – произошел от животных, то он и свой разум получил именно от них. И уж только потом сумел развить его сильнее, нежели любое животное. Если же у животных разума не было вообще, то почему вдруг он оказался у человека? Впрочем, как мы знаем, некоторые люди до сих пор разума не имеют, а в жизни руководствуются самыми банальными инстинктами или прописными истинами.

   Лучше бы мне последней фразы не произносить, ибо учительница восприняла её как личное оскорбление, и мой неумышленный выпад стоил мне потом немало испорченной крови.

    Спустя пару дней суть моего, как кто-то постарался доложить, нематериалистического взгляда на поведение животных достигла моих родителей. Пришлось мне отчитываться перед отцом.

    – Что ты опять там отстаивал? Вопрос-то хоть принципиальный? – спросил отец с вполне доброжелательной усмешкой.

   От его миролюбивого настроя у меня камень свалился с души. Я не стал выкручиваться, даже наоборот, ещё добавил, что, по моему мнению, у животных имеется не только сознание, но и полный набор чувств. Всякая там любовь, страдания, боль и прочее. Ведь всё это человеку от животных и досталось. И почему люди позволяют себе убивать животных и подвергать их страданиям. Для стирания моральных проблем они даже придумали отговорку об отсутствии у животных разума. Так проще не обращать внимания на чужие страдания. Ну, с чего это люди стали считать, будто весь мир создан для них и полностью предоставлен в их распоряжение?! В этом смысле они достигли самой позорной точки развития, вершины скотства, ибо никакие животные не используют себе подобных для укрепления собственного положения на планете.

   А ещё я рассказал о прочитанных в журнале «Наука и жизнь» исследованиях, в соответствии с которыми способности человекообразных обезьян ничуть не больше, нежели у обычного попугая, выбранного наугад. Все они, обезьяны и попугаи, смогли запомнить равное количество слов. Выходит, если бы человек произошел от попугая, то результат оказался бы не хуже, чем теперь!

   – А ещё, – завелся я, – все обезьяны весьма разумно реагируют на магнитофонные записи звуков, записанных среди других обезьян. Следовательно, их крики, есть ни что иное, как обезьяний язык, который они в своей среде хорошо понимают! Как же после этого можно сомневаться в их сознании?!

   Удивительно, но отец не посмеялся надо мной, не стал ругать или переубеждать, а только заметил:

   – Что ж! До академика Павлова представления у людей тоже были иными, но он сумел эти представления изменить. Возможно, что теперь наступила твоя очередь менять представления по этому вопросу. Всё когда-нибудь устаревает, и кто-то должен заявить об этом первым!

   Я с удивлением поглядел на отца, но не обнаружил на его лице даже тени иронии.

   – Дерзай, сын! – благословил он.

   Дальше всё вышло, как и предсказывал отец – наших косуль мы встречали реже и реже, а уж приближаться к нам они и вовсе перестали. Детей это сильно огорчало, ведь мы потеряли лучших друзей, однако взрослые нас уверяли, будто Ленточка наконец-то окунулась в настоящую лесную жизнь и теперь полностью счастлива.

   Последнее обстоятельство казалось важным аргументом для того, чтобы девчонки перестали грустить. Правда, и позже иной раз кто-то из них вдруг забывал о любимых куклах и без видимой причины печалился, даже плакал, и, всхлипывая, вспоминал Ленточку и Дичка. Но кто-то из девчонок убедительно ссылался на своего отца, который якобы обещал скоро привезти им другую маленькую козочку. С этой надеждой малышня надолго успокаивалась.

   Но однажды по военному городку пронеслась ужасная новость – наши охотники убили Ленточку. Будто бы произошло это по ошибке, а выяснилось уже потом, когда они подошли к своей добыче и разглядели на простреленной шее ленточку, сильно истлевшую и выцветшую. От досады у них тоже руки опустились, но женщины в военном городке, даже узнав подробности, всё равно их не простили.

   – Как будто других косуль, совсем диких, можно безнаказанно убивать?! – возмущались они.

  Бурных эмоций, помню, было много, но после того, как все успокоились, женщины решили провести внеочередное заседание Женсовета уже в присутствии всех представителей сильного пола.

   Об этом заседании в моей памяти осталось немного. Но следующим же вечером дети вместе с родителями собрались в солдатском клубе для любимого занятия – предстояло посмотреть новый художественный фильм «Колдунья».

   Просмотры художественных кинофильмов у нас в городке повторялись три раза в неделю, потому как о нас, лесных обитателях, оторванных от кипучей жизни страны, неплохо заботились представители Министерства Обороны, где-то на своих небесах.

   В тот раз всё происходило, как обычно, и только после фильма всех детей попросили самостоятельно разойтись по домам, хотя их родители остались.

  Мы очень удивились такому повороту событий. Даже предприняли попытку осуществить глубокую разведку мероприятия, готовящегося от нас в тайне. Для этого в запасе мы имели немало хитрых приемов, вплоть до проникновения под сбитую из досок сцену. И хотя за многие годы плясок пыль там скопилась в невообразимом количестве, но сбор информации требовал каких-то жертв, на которые мы уже решились. Однако чьей-то жесткой рукой нас выдворили за пределы клуба, заодно объяснив, что на заседании Женсовета детям делать нечего, а своих родителей лучше дожидаться дома.

