Боль приходила волнами. В коротких промежутках отлива я ловил на себе испытующий взор моего самого дорогого существа - после Вареньки, конечно. Нет, они равно дороги – все мы варежки на одной пуповине.
Но, пожалуй, главный показатель телесных мучений был в том, что Лори охладела, если это слово уместно, к дочери. Была равнодушна. Она не просила дать ей Вареньку в руки.
Оксана, не выдержав пустого взгляда подруги, покинула нас. И я ее не винил. Это был мертвящий взгляд. По моему звонку прибыла Нюра, но через полдня, надавав кучу советов, сбежала.
Опытный врач, которого рекомендовала заведующая клиническим отделом Тришина, диагностировал «отсутствие интереса к жизни». С достоинством сложив в прихожей долларовую купюру, добавил, что «причина не в физиологической сфере, а скорее в психофизической».
Он пригладил перед зеркалом седины, и так лежавшие волосок к волоску вдоль косого пробора, снял с блестящих штиблет голубые бахилы, поправил шейный платок (такой вот пижон!) и привел цитату Авиценны: «Спокойствие – половина здоровья». Визитер, обдавая горчичными нотками дорогого одеколона, был рангом пожиже средневекового целителя, но тоже не лыком шит – доктор шизоведческих, как выразилась Тришина, наук, земляк. Прибыл на побывку из столичной клиники, и по старой памяти заглянул в Центр (главврач Бузина устроила прием и фуршет), где когда-то работал пару лет перед аспирантурой.
Антидепрессанты тут бессильны. Здесь нужна другая «химия». С этим согласилась врач-клиницист Л.А. Тришина.
В переводе с шизоведческого на русский предписывалось «лечить душу». («Что же, сударь, можно сказать и так», - поклонилось, коснувшись края шляпы, заезжее светило). Люди в богадельнях сгорают не от отсутствия лекарств и должного ухода, хотя и это, наверное, имеет место. Дело в потерянности средь чуждого окружения. Жертвы в одночасье лишены внутреннего спокойствия, которое дает семья, дом. Спокойствие это поближе к буддизму будет. Но закавыка прежде всего в перворелигии Захолустья, темной, дремучей, как не расчесанные космы шамана, именно ею провозглашено понятие «убежавшей души». Закреплено ударом колотушки в бубен камлающего шамана. Прописано на узких дощечках дацанского обихода.
Кровожадное языческое «долё» из уст Лориго - первый звонок веры. Этот звук вырос из робкого перезвона шаманского плаща-оргоя, отороченного железными фигурками человечков, влился в пентатонный лад колокольчика в руках буддийского монаха, отлился в мощный набат колокола на подходе к храму. Ветер веры, сорвавшийся с гольцов Икатского хребта, просвистел в рогах белого оленя, крутанул барабанчик-хурдэ на крыше дацана и унес людские молитвы в небо. Олень-орон на родовом стойбище и его собрат на фронтоне ламаистского храма – из одного небесного стада. Ибо практика язычества, вера таежных аборигенов органичны, - так речушка молча припадает к мощному плечу главного русла, вливаясь в буддизм, древнейшую религию.
- Алё, командир!..
Я потер веки, прогоняя всплывшее перед глазами «фото» книжной страницы, и кивнул родственнику Лориго.
Провести полноценный обряд возвращения души, пояснил Васька Арпиульев, вряд ли получится. Он предполагает выезд на лоно природы. Надо заколоть барана, развести костер, устроить, по выражению Васьки, натуральный кипиш. И провел указательным пальцем с обгрызенным черным ногтем под закопченым носом-пятачком. Подвел черту.
Васька не врал. Потому что от обряда получал двойную выгоду: дармовой выпивон, ибо без «огненной воды» не обходится ни один языческий ритуал, плюс жратвы немерено. Ваську, это шаманское отродье, я отловил в ближайшем от моей конторы подвале. Летом он спал в большущей коробке из-под телевизора в ворохе тряпья, одурманенный «фунфыриками» - настойками типа «боярышника».
- Она ж того… не транс…- запнулся подвальный житель
Я напрягся: сейчас выдаст нечто трансцендентальное. Но Васька справился с лингвистической задачей.
- Она не транспортабельна, командир.
Обитатель подворотни, Васька знал все новости околотка, режим работы близлежащего вино-водочного магазина, помойки и фирмы-спонсора под названием «Белый квадрат». От этого зависело, будет ли он к вечеру сыт.
А вот Лори приходилось кормить силком. Аппетит ненадолго возвращался к ней после обезболивающего - я научился ставить уколы, пройдя краткий курс ликбеза в процедурной Центра. В основном супы, бульон, буквально с ложечки. Впору было готовить молочные смеси на двоих. Кабы не Нюра, я бы с недосыпа ошпарился на кухне.
Если Варенька требовательно выражала свои запросы, то ее мать помалкивала. По-прежнему безучастно глядела в окно и повторяла неизменное: «Ом…»
Ну что ж, запрос ясен. Ом мани падме хум.
И тут Алдар сообщил, что есть такой марамба-лама, или эмчи-лама, доктор тибетской медицины. Чимит-лама прославился тем, что излечивал женские болезни, в том числе неизлечимые, даже – attention, please - ВИЧ-инфекцию. Мой водитель не знал диагноз Лори, хотя на пятом году моего «гостевого брака» это было секретом Полишинеля. («Какая еще шинель? – изумился Алдар, вертя баранку.– Я десять лет как дембельнулся, шеф. И сорвался в крик.- Куды ты прёшь, баран?! »). Что-то я слышал про чудо-лекаря – сорока по имени Оксана в клюве принесла. Выпалила, что его знают аж в Америке. Хотя это мог быть очередной шарлатан, собирающий жатву на людском отчаянии и на горячей теме «чумы ХХ века». Тем паче, женская паства на Западе падка на восточную экзотику.
