лето. Беременно это временно, иначе говоря. Примитив, линейная логика, а супротив не попрешь, снесет течением.
…Внезапно Лори выронила пластиковый стаканчик, судорожно схватившись за живот, и медленно осела на одеяло.
«Вот оно, вот оно, началось!..» - бухало в груди и висках. Проклиная себя, я перенес отяжелевшее тело на заднее сиденье «тойоты». Газанул, краем глаза углядев расстеленное на желтеющей травке одеяло с разворошенной трапезой, - фиг с ней! – трясясь на ухабах, вывернул на трассу. С заднего сиденья доносили стоны и писк Лори.
Пригородное шоссе было забито. Идиот, нашел время устроить пикник! Было воскресенье и народ возвращался с Байкала в загазованный город. Пробки растянулись на километр. Я подрезал одного, под истошное пиликанье клаксонов обогнал по встречке другого, и тут, как и следовало ожидать, меня нагнала мелодичная сирена ГАИ.
Лишь только в окно с разгона просунулась возмущенная физиономия гаишника, - аж фуражка слетела, - я в испуге зачем-то назвал фамилию и звание младшего лейтенанта Маркакова.
- Маркаков в отпуске, - снисходительно процедил инспектор.
Офицер уже выписал квитанцию, уже протянул стеклянную трубочку экспресс-теста, как с заднего сиденья раздался протяжный стон. Лори, кусая губы, каталась затылком по изголовью.
Гаишник сразу же понял причину дерзкого нарушения ПДД. Догнал. Скомкал квитанцию, спрятал трубочку в планшет, круто развернулся, как в армии, через левое плечо, бросил в сторону: «Следуйте за мной!»
Взвыла сирена, замигали красно-синие маячки на крыше машины ДПС, патрульная «Волга» понеслась строго по широкой сплошной разделительной линии. По ней ползла нескончаемая, изнемогающая от жажды и горячего асфальта, железная серебристая змея…
У Лори уже не было сил кричать, она скулила с закрытыми глазами.
Успели! Воды не успели отойти. Об этом сообщила врачиха с выдающимся бюстом, халат не застегивался на груди. У стойки регистратуры она стрельнула у меня сигаретку.
- Я уж думал, придется ребенка принимать, - облегченно засмеялся офицер-гаишник, когда мы вышли с ним курить на высокое крыльцо роддома. – А че, у нас в батальоне был похожий случай… Кстати, а кто тебе Маркаков?
- Да так, - растерялся я: кто он мне? - Добрый самаритянин.
- Не, не из Самары он. С Читы.
- Кто? – не понял я. – Маркаков? Лейтенант? Младший?
- Только не младший, а старший. В пятницу звездочку обмывали.
- Растут люди, - с прыгающей сигаретой в сомкнутых губах изрекла врачиха, вышедшая на крыльцо.
- Простите, а вы случайно не работали в наркодиспансере? – повернулся к ней.
Врачиха показала на пальцах, что ей нужно огоньку. Затянулась, пыхнула:
- В нарколожке? Случайно нет. Бог миловал. Там, кроме синяков щас героиновые поперли.
- Ага, растут люди, - гаишник бросил окурок в урну и пошел к патрульной «Волге».
- Спасибо! – запоздало крикнул вслед. – От всех нас троих!
- Не за что, - обернулся офицер. – С тебя, папаша, штраф за опасное вождение и превышение скорости.
Пленка 20е. Лори. Две варежки - пара
Как и предсказала Тришина, обошлось кесаревым сечением. Сделали уколы – общий, в плечо, и местный, в живот.
Так что особых мук не испытала. Или, может, их подавлял мучительный раздрай: как не передать свой вирус Вареньке? «Боженька, милый Буга, сделай так, чтобы дочурка родилась здоровенькой!». Я молилась на трех языках – тибетском, эвенкийском, русском, при этом на тибетском не знала ни слова, то был набор звуков, подслушанных в дацане и вызубренных. Мои предки эвенки, возьму грех на душу, вообще были атеистами. «Бог един», - говорила моя мама. Орочоны, так вообще именовали Господа не иначе как Буга. Крестились наугад, справа налево, крутили ритуальный барабан не всегда, брызгали в костер, жалея водку… Буга. «Три в одном». Для экономии времени в таежных условиях, когда слова молитвы замерзают на пятидесятиградусном морозе.
Родовые пути что нерестовые. Один в один. Пороги и шивера, что кухонная тёрка. Чешуя летит во все стороны. При естественных родах уровень контроля меньше, говорила Тришина, многое может пойти не так и врачи не успеют постелить соломку. Остановить кровотечение сразу не получится. Кесарево позволяет избежать контакта ребенка с кровью при родах, тем самым возможную передачу ВИЧ.
Мне показалось, что склонившиеся надо мной мужчина и женщина были рассержены – даже операционные маски не скрывали этого. Чего ж хорошего, елозить руками в зараженной крови?..
Эту мысль прогнал плач, требовательный, нагловатый, хозяйский такой. Он пробил удушливую пленку, она лопнула, охладив горячий лоб струей свежего воздуха. С ног упали гири, утягивающие вниз по течению… Мне показали красное, почти темное личико, я хотела протянуть руку, но не смогла - она была привязана! Варежку в тот же миг унесли. Варежка. Имя всплыло само собой. Да, доча, мы как варежки, неразлучная пара, повязаны длинным шнурком детства, он пропущен через рукава заячьей шубки… через мои кишки и плоть. Родная, своя, моя!.. Варежка. Варя. Варвара. На всю жизнь. Без смерти. Святая Варвара – защитница от внезапной кончины. Еще в школе на уроке краеведения узнала, что соседний поселок Варваринск назван в честь великомученицы. Узнала и запомнила. Первожители поселка, золотодобытчики, нарекли месторождение золота на берегу Витимкана Варваринским. Все правильно, моя Варвара и есть самородок. Его надо оберегать, защищать. Пуще жизни. А еще дочка – живая родинка-весточка из родного края.
