Каждое утро он бежал к окну, чтобы проверить не выпал ли первый снег. Быстро отдергивал штору в сторону и выглядывал во двор, в надежде увидеть припорошенные дорожки и качели. И каждый раз горестно вздыхал, понимая, что ноябрь не торопится сдавать свои позиции, продолжая торжествовать серыми оттенками, накидывая их и на пожухлую траву, и на мокрый от дождя асфальт, и небо, что тяжелыми тучами провисало до самой земли. «Еще один день», - думал он, отправляясь в школу. Он не очень любил туда ходить, но последние время старался не прогуливать уроки и всегда делал домашнее задание. Ведь ему так хотелось, чтобы мама им гордилась, чтобы она знала, что он стал совсем взрослым и самостоятельным. И ради ее похвалы он, невзирая на свою активная натура, что вечно требовала движения, делал на собой усилие, примерно высиживая за партой, а еще, постоянно вспоминая мамины слова, что если хорошо учиться, то можно поступить в институт и стать врачом, старательно заучивал, что «жи-ши» пишется через «и» и что Бас-Тер это столица Гваделупы. После уроков он бежал или на кружок по моделированию, или на тренировки по плаванью, куда когда-то его привела мама, объяснив, что время нужно тратить с умом и что в жизни многое может пригодиться. А, сделав уроки и домашние дела, отправлялся в больницу. К маме. Чтобы поделиться с ней тем, как прошел его день. За шесть месяцев это стало для него своеобразным ритуалом, которому он никогда не изменял. Уверенно войдя в огромный холл, где на стене видела табличка «Для посетителей», он, натянув бахилы и накинув на плечи белый халат, что ему по уже заведенной традиции выдавала улыбчивая гардеробщица, поднимался по высокой, винтовой лестнице на шестой этаж, чтобы открыть дверь палаты №7. Здесь была его мама. Вот уже полгода она спала, обмотанная тысячей проводов, которые питали, поили, помогали дышать, параллельно что-то измеряя. Он хорошо помнил день, когда они возвращались из театра, где смотрели забавный спектакль про Алладина с волшебной лампой. Ехали на маршрутке, весело обсуждая толстого джинна, обладающего даром исполнять желания, и строя планы на вечер за пиццей и партией в шашки. Как вдруг… Он так и не понял, что произошло. Но хорошо помнил, что от сильного удара в салоне разметало людей в разные стороны, и как мама накрыла его собой, сильно придав своим телом. Ему было душно и больно. Досадно ссадила шишка на лбу от удара о поручень и тяжело было дышать из-за маминых рук, которые обхватили его настолько сильно, что их с трудом разжали спасатели. Помнил, как маму, быстро уложив на носилки, увезли люди в белых халатах. И как ему пришлось сидеть в отделении ГАИ, дожидаясь приезда бабушки. С того самого момента мама спит, опутанная проводами. А он каждый день ровно в 18.00 приходит к ней, чтобы рассказать, как прошел его день. Рассказывает и ждет, что вот-вот она очнется от сна, обнимет его и произнесет: «Какой же ты у меня молодец!». Но пока она спит. А он живет с бабушкой, ходит в школу, делает заплывы, строит самолетики и ждет. С бабушкой было неплохо, она не ругалась на него, а лишь гладила по голове и повторяла, что нужно верить в лучшее. Но по ночам он слышал, как она плачет и молится, сквозь слезы прося сил, чтобы вынести всё и со всем справиться. Но что ей нужно было вынести и с чем справиться, он не понимал. Ведь мама просто уснула, и он точно знал - однажды она проснется. Точнее, когда выпадет первый снег. Именно так ему сказал доктор. И он ему верил. Доктор был большим, взрослым и с приятным голосом. А такие не обманывают. Поэтому он каждое утро бежал откидывать штору в сторону, чтобы не пропустить первый снег. Но его всё не было и не было. А мама всё спала и спала, не зная, как сильно он скучает. По ее смеху, такому звонкому и заразительному, по ее рукам, что обнимали его крепко, по их прогулкам по городу, по вечерам за шашками с пиццей, по ее поцелуям перед сном. Он скучал даже по тому, как она на него ругалась, когда он с кем-нибудь дрался или рвал новые штаны, прыгая с крыш гаражей. Как же ему ее не хватает! Иногда он даже ложился рядом с ней на больничную койку и прижимался щекой к ее руке, чтобы ощутить то тепло, по которому так скучал.
- Когда вы скажете ему правду? – Спросила стройная медсестра, стоя рядом с доктором у огромном стеклянной перегородке, отделяющей палату №7 от коридора.