   Узнать дополнительные подробности той давней истории мне удалось очень нескоро.

Как-то за чаем я спросил об этом своих престарелых родителей, приехав их проведать. Дай им бог здоровья! Отец на мой вопрос только благодушно усмехнулся:

   – Ну, ты и вспомнил! Уж сколько лет прошло? Сорок, наверное!

   – Ты, как всегда, ничего не помнишь! – горячо подключилась к разговору мать. – Сорок три года пять месяцев и… четыре дня! Ну да! Двадцать четвертого марта всё это было…

   – Вот-вот, видишь, сын, кто у нас главный хранитель семейной истории? Её и расспрашивай! К тому же твоя мать была активным организатором и участником того заседания. Как, впрочем, и любого другого! Наша мама в дивизионе была самым главным детонатором! Ей только развернуться в полной мере не удалось, а то был бы теперь во всей стране образцовый порядок!

   – Оставь свою иронию. А тебе, сын, вот что скажу: ничего особенного на том заседании не произошло. Ну, собрались мы все. Командир и его заместители были. Конечно, и всем офицерам пришлось присутствовать, раз командир на месте. Поговорили о том, о сём, что волновало женщин и не решалось без участия мужчин. Например, почему в прошлом месяце дефицитные ковры и сервизы, поступившие в наш военторговский магазинчик, «ушли» на сторону, в обход установленной очереди и без обсуждения Женсоветом? Командиру пришлось здорово попотеть, отвечая на иные вопросы. А в целом, ничего особенного! Иной раз и более жаркие заседания случались.

   Мне пришлось уточнить вопрос:

   – А нам, детворе, показалось, будто обсуждали происшествие с Ленточкой.

   – Вон ты о чем! – откликнулась мать. – Обсуждался и такой вопрос! Остро обсуждался! Детей мы тогда специально удалили – чтобы авторитет отцов не пострадал.

   – Мудро! – поддакнул я, а отец мне подмигнул, мол, знай наших женщин!

   – Даже фильм «Колдунья» нам тогда пришелся очень кстати, – вспомнила мать. – Он был снят французами по мотивам повести Лермонтова «Олеся». Главную роль сыграла совсем молоденькая тогда Марина Влади, позже она стала женой Владимира Высоцкого. Правда, мы и его тогда еще не знали. Так вот, фильм тот, можно сказать, душу выворачивал от сострадания к милой лесной девушке, безжалостно и по надуманной причине убитой варварами из толпы, собравшейся – вы только подумайте! – для воскресной молитвы! Фильм вызывал благородное возмущение низостью и жестокостью людей, способных на такие действия, порождал неприятие зла, воспитывал в человеке самые гуманные чувства. Потому тема оказалась очень актуальной и для нас.

   – В самую точку! – согласился я.

   – А потом и мне дали слово, – продолжила мать. – Я и высказала всё, что у меня и многих женщин накипело! Сказала, что некоторые наши защитники по своей сути превратились в полную противоположность, стали настоящими убийцами! Уже убили Ленточку, а ранее застрелили ее мать. Эти жертвы нам известны, а сколько ещё было смертей? Все они – абсолютно аморальны! И, помимо прочего, создают варварскую обстановку, в которой воспитываются наши дети, в которой они берут пример со своих отцов-хищников. Кто из них вырастет, если с малолетства они привыкают к мысли, будто можно безнаказанно кого-то убивать ради первобытного удовольствия. Мы, матери, воспитываем наших детей в любви и сострадании. Поглядите, они и кукол, и животных так же любят! Вспомните, как с Ленточкой играли, украшали ее, кормили, переживали, заботились… А от отцов дети получают совсем другую науку – науку убивать беззащитных! Что дальше с ними будет? Кого убьют следующий раз? Пора прекращать эту кровавую практику! Командир хотел, видимо, смягчить мое выступление, но женщины взвились все разом, да так, что уже никто из офицеров и слова не вставил! В общем, постановили мы тогда, и все офицеры подтвердили свое намерение нам подчиниться, запретить своим мужьям и остальным офицерам любую охоту. И мы взяли этот вопрос под свой контроль настолько, что готовы были бойкотировать тех жен, которые не посчитали возможным влиять на своих супругов. А общественная изоляция в нашем закрытом военном городке тогда приравнивалась, можно сказать, к высшей мере наказания.

   – Так вот в чем дело! – сообразил я с опозданием в десятки лет.

 

   Надо обязательно сказать, что в последующем не было ни одного случая, чтобы кто-то нарушил памятное решение Женсовета. Даже мы, мальчишки, стреляя из самодельных луков, уже не связывали своё занятие с охотой, а целились исключительно в бумажные мишени, пустые бутылки или стреляли просто в высоту.

   Было у нас такое соревнование, в котором, впрочем, объективно выявить победителей никогда не удавалось, но очень уж оно увлекало нас зрелищностью. Даже взрослые останавливались рядом с нами и надолго замирали с запрокинутыми головами, когда наши стрелы устремлялись в высь с характерным вжиканьем. Если не принимать во внимание редкие осечки, то каждая стрела на полминуты исчезала из виду, а потом возвращалась со свистом и глубоко впивалась в землю.