Игнатьев.
Действие 2
1.
Наташа: - Здравствуй, мой полковник.
Игнатьев: - Здравствуй, моя балерина.
Наташа: - Соскучилась. Как прошел день?
Игнатьев: - Прекрасно. Как спектакль? Блистала?
Наташа: - Прошло с аншлагом, три раза выходили на бис.
Игнатьев: - Я рад за тебя.
Наташа: - Немного устала... Что?... Ну что?!... Почему ты так смотришь?
Игнатьев (улыбается): - Ничего.
Наташа: - Постой! Ну-ка погоди! Ты какой-то другой! Я тебя не узнаю. Не понимаю! Что случилось, мой полковник?
Игнатьев: - Майор.
Наташа: - Ох! Прости… Тебя понизили?... Нет! Нет! Это же генеральские погоны! Ты теперь генерал?
Игнатьев: - Генерал – майор.
Наташа: - Поздравляю! А что ты натворил?
Игнатьев: - Ничего особенного, немножко спасал Россию.
Наташа: - От кого?
Игнатьев: - От проходимцев. (смеется) Шучу.
Наташа: - Расскажи.
Игнатьев: - Ты устала. Давай в другой раз.
Наташа: - Расскажи немедленно, мой полковник, я хочу знать все!… Тьфу! Мой генерал!
Игнатьев: - Что рассказывать? Если коротко… На днях из столицы прислали ко мне одного… персонажа. Величают Гибер. Вошел он ко мне в кабинет, вынул из внутреннего кармана незапечатанный конверт с письмом на бумаге министерского размера. Знакомый бланк. Читаю: “Ввиду Вашей перегрузки в работе, предлагаю Вам передать обязанности по всем вопросам военного снабжения предъявителю сего, генерал-лейтенанту Гиберу”.
Пригляделся: Подпись «Гучков». Разборчива, но до крайности по размеру скромна. Ни скрепы, ни номера на бумаге.
- Как прикажете, господин генерал, желаете принять должность немедленно? – спрашиваю я.
- Сей же час, - решительно отвечает он.
Я открыл перед ним шкаф с миллионами папок, скопившихся за время моей службы с 12-го года, отошел и принялся составлять телеграмму в Петроград о прибытии Гибера и выполнении мною предписания военного министра. Отдал ее шифровальщику с поручением немедленно отослать. Спустился в кафе, немного посидел, затем вернулся к моему преемнику. Тот все это время изучал мою последнюю конвенцию с французским правительством, изложенную на небольшом листике бумаги. “Если на несколько строк тебе требуется час, что ты будешь делать с кипой писем и бумаг, которые появляются каждое утро на моем столе?”, - подумал я. А к концу дня Гибер посвятил меня в свои планы:
- Ввиду того, что кредит в Банк де Франс открыт на ваше имя, в Петрограде предполагают, что вы будете продолжать подписывать чеки, а я буду распоряжаться полученными через вас деньгами.
Тут мне все стало понятно. Проклятые деньги! Убеждать Гибера в том, что это противоречит смыслу нашей конвенции с французским правительством, было бесполезно. А наше посольство со своей стороны уже затребовало от меня разъяснений о миссии Гибера. Что я мог им сказать? Оставалось ждать ответа из России. Тем временем в нашем бюро уже начался настоящий бунт. За исключением немногих, коллеги быстро распоясались.
Появляются Клерки, пробегая по сцене, кричат, исчезают.
Клерки:
- Справились, наконец, мы с тобой, Игнатьев!
- Не станешь больше совать нос в каждый счет да в каждый чек!
- Проверять он нас вздумал! Нужно начинать с себя!
- Знаете, а про вас говорят, что вы уже отложили на черный день в Швейцарии восемьдесят миллионов франков!
Игнатьев провожает взглядом убегающих клерков.
Игнатьев (кричит): - Почему в Швейцарии? Почему не сто?
Игнатьев (Наташе): - Знаешь, впервые в жизни я начал избегать людей. Пытался понять, что случилось. Объяснить себе письмо Гучкова я мог только интригами так называемых друзей из главного управления, про которых мне говорили раньше. Тогда значения я этому не придавал…
Наташа: - Что же было дальше?
