Подслушанная история

Между тем и несмотря ни на что, именно офицеры, назначенные на целинные должности, твердо знали, что поддерживать дисциплину в подразделениях совершенно необходимо. Без этого невозможно осуществлять напряженные перевозки, как невозможно обеспечивать и безопасность самих же водителей-мальчишек, а подчас, даже совершенно посторонних людей. Любое попустительство или заигрывание с солдатами неминуемо приведет к ослаблению дисциплины, а далее, как следствие, к употреблению спиртных напитков за рулем, к уголовно наказуемым махинациям с зерном, к угону автомобилей, приведёт к конфликтам с местным населением и прочему злу.

Но на какой основе офицерами в той совершенно неправовой и несправедливой обстановке могла поддерживаться воинская дисциплина?

Неужели на понимании взрослыми обиженными детьми своего воинского долга перед Родиной, как во все времена это было в наших Вооруженных Силах? Так они, эти дети, свой долг отдали сполна. Так, может, на страхе или на прянике, как это заведено в армии США? Но реально напугать водителей-целинников нечем, да и пряников для раздачи не предусмотрено. Потому каждый солдат очень быстро разбирался в том, что командиры не имеют сколько-нибудь законных мер воздействия на него, за исключением разве что, смешного выговора. Но уж это – сколько вам будет угодно!

Так как же командирам в тех условиях воздействовать на нарушителей? Может водителя, замеченного в пьянстве, отстранять от работы? Действуя по логике, именно так и следовало поступать, но заменить-то выпивоху некем! И он это хорошо знает. Знает и то, что с командира за срыв плана перевозок шкуру снимут, а то и воинское звание, не говоря уже о лишении премии, а для солдата всё обойдется без последствий, даже если он весь рабочий день где-то проспит.

Так что, в реальной жизни на целине офицеры становились заложниками отслуживших солдат. Какая уж там дисциплина! А причиной всему, как ни крути, оказалось благое намерение руководства страны сэкономить финансовые ресурсы за счет «ничем не занятой» армии, но сделать это с нарушением действующих законов и прав очень-очень многих людей.

Конечно же, очень немногие солдаты, защищая свои права, решались на открытое неповиновение или саботаж, зато многие портили жизнь офицерам исподтишка, ошибочно считая их причиной своей несвободы. Такое случалось часто и повсеместно, хотя большинство военных водителей, это надо признать, вкалывало, не жалея себя, увлеченно и самоотверженно. Этому очень способствовала естественно возникавшая состязательность, а так же объективность командиров в оценке непростого труда водителей – точный учет количества рейсов, массы перевезенного зерна, порожнего пробега машин, расхода горючего, времени простоя в ремонте и прочего. Ну, и патриотическая агитация, конечно, помогала! Ведь все целинники, так или иначе, делали очень нужное стране и очень большое дело! А всё организовывали, разумеется, те самые бесправные офицеры. Организовывали, чтобы выполнять план, чтобы хвалить водителей или ругать их можно было бы объективно, чтобы без натяжки, по справедливости.

Однако слов из песни не выбросишь – очень уж сложной становилась та «целина» для всех, – и для водителей-солдат, и для офицеров в несвойственном для них деле! Потому иногда военных целинников награждали даже медалями и орденами. Однако слишком часто это происходило по давно известному в стране принципу: поощряли непричастных, а наказывали невиновных! Иначе говоря, грузы днём и ночью с напряжением всех сил перевозили водители, их работу организовывали командиры, а ордена доставались тем, кто «руководил» на почтенном удалении от полей.

 

Но заканчиваю своё пояснение и возвращаю Читателя к разговору моих попутчиков.

– Я опускаю многие подробности той истории, – продолжил Петр Алексеевич. – Упомяну лишь, что она пришлась на октябрь 1973 года. В Красноярском Крае, куда нас по железке притянули из Ростовской области, где мы успели напряженно поработать, уже снежок не раз выпадал, хотя и не держался, сразу таял. Однако холодно было чертовски.

Везли нас в «красных» вагонах двенадцать суток. По пути сердобольные железнодорожницы заботливо увещевали великовозрастных «сынков» «не хулиганить». Назидательно рассказывали им, как погиб капитан с прошедшего недавно эшелона. Сгоняя «сынков» с крыш вагонов, где до контактного провода с напряжением в двадцать семь тысяч вольт рукой подать, он не удержался на скользкой крыше вагона и разбился насмерть. А в другом месте «сынкам» внушали, будто вчера два таких же, как они оболтуса попали под колеса, пролезая под вагонами маневрирующего состава. Всё это в совокупности, как раз, и явилось следствием низкой дисциплины.

От станции выгрузки мы своим ходом потянулись ещё на сто двадцать км в Большой Улуй, куда нас определило начальство. Многие машины, с надрывом поработавшие в Ростовской области, уже тащились на буксире. Автомобили с проблемами ходовой части приходилось бросать вдоль дороги, рассчитывая вернуться за ними в лучшие времена.

На местах полевые автопарки мы обнесли земляными валами, чтобы особо ушлые «сынки» по ночам не угоняли машины. К тому времени, надо сказать, многие из них буквально озверели. Да и внешне это стало проявляться всё сильнее. Ещё бы! Десять дней не работали! В пути не мылись, не брились, давно не стриглись. А уж, в каком состоянии пребывала одежда? Но этого давно не стыдились.

Длительное безделье в дороге всех измучило, и всё же энергия молодых парней искала выхода. К тому же любой здравомыслящий человек не мог не задаваться вопросом: «А зачем нас тянули сюда через полстраны, если работы здесь фактически не оказалось?»