Я позвонил в СПИД-Центр.
- Ну, если вам денег не жалко, - отреагировала заведующая клиническим отделом. Я представил, как Тришина пожимает плечами в тесноватом белом халате. – Должна официально предупредить: вакцины против ВИЧ в мире нет. – В трубке зашуршало. Сквозь шумы донеслось. – Ну, куда вы лезете, маадой чиаэк!.. Тут не наливают!.. Как, как? Не какать тут! А так: в порядке живой очереди, ясно? Если доползешь… живым! – Децибелы в мембране упали до задушевного минимума. - Хотя что вам терять?
Я не сразу сообразил, что на том конце провода обращаются ко мне. К нам.
Терять нам с Лори было что – жизнь. Этот тезис я и артикулировал абоненту.
- Извините, Борис, запарка… Думаю, хуже не будет. Ну и чудес ждать не стоит.
Пленка 24е. Бассаров. Кеша – буддист
Примерно то же самое сообщил сам лекарь, чем с ходу завоевал мои симпатии. Его «офис» в гостинице «Подлеморье» представлял собой слегка преображенный номер эконом-класса, отнюдь не «люкс». По своему опыту знал, что люксово стремятся выглядеть те, кому нечего больше предъявить пастве. Точнее, клиентам. Здесь не хотели казаться лучше, значительнее, чем есть. Конечно, антураж наличествовал: буддийские иконы-танка, увеличенная копия рисунка скелета и мышц человека из «Атласа тибетской медицины», тонкие коричневые свечи с благовониями, блестящий барабан-хурдэ, небольшие бронзовые скульптурки по бокам божницы. Но выглядело все это в меру, не крикливо. В рамках эконом-класса.
Едва вышел из подъезда - закружилась голова. Немудрено после недельного затворничества в полумраке спальни, разгоняемого вспышками Варенькиного ора, дребезжанием детской погремушки да стуком падающих игрушек. Контраст с кислым амбре обмоченных пеленок – как ни проветривай! – был разительным, даже если «свежий воздух» во дворе от засилья личных авто - понятие относительное. Как и время. Оказывается, пролетел месяц. Граффити на торце нашего дома поменяло кумиров. Линялые краски черно-белого портрета, похожего больше на похмельного обитателя подвала, чем на лидера группы «Кино», - уцелела лишь корявая строчка «Цой жив!», - вытеснили яркие черты главного героя из фильма «Брат» и косая строчка» «Сила в правде!». Доморощенные художники выросли физически и творчески.
В другой раз обязательно раздобыл бы видеокассету с хитом сезона, фильмом «Брат». Тем паче, в жилах Бодров-младшего текла бурятская кровь, в том же соотношении что и у меня – на осьмушку. Но сейчас было не до кино – в кавычках и без. За окном другое кино... Круче всякого триллера.
Последнее время мой мир сузился до четырех стен, не считая редких вылазок в магазинчик, врезанный в угол нашей семиэтажки. Уже отлетел надоедливый тополиный пух, а Лори все так же лежала и молчала. Ее дочка лежала и не молчала.
Я с трудом припарковал видавшую виды «тойоту» на площадке у отеля. Сунул солнцезащитные очки в бардачок. Едва захлопнул дверцу, меня ослепили блики десятков лобовых стекол и хромированных бамперов. Иномарок в краевом центре стало больше, причем, престижных марок, попадались и джипы.
Оказывается, стойка администратора теперь именуется ресепшеном – как в столице. Знай наших. Хотя уверен, что унитазы в номерах по-прежнему «наши».
- Вы к Чимит-ламе? – уточнила на ресепшене красивая белолицая бурятка средних лет в униформе (нечто новое) и с бэйджиком на синей жилетке поверх белой сорочки, в желтом платке, повязанном наподобие пионерского галстука.
– Пятый этаж, до конца по коридору, номер 420. Вы один?
Я был один. Так как Лори, по выражению ее дальнего родственника, нетранспортабельна, намеревался договориться о выезде лекаря на дом – он оказывал и такие услуги.
Меня вызвалась сопроводить пожилая словоохотливая женщина-уборщица в черном халате. Ей было по пути. Вместе с пылесосом на длинной ручке мы впихнулись в лифт.
- А наш дохтур-то дуже бравый! – похвасталась в лифте технический работник и поправила платок. – Сама-то я ить не местная. Дык как он мой ишиас-то клятый извел, це песня! А массаж – це ж балет вприсядку! И еще пару болячек извел попутно. Послушал пульс, взял за ручку и да извел! И внуку моему головку стрёхнутую выправил, когда тот с качелей упал. И ведь ни копейки не взял, вот-те-крест! А я ить чуть не в карман денежки ему сувала! Вообще со старых не берет, во какой…
В наших краях за оказание подобных услуг принято давать, кто сколько сможет. Но негласная такса существовала.
Доктор, эмчи-лама, как полагается, был обрит наголо, но седина на запавших висках и на затылке, светилась. Скудную растительность увенчивала жидкая бороденка а-ля Хо Ши Мин. Он зажег свечи. Мне нравился этот запах благовоний – терпкий, умиротворяющий.
Эмчи-лама не согласился на срочный выезд, хотя я намекнул, что внакладе тот не останется. Сверившись с календарем, сказал, что в этом месяце не