Игнатьев: - Что? И в бою и в жизни бывает так, что победа приходит, когда уже все кажется потерянным. Через несколько дней еще до прихода на службу Гибера влетает в кабинет мой верный шифровальщик, сияет от радости, моргает подслеповатыми глазами, протягивает телеграмму: Читаю: “Во имя революции, во имя Родины просим Вас оставаться на Вашем посту. Продолжать работу по военному снабжению. Генералу Гиберу пока находиться в Вашем распоряжении.
Керенский, Маниковский, Романовский”.
А следом еще одна телеграмма: “Поздравляем Вас за отличие производством в генерал-майоры”. Вот так…
Наташа: - Поздравляю!... Ты не рад?
Игнатьев: - Плох тот офицер, который не мечтает стать генералом. Красные лампасы, красная подкладка пальто. В нашем роду все были генералами…
Появляются клерки, пробегая по сцене, кричат, исчезают.
Клерки:
- Поздравляем, ваше превосходительство!
- Ваше сиятельство, мы так ждали этого дня!
- Справедливость восторжествовала! Мы знали, мы верили в вас!
- Господин генерал – майор, служить под вашим началом большая честь!
Провожает их взглядом.
Игнатьев: - Как все знакомо! Бессмертный “Ревизор”.
Наташа: - И все-таки я вижу – ты не рад! Что не так?
Игнатьев: - Чин полковника казался мне симпатичнее.
Наташа: - Перестань, мой генерал. Поздравляю!
Игнатьев: - Спасибо, милая! Конечно.
Наташа: - Позволь спросить – что ты сделал с этим Гибером?
Игнатьев: - Выдал ему полагавшиеся «суточные», «столовые», поблагодарил за внимательное к себе отношение. Что с ним станется дальше – не знаю. Определил его пока на должность начальника отдела по веревкам.
Наташа: - Веревкам?
Игнатьев: - Да. Почему-то теперь мы закупаем их не в родном Ржеве, а в Европе. (Временное правительство в расходах не стесняется.) Вот… А этот господин так хочет жить в Париже. Не удивлюсь, если в скорости наш Гибер превратится в Жибера. Сё ля ви...
А что касается веревок – в военном деле это крайне полезная вещь. Есть специальные подразделения, хорошо обученные солдаты, которых забрасываются в окопы к врагу. Там они вынимают из ранцев прочные веревки, связывают противнику ноги, обездвиживают его, а потом наши основные силы начинают наступление. Еще можно привязать веревками снаряды к орудиям, после залпа те вылетят, вернуться назад, подорвав артиллеристов и все вокруг. Веревка – штука такая. Ох уж эта веревка! Чуть ли не основное оружие в наши дни... Что?... Что ты на меня так смотришь?
Наташа: - Любуюсь. У тебя после сумасшедшей недели прекрасное настроение. Поэтому прощаю тебе ерунду, которую ты несешь. То-то вы третий год немцам ноги не можете связать.
Игнатьев: - Ты права, настроение отличное. Я люблю тебя!
Наташа: - И я тебя.
Игнатьев берет гитару, поет. Как вариант: “Когда я пьян, а пьян всегда я…”.
Темнота.
2.
Бюро Игнатьева. Появляется Павел Алексеевич.
Игнатьев: - Здравствуй, Павел.
Павел Алексеевич: - Здравствуй, Алеша, здравствуй, брат. Без увертюр и предисловий, что ты собираешься делать?
Игнатьев: - Какие уж тут увертюры? Что делать?... Что делать?... Работать.
Павел Алексеевич: - На кого? Они из пушки выстрелили. Запустили шутиху. Дальше что?
Игнатьев: - Боюсь, залп Авроры – не просто выстрел из пушки. Это нечто большее…
Начинает звучать соната Бетховена 23 (“Аппассионата”).
Игнатьев: - В любом случае мы должны выполнять свой долг.
Павел Алексеевич: - Перед кем?
Игнатьев: - Перед Россией, армией, народом… Только так!
Павел Алексеевич: - Сочинишь очередной приказ?
Игнатьев: - Приказы необходимы. Особенно в военное время. Дисциплина нужна.
Павел Алексеевич: - Дисциплина, о которой ты писал в своем прошлом приказе о присяге Временному правительству, кого-то удовлетворила?
Игнатьев: - Все понимали, что реформы Временного правительства в отношении дисциплины тоже временные. Чтобы построить новое здание, необходимо до основания разрушить старое, этого Временным правительством сделано не было. Имеем результат.