И это правда! Урожайность в Сибири раз в пять ниже, чем в Ростовской области (6-8 центнеров с гектара против 40-50), да и не настроены местные жители на работу. Только председатель да бригадиры и колотятся, а остальные всякое дело дружно заваливают. Да всё с шутками, всё с прибаутками.

Сам суди, Николай Владимирович, комбайны у них с трудом ворочаются на маленьких полянках, когда-то отвоеванных у тайги. Урожай там мизерный. Потому основное время на переезды комбайнов уходит. Но, даже завершив свою работу, местные механизаторы переезжать не спешат. Причины для этого всегда находятся. Чаще всего, прямо рок какой-то, комбайны налетают на валуны, выдавливаемые самой землей наружу. Чиркнет комбайн по такому камешку, да и ломается надолго! Поди, разберись потом, случайно или умышленно комбайнер не заметил камень в жидких колосках низкорослой пшеницы?

Но и ремонтировать не спешат – ждут рембригаду. А у ремонтников энтузиазма – ни на грош. День-другой коту под хвост, это запросто! А мои водители, приписанные к комбайнам, радешеньки, пристраиваются, пьют с комбайнерами, потом за руль торопятся. В общем, девчонку в кабину, и прочь в тайгу!

Девчонок там полно, все веселые, все красивые. Но в жены, не дай бог, какую из них, потому, как бездельем все испорчены. Веришь, в Ростовской области нам школьницы зерно выгружали. Работали весело, задорно, рекорды устанавливали. Газ-66 опустошали за семь-восемь минут! Мне, чтобы простоев не допускать, приходилось все резервы подключать, оптимизировать пути движения машин, регулировать порядок загрузки под каждым комбайном… Да и сами девчата любого водителя отругают или высмеют, если он общему делу помешает, зазевается или с ними заболтается не в меру. В Красноярском Крае тоже помогали девчата – из кулинарного техникума города Ачинска. Такую же машину они разгружали, не поверишь, уже три-четыре часа. Я их и уговаривал и личным примером с лопатой увлекал, подзадоривал, высмеивал, даже ругал их крепко – ни в какую! Позубоскалят, похохочут – только попадись им на язычок, – но работать не станут!

Лишь однажды, помню, все присмирели, когда собака из тайги притащила обглоданную человеческую ступню и принялась ее грызть у всех на виду. Тут они завизжали, и долго потом я их вообще собрать не мог!

Вот такой мне показалась наша Сибирь и ее жители, прославленные многими достоинствами. О тамошней природе я молчу – для меня главный интерес сибиряки представляли. Много я на них нагляделся, да не к тому разговор. Но без этих подробностей тебе не представить ситуацию, в которой мы оказались.

– Наверное, всё же представляю… В городе Нерчинске, это Забайкалье, где я служил по молодости, тоже многому удивлялся. Потому-то, охотно тебе верю. Лишь там я и постиг простую истину, что люди всюду разные, везде живут по своим законам и обычаям, которые посторонним странными кажутся. Чужакам там тяжко! Впрочем, не все обычаи аборигенов являются разумными, потому как часто они вредят их же выживанию. Например, южные народы курят все и всё подряд; Европа на пиве и наркотиках свихнулась. И наш конец не за горами, если теперь наши женщины и дети пропитались алкоголем и табаком… Кстати, а что за «красные» вагоны ты упоминал?

– Удивляешь! Сразу видно, что не пришлось тебе, Николай Владимирович, всю прелесть воинских эшелонов познать! Ты ведь, насколько я помню, три высших получил: военное, техническое, да ещё и юридическое отхватил. Да, ты не вскидывайся на меня – я же не упрекаю, я даже восхищаюсь твоим упорством и целеустремленностью. Но всё-таки много интересного ты в жизни упустил, если не ездил в «красном» вагоне! В общем, это обычный товарный вагон, приспособленный для перевозки скота. Или для перевозки военнослужащих. В отличие от скота, им полагались доски для нар, а зимой ещё и печка «буржуйка». Ни скамеек, ни воды, ни туалета… С этим делом вообще много историй связано. Представляешь, если кому приспичило… Расписания движения нет, не рассчитаешь, когда «лошадь», так солдаты тепловоз прозвали, остановится. А мне в «красных» вагонах, если всё суммировать, пришлось вдоль всей страны проехать! Двенадцать тысяч км получается! Впечатлений набрался…

А в тот раз нас очень медленно до Урала тащили, но по Сибири вдруг перешли на галоп – по пять-шесть часов без остановки. Мы голодные и злые, поскольку неизвестно, когда хоть что-нибудь удастся, то ли поесть, то ли в кусты сбегать. Походная кухня во всяком воинском эшелоне размещается в серёдке, в отдельном, но тоже «красном» вагоне. Еду-то в той кухне приготовят, возможно, точно в срок, да выдавать ее можно лишь на остановках. А когда это случится? А с туалетом наши солдатики, в конце концов, тоже приспособились. Открывают огромную сдвижную дверь вагона, которая в центре, и удерживают за руки того, кому надо. А он – с голым задом – свисает из вагона всем на радость, умоляя держать его покрепче! Но парни ведь молодые, им без шуток нельзя! Вот и подначивают: «Ой, ой, руки затекли, не удержу! Отпускаю!» А тот воет, чтобы не бросали! И смех, и грех! Да только виноваты в том совсем не те люди, которые так едут, а те, которые им столь скотские условия организовали.