Меня поместили в отдельную палату, притом, что в учреждении не было свободных площадей, иногда экстренные роженицы лежали в коридоре. Тут никакой заслуги Бассарова, акулы бизнеса, привыкшего раздавать взятки нужным людям (он кружил вокруг роддома).
Просто в истории роддома № 2 я была первой ВИЧ-мамочкой. Врачебная тайна мгновенно стала достоянием родильного отделения. Персонал смотрел настороженно, в палату заглядывали любопытные лица с одинаковым вопросом: «Эта?..». Когда я протянула медсестре записку для Бориса, она шарахнулась, потом натянула перчатку и взяла ее двумя пальчиками, брезгливо наморщив носик. Тарелку и ложку с остатками каши долго никто не убирал с тумбочки, к вечеру пришла уборщица с резиновыми рукавицами из арсенала сантехников и уволокла посуду. А после укола однаспросила: «Ребенка забирать будешь? Для себя рожаешь или отказываешься?».
Да и что взять с бедных медсестер и санитарок?
@info_ Klio
С 2000 г. первой среди профильных учреждений здравоохранения РФ внедрена диагностика ВИЧ-инфекции беременных женщин в Захолустном СПИД-центре. Это позволило своевременно обеспечить профилактику вертикальной трансмиссии ВИЧ. С 2002 года в местных роддомах вошла в практику экспресс-диагностика ВИЧ у необследованных беременных женщин с последующей экстренной химиопрофилактикой во время родов и новорожденному. Аналогичный приказ на федеральном уровне вышел только в конце 2003 года. Сегодня показатель охвата полным курсом химиопрофилактики вертикального пути передачи за Байкалом - один из самых высоких и превышает среднефедеративный, соответственно, процент передачи ВИЧ от матери к ребенку один из самых низких в РФ и составляет 1-2% (позднее 0,5% и менее).
Из отчетного доклада ФЦ минздраву РФ (по инстанции)
Так бы и шарахался от меня персонал, кабы не случай. Врач, худощавый, лет пятидесяти, с залысинами, с тонкими, как у женщины, запястьями. Он зашел в палату, демонстративно, на глазах у двух прилипших к двери медсестер холодными длинными пальцами потрогал мой лоб, изучил мои вены на руке – без перчаток! – и громко объявил: «Для меня все роженицы одинаковые!».
Девушки в белом стали робко улыбаться, медсестры уже не шушукались за дверью, споря, чья очередь ставить мне укол.
Собственно, мне было наплевать на переживания младшего медперсонала: я, рисуя в уме страшные картины, ждала результат теста моей дочурки. Его во время обхода, так же громогласно, в присутствии бело-халатной свиты провозгласил тот же немолодой врач: «Поздравляю, мамочка! Ваша девочка абсолютно здорова».
Но и этого мне было мало. Я приподнялась с кровати: «Отрицательный, да?»
Доктор кивнул и незаметно подмигнул.
Я чуть не выпрыгнула из кровати.
- Вижу, дамочка, вам явно хочется меня поцеловать, - хитро улыбнулся врач. – Сделайте одолжение, милая барышня.
Заметив, что я медлю, он наклонился. Я коснулась губами щеки, а мужчина губами же – моего лба.
Конечно, я понимала, что прилюдное лобызание состоялось исключительно в просветительско-воспитательных целях, и, тем не менее, это был замечательный доктор. Выяснилось, именно он принимал у меня роды, делал кесарево, а еще являлся заведующим отделением. Наверное, таким и был Чехов. Со школы помню, как Рубиновая Роза рассказала (почему-то это излагала не учительница русского языка и литературы, а английского), что Антон Павлович, будучи земским врачом, самолично отсасывал трубочкой туберкулезные пленки у детей, что впоследствии свело его в могилу. Я прочитала сборник рассказов Чехова из школьной библиотеки от корки до корки.
Когда принесли Вареньку, мою Варежку, я с бьющимся сердцем взяла сверток и, обмирая, долго держала его как фарфоровый сосуд. Дочка учуяла тепло рук, разлепила глазки с серыми (как у меня!) глазками и голубыми белками, и начала жадно, нетерпеливо, как рыбка в аквариуме, искать соску. Не сосок, а соску. Дочка была обречена на искусственное вскармливание – кормить грудью нам, ВИЧ-мамашам, категорически запрещено. Ну и ладно. Вон у многих здоровых роженицам не бывает молока.
Я невольно думала о маме. Это была бы идеальная нянька для Вареньки. Но даже маме я побоялась сообщить о своей болезни. Если бы мама приехала, то я бы расклеилась, как в детстве, когда меня обижала барачная шпана, и открыла бы диагноз. И так натерпелась от меня. Знаю, она не общалась с родственниками, точнее, родня не общалась с ней. Все эти годы после бегства из Захолустья я поддерживала с ней связь через водителей-камазников. Иногда мама передавала то банку брусничного варенья, то теплые вещи, а то и небольшие суммы денег. Так делали все. КАМАЗы ездили два раза в неделю – многое завозилось в Захолустье с Большой земли, двое суток уходило на дорогу, полдня машины