Павел Алексеевич: - Что же делать?
Игнатьев: - Не знаю… Ждать указаний.
Павел Алексеевич: - От кого?
Игнатьев: - Не знаю… Нужно думать своей головой. Что решил ты? Как твое ведомство?
Павел Алексеевич: - Работать на красных? Нет! Ни за что! Выплатить людям зарплаты и дело свернуть… Ведь предупреждал их! Еще в январе предупреждал о пломбированном вагоне - кто в нем едет, что везут, кем проплачен, что нас ждет! Сегодня всего этого могло не произойти.
Игнатьев: - Павел, ход истории не повернуть. Не одни, так другие. Все не с пустого места, ситуация назрела давно. Поезда этого не остановить.
Павел Алексеевич: - Ты поддержишь новую власть? Будешь ей присягать?
Игнатьев: - Я на посту. На государственном посту. Присягать пока некому, распоряжений нет.
Павел Алексеевич: - И быть не может. Революцию Париж не признал, все контакты с Россией прерваны, телеграф не работает, связи нет. Да и с кем там говорить?
Игнатьев: - Париж не признал революцию! Новый анекдот… Верно. С кем вчера говорили – те уже здесь. На днях имел удовольствие беседовать с Керенским.
Павел Алексеевич: - Что же он?
Игнатьев: - Расстроен, что народ его не понял. Опечален.
Павел Алексеевич: - Что ты ответил?
Игнатьев: - Просто ответил – если вас народ не понял, так я тем более. Паша, мне не о чем с ними говорить. Некогда предаваться эмоциям, на мне висит миссия, полно оплаченных, незавершенных заказов, неразбериха, война, наши солдаты сражаются, гибнут. О них нужно думать.
Павел Алексеевич: - Ты закроешь свое бюро?
Игнатьев: - Это невозможно. Много в последнее время находилось охотников нас прикрыть, контролировать, растаскивать собственность страны. Напускали ревизии, грозились арестовать посольские счета.
Павел Алексеевич: - И что?
Игнатьев: - Паша, французы мне доверяют, работаю с ними не один год. Отбился. Дело нужно делать. Дело! И не думать о себе. Опечален он…
Павел Алексеевич: - Дело… Какое?
Игнатьев: - Давеча имел беседу с одним унтер-офицером. Знаком с ним еще с русско-японской. Пришел ко мне, вопросы непростые задавал. Полковником по старой памяти называл. Было приятно. Заменил “ваше сиятельство” на “господин полковник”. Тронуло. Какие мы теперь сиятельства? Не до этого… Солдат уже не молодой, Георгиевский кавалер.
- Простите, что пришел беспокоить вас, - говорит он. - У нас сказывают, что вам больше, чем нашему начальству, все известно. Приказ ваш слушали, к присяге пошли, но господам офицерам он не по вкусу пришелся. Всего пять человек присягнули. Батюшка тоже приказа ослушаться не посмел, остальные офицеры в стороночке постояли. На старый режим, видно, рассчитывают. Вот и захотелось у вас спросить - кого и как слушать нам?...
Не знал я, что ему ответить. Не был я в этом Временном правительстве, не решал судьбу государства российского. Сказал лишь:
- Приказ мой в силе…
А солдат продолжает:
- Господин полковник, долго ли воевать еще? Французам тоже война отошнела, а нам уж совсем обидно за них кровь проливать. Такая, видно, злосчастная судьба у нас, сибиряков,— то в Маньчжурии с японцами невесть за что драться, то во Франции, всё не на родной земле. Солдаты поговаривают - вы можете помочь поскорее по домам отправить нас. Там мы нужнее…
А ты говоришь – закрывать миссию. Бросить людей на произвол судьбы? Забыть о них?
Павел Алексеевич: - Нет… Конечно же, нет.
Игнатьев: - Паша, время сложное. Что в России сейчас происходит – нужно осознать, мы с тобой давно там не были. Знаю одно – здесь мы не в эмиграции, мы на посту. Значит, с честью должны выполнить свой долг… Слышишь?... Ты меня слышишь?...
Павел Алексеевич: - А может быть долг в том и состоит, чтобы вернуться и как офицерам русской армии с оружием в руках монархию
