радовались. Я не про них, про нас. Про нас с Варей.
Пленка 16е. Лори. «Стрёмно»
«Стрёмно». Еще одно словечко, которое услышала по приезде в город. Нюра заявилась в киоск с похмелья. Накануне в семье отмечали покупку иномарки. Это было событие. Из-за нее весь год Нюра устраивала мужу скандалы. «Ты че, мент, думаешь своей башкой или нет? - разорялась она на кухне. – Трое детей в доме! Не надоело возить их на служебном драндулете?». И вот – свершилось. Капитан милиции вырулил для семьи подержанную иномарку без пробега по СНГ. Без взяток, подчеркнула Нюра.
- Ох, и стрёмно мне, подруга, - Нюра за прилавком мужественно цедила из горлышка вторую бутылку минералки.
Так после спокойной воды в крутой излучине реки из-за подмытого берега с нависшим кустарником вдруг открывается мелкозернистый шивер с острым галечником. Одолеть его с наскоку сложно. Даже сильные особи, отчаянно извиваясь и баламутя воду, в бессилье скатываются вниз по течению. Удается это лишь тем, кто способен взлететь. Когда стрёмно, мало сил физических, надобна иная сила. Подъемная. Я не про рыб, я про людей.
- Обычная история, деточка, - проворковала Тришина. – Ты вроде как из деревни? Траву косила?
- Не-а, - промялила я.– У нас в Захолустье стрёмно с этим, у нас тайга больше. Косят на неудобьях. Еще мошкара, засада! Мужики от нее солярой мажутся…
У меня закружилась голова, подступила тошнота и я без спроса налила себе минералки из пластиковой бутыли на столе в пластиковый стакан. Людмила Алексеевна даже не повела накрашенным глазом.
- А! Суть одна. Вирусная нагрузка высокая, вот препарат и реагирует. Потому как трава выше и косить сорняки, заразу, легче. Но после начального подавления репликации вируса и короткой ремиссии, действие препарата не так заметно. Трава-то ниже, изводить ее трудней, соображаешь? Погоди, тебе плохо? А ну, приляг, дева.
Я легла на дерматиновую кушетку – сапожки на полу, голова на взъеме.
- Япона матрена, а что ты хотела, деточка? Тебе холодно? – склонилась надо мной лечащий врач, накрыла простыней. Изучающие глаза были подведены импортными, кажется, польскими, тенями, которые подарил ей Боря. Их у него было несколько, чтоб подкупать девиц в приемных. – И лимфоциты, и тромбоциты низкие, си-ди-клеток маловато, и без анализа с Омска видно. А ну открой ротик… А! Вот, и молочница, – Тришина, обдавая фирменными духами, ловко приладила на руке манжету тонометра. - А откуда иммунитету взяться? Ты ж из эвенков вроде бы…
- Н-не полностью… - пролепетала я. Потолок надо мной стал уплывать куда-то в сторону. Появилась тупая боль внизу живота. Я натянула простыню повыше. Голова кружилась даже в горизонтальном положении. Может, это и есть вращение Земли, о котором говорил Бассаров?
- Полностью или середка на половинку? Пусть так, а белокровие у многих из ваших в крови, факт. Тут беременность твоя некстати, извини. Ничего, держись, тёзка. И здоровые бабы на седьмом месяце в обморок падают! Вот, пжалте, и давление девяносто семь… и пульс ниже нормы… - Врачиха сунула мне под нос тонометр. – А ну открой рот. Ага, слизистые воспаленные, в натуре молочница, глотать мешает? А где живот болит, ва-ва, больно, да? Поджелудочная шалит, но это в норме. А что ты хотела, дева, снадобье забугорное – побочки расейкие. На своей шкуре, значит.
Я приподнялась, кивнула и рухнула от тупой боли под ложечкой.
Тришина позвала медсестру, мне вкатили внутривенный укол. Укол оказал на меня странное действие, я чувствовала прилив сил и опустошение. Боль ушла. По звонку врача приехал Борис. Ехать в больницу я отказалась наотрез.
Самая жесть заключалась в том, что горб в семействе нерестовых рыб мог вырасти не только у самца-производителя. Если у Бориса он ментальный (менты тут не при чем, пояснил всезнайка Бассаров), то у меня натуральный.
Прием химиотерапии одновременно с приемом ВИЧ-терапии не пожелаешь никому. Препараты усиливали действие друг друга, и это было в десять раз хуже всех ломок. Понос, рвота, боль в животе. Я не могла встать, есть, спать — только корчилась в постели.
Попросила Тришину скорректировать дозу препаратов, как в моих случаях делают в Европе, слышала от нее же, а она велела терпеть.
Таблетки разбили мою жизнь на временные отрезки. Я принимала препарат в восемь утра на голодный желудок, через час можно было есть. Вечером то же. Плюс ламивудин — итого семь штук. Две большие красные таблетки вместе с ламивудином, маленькой беленькой. Между ними – легкий завтрак. Обычно овсянка. Если их принять на голодный желудок, будет рвота и диарея. В девять я завтракаю более плотно, пропихиваю пищу усилием воли. Обед – если есть аппетит. В девять ужинаю — живу по часам.
Господь, или, на орочонский лад, Буга и небожители Верхнего мира, посылают нам болезнь как испытание, чтобы сделать нас лучше. ВИЧ, утверждает Оксана, староста группы взаимопомощи, отрезвил, заставил оглянуться… Дай Бог.
Через неделю, когда я могла уверенно ходить по квартире, меня пригласили в Центр. Голос в трубке был незнакомый.