Тот устало покачал головой и, не отводя глаз от десятилетнего пацаненка, что прижимался щекой к руке своей мамы, произнес: «Не знаю. Наверное, никогда».
- Почему?
- А как я могу сказать ему, что она, возможно, никогда не выйдет из комы?
- Тогда зачем эта история про первый снег?
- Чтобы у него была надежда, - ответил доктор и после паузы добавил: «И у меня тоже».
А ночью выпал первый снег. Нежданно завалив весь двор, он окрасил всё в ослепительно-белый цвет. В одночасье песочница и скамейки превратились в сугробы, оставшиеся листья на деревьях покрылись причудливыми и серебристыми узорами, а выпущенные на прогулку собаки, зябко поджимая лапы, жались к хозяевам, не желая ступать на что-то мокрое и неприятно холодное. И лишь красные ягоды рябины, сквозь наледь, продолжали напоминать о том, что это еще не зима, а только поздняя осень. Он с трудом досидел на уроках, чтобы с последним звонком сорваться и бежать, задыхаясь от холодного воздуха, к маме. Ведь сегодня она должна проснуться. Он бежал и мечтал, как прижмется к ней, как расскажет о том, что соскучился и как ему было без нее одиноко, как они вместе пойдут домой и завернувшись в теплый плед будут пить чай с бабушкиным вареньем. Но, влетев в палату №7, он ударился о пустоту. Койка, на которой еще вчера спала его мама, была девственно-чиста. Ни подушки, ни простыни, ни тысячи проводов. Ни мамы. Земля медленно поплыла под его ногами, и, сползя по стенке, он, обхватив тощие коленки, зарыдал. В одно мгновение яркий мир потух, затянув его в серую дымку, и лишь листья рябины, что по дороге он сорвал для мамы, выпав из ослабевших пальцев, яркими пятнами горели на полу. Доктор его обманул!! Слезы жгли щеки и, капая на рукава рубашки, расплывались противными кляксами, щуплые плечи, укрытые белым халатом, ходили ходуном, а дрожащие руки еще все сильнее и сильнее сжимали коленки. «Никому, никому нельзя верить!», - перешел плач в подвывания, выворачивающие душу на изнанку. Он скулил, словно маленький волчонок, для которого белый снег стал пепельно-черным. Как вдруг он ощутил, что чья-то рука опустилась ему на голову и начала его гладить, слегка ероша белобрысые волосы. Резким мотком он откинул чужую руку в сторону, чтобы затем, подавив слезу, угрюмо уткнуться раскрасневшимся лицом в мокрые от слез рукава. Ему не нужна ничья жалость. Но рука снова вернулась назад и, вновь взъерошив его волосы, погладила по голове. Он быстро кинул зареванный взгляд в сторону, но увидел рядом с собой лишь колесо от коляски и чьи-то ноги на подставке, одетые в полосатые носки. «Кто это?», - подумал он, недоумевая. Его взор заскользил вверх по клетчатому пледу, укрывающему колени, по синему махровому халату, из которого выглядывала белой полосой больничная рубашка, по рукам с длинными пальцами, и по лицу, что из-за слез казалось таким размытым … и родным. «Мама!».
Через полчаса он уже толкал впереди себя коляску по дорожке больничного парка и взахлеб рассказывал, рассказывал, рассказывал. Про пятерки по чтению, про победу на первом соревновании, про модель самолета, что, взлетев, унеслась на крышу высотного дома. Про то, что дома пахнет пирогом с грибами, и про то, что соседский кот вновь залез к ним на балкон, и про новую книжку о космических приключениях, что купила ему бабушка. Он говорил, говорил и говорил, а потом останавливал коляску, чтобы, оббежав ее вокруг, прижаться к маме. А она, обнимая его своими прозрачными от долгого сна руками, не уставая, повторяла: «Какой же ты у меня молодец!». Но вдруг его что-то напугало, с лица сползла улыбка и он, оторвавшись от родного плеча, пристально посмотрел в мамины глаза и тревожно спросил: «А ты честно больше не уснешь? Честно??». Ее пальцы, слегка прохладные от уличной свежести, коснулись его розовой щеки, а затем она ответила: «Нет, милый, не засну, я уже выспалась!». И счастливый он снова затолкал коляску, чтобы продолжить свой рассказ о тех событиях, которые его мама пропустила, пока спала.
PS. Доктор смотрел на них из окна своего кабинета, устало привалившись к раме. Смотрел и думал, что, когда никакие лекарства не могут помочь, спасает только надежда. Даже, если она сохранилась только в одном сердце. Пусть маленьком, пусть наивном, но в таком любящем. Настолько сильно любящем, что ему на встречу идет даже первый снег.