В кабинете заведующей клинического отдела сидела другая женщина – очкастая, мордастая, старше Тришиной. Она что-то писала. Подняла голову на скрип двери, пролаяла, что занята, и чтобы я обождала в коридоре. На носу у новой хозяйки кабинета темнела бородавка. Оправа была черной, роговой, строгой такой. «Боже, неужели и я такая страшная?» - судорожно поправила очки. В коридоре Центра наши, вичевые, из очереди, пояснили, что это новая врачиха клинического отдела, перевелась сюда из обычной поликлиники, гепатолог Нехурова. Гепатолог был, конечно, нужен. В коридорах Центра скопилось немало бывших наркоманов, желтых, черноликих, опаленных внутренним жаром и печеночным загаром. Гепатит С – подруга ВИЧ.
Через полчаса томительного ожидания под дверью клинического отдела, стоя, на ногах – все места были заняты - наслушавшись эпитетов в адрес гепатолога. Из-за двери опять что-то пролаяли. Несмело, бочком протиснулась в кабинет. Я машинально придерживала оправу, она сползала с потного носа, приобняла острый живот, - с недавних пор стало казаться, что мое брюхо обязательно зацепит углы и косяки. Я опустилась на кушетку - сразу захотелось лечь.
- А кто вам разрешил сесть на кушетку? Это для процедур.
Меня будто ошпарили высоким голосом. Таким взвинченным тоном клиенты требуют сдачу в магазине и сверяют коммунальные платежи, готовые ринуться в бой.
Стоя, обеими руками я прикрыла живот.
Нехурова пролистнула медицинскую карточку с буквой «Д» в углу.
- Так, Арпиульева, пишите расписку, - потребовала новая клиничка. И подала ручку.
- Какую? З-зачем?… - растерялась я.
- Какую? – смерила мой огромный живот врачиха. – Такую, на всякий случай.
- Какой с-случай?
- А на такой случай… летальный.
- К-куда летать? – вертела я в руках ручку.
- Далеко, Арпиульева. За облака, - усмехнулась хозяйка кабинета.- На случай смерти! – рявкнула Нехурова.
У меня ослабли ноги. Я села на кушетку и тут же испуганно вскочила.
- Ну? Пишите, - повторила гепатолог.
Придерживая очки, прочитала разбегающиеся строчки: «…осознавая весь риск вынашивания ребенка для организма, ослабленного ВИЧ-инфекцией, добровольно принимаю возможный летальный исход…» И так далее в том же духе. Гепатолог Нехурова добавила, что расписка неофициальная, можно не обращать внимания, «так, на всякий случай».
- Лично я не собираюсь отвечать за ваши… мм… излишества в постели, - не глядя в глаза, проворчали из-за стола, - заразятся сами, потом плодят себе подобных. - И вскинула лицо. Бородавка шевелилась. – Ну? Я долго буду ждать?
Так стрёмно я давно себя не чувствовала.
- А В-варя тоже умрет? - вытолкнула из немеющих губ.
- Здрасте. Какая еще Варя, девушка?
- Дочка…
- Чего-чего? – нервно открыла мою медкарту врач. – Не морочьте мне голову. Вы не одна у меня. Подписывайте, ну?
Засада. Ни Тришиной, ни Бориса.
- А Людмила Алексеевна где? – беспомощно огляделась я.
За окном липли к стеклу листики и почки, словно облитые маслом, по подоконнику, стуча по жестяному откосу коготками, с утробным воркованием гуляли жирные голуби.
- Людмила Алексеевна уехала в командировку. Я за нее. Ясно, мамаша?
Последнее слово гепатолог произнесла с иронией. Пополам с презрением.
При всей своей показной грубости Тришина никогда не позволяла себе брезгливого отношения к пациенту.
- А можно я подумаю? – сообразила наконец.
Незнамова объявила, что по стране в областных СПИД-центрах давно применяют стадивудин. Кроме зидовудина, разумеется. А тут, в Захолустье, работают по старинке.
- Получите стадивудин, кабинет знаете?
На второй день от этого стадивудина меня буквально сплющило. Ощущение, будто на грудь положили свинцовую плиту. Я не могла набрать воздух. Доползла, дотянулась до телефона на столике, трубка упала и загудела. Но не смогла прокрутить диск – внезапно забыла номер «Белого квадрата», Борькиного офиса (предлагал же, лошаре вичевой, завести мобильный!). Забыла напрочь, коза такая! Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Цифры, четверки и семерки, кололи грудь и под ложечкой. Я тихонько завыла. Кеша от испуга распушил хвост и выгнулся знаком вопроса. Ужом, плача и пуская слюни, добралась до унитаза и опустила голову в темный, слабо отдающий мочой, колодец. Упавший пластиковый стульчак ударил в затылок.
В таком положении меня застал пришедший с работы сожитель. Я была в отключке.
Стадивудин в тот вечер я не принимала. Хотя даже однократный пропуск в приеме, пригрозила в Центре новая врачиха, чреват. Уснувший вирус просыпается очень злой и пожирает клетки иммунитета быстрее, могут начаться невозвратные инфекции. Прием терапии это строгий, пошаговый план. Все должно быть четко и по времени. Даже на пять минут лучше не опаздывать, толковала клиничка, не эта, а та, настоящая. Людмила Алексеевна которая.
И все-таки пропуск чертова препарата от Нехуровой, видимо, придал сил, и через день под ручку с Бассаровым мы возникли в коридоре Центра. В очереди у клинического отдела кто-то сочувственно изрек, что от этого «стада» его тоже «плющит». Меня пропустили вне очереди (в здешних очередей никогда не спорят - спаянные диагнозом
