прошелся туда-сюда.
- А над чем трудишься? Позволишь ли взглянуть? - не дожидаясь запрошенного позволения, он наклонился и с бесцеремонным любопытством принялся рассматривать лицевые обложки книг. Перечислил вслух, даже продекламировал: "De humani corporis fabrica", "Die Vermessung der Seele", "Опровержение расхожих заблуждений о мозге и разуме", "Chirurgia magna"... Ишь ты! Силён, братец, силён! А это что такое на тарабарском?
- "Гьюд Ши" или "Четыре Тантры Медицины", тибетский трактат.
- И на тибетском читаешь? Не знал, не знал!
- Куда мне. Это переложение на санскрит. Как там поживает наш славный стольный Дороград, отец Дионисий? Давненько никаких вестей оттуда не получал.
- А что нашему славному граду Дорову соделается-то, отец Варнава? Как встал он некогда на своих двунадесяти холмах, так до скончания всех времен там стоять и будет - супротив стародавних пророчеств, что называется, не попрешь! - гость опять улыбнулся: и показывая, что шутит, и мягко уклоняясь от ответа по существу. - Лучше расскажи, как оно - на новом месте-то?
- По правде говоря, изрядно подрастерял ощущение новизны за эти прошедшие два с лишним года, толком уже и не вспомню сейчас.
- Ну да, ну да... А отчего не спросишь, с чем я к тебе пожаловал?
- А мнится мне, что и сам ты поведаешь, как только нужным сочтешь. Или не так?
- Так, так... Орденцы Седьмой Печати, что в Кюстенландии окопались, какую-то непонятную возню близ рубежей славенских затеяли - слыхал о том?
- Да, - коротко ответил отец Варнава.
- У самих на то вряд ли духу хватило бы. Не иначе как Райх Германский их в спину украдкой подталкивает - что думаешь по этому поводу?
- Пытаюсь припомнить хоть один год, когда не случалось какой-нибудь непонятной возни близ любых рубежей наших. И сомневаюсь, что это германцы, хоть у тебя, отец Дионисий, к ним особая нелюбовь. Давняя и верная.
- Ну да, ну да... Поговаривают, что Славена-де землями прирасти замыслила, жертву послабее да пожирнее присматривает.
- Очень любопытно. И в каких же местах поговаривают - у них или у нас?
- У них. У кюстенландцев больше, у германцев поменьше. Но у германцев вдобавок еще и слухи смутные бродят - что-то этакое о поисках Священного Трона Тедерика и престолонаследии имперском.
- Именно вот так на ухо и шепчут друг дружке: "Что-то этакое о поисках Священного Трона Тедерика и престолонаследии имперском"?
- Не язви. Я надеялся, что к тебе по твоим прежним особым тропкам могло добраться нечто более вразумительное.
- Еще раз смиренно напомню, что уже два года с лишком ничто не движется по тем тропкам ни ко мне, ни от меня. Позарастали они за полной ненадобностью. Отец Дионисий, ты же получше многих осведомлен, чем мы тут теперь занимаемся изо дня в день. Стало быть, и стратигов среди нас искать - пустое дело. Вот забавно: обычно это я взад-вперед за беседою расхаживаю, а нынче ты. Присядь, яви милость. Что о трапезе скажешь - благословишь сюда подать?
- Попозже, пожалуй. А еще третьего дня случился бой в лесу недалеко от вашей обители. Так это?
- Поговаривают или слухи смутные бродят?
- Оставь уже Христа ради, оставь! Каков сейчас младший из Вуковичей, княжич Ягдар-Кирилл? Ты отчего заулыбался вдруг, отец Варнава?
- Одобряю, как любит выражаться мастер Зенон. Да и говоря по правде, откровенно восхищаюсь - славно у вас там службу несут. Сегодня утром пришел в себя. И кто же это о нем во стольном граде Доровом столь быстро любопытство проявил, не поведаешь ли?
- А я как раз и есть тот любопытствующий, коль так уж в точности нуждаешься. Хоть и не во стольном граде нынче пребываю, и не о самом княжиче разговор собирался завести. Отец его, князь Гуровский и Белецкий Иоанн, говорят, чудить стал. Опять всё те же смутные слухи, уж не обессудь. Он тебе ничего не писал в последнее время? Так, случаем?
- Нет. Ничего.
Глава II
- Послушай, княжиче, нельзя еще, слишком рано - и десятого дня даже не минуло. Княжиче! Честное слово: вот сей же час отправлюсь к отцу настоятелю с извещением о преслушании твоем!
Кирилл досадливо отмахнулся, спустил другую ногу на пол и осторожно встал. Его тут же качнуло, бросило в пот, а утренний свет замерцал в глазах. Добрейший отец Паисий быстро подал для поддержки сухую, но крепкую ладонь, укоризненно покачал головой:
- В юности о здоровье не печетесь - в старости восплачете. Во двор?
- После. Тот дружинник по-прежнему в сознание не пришел?
- Еще нет. Навестить желаешь? В соседях он у тебя. Руку-то не забирай, княжиче, передо мною хорохориться излишне.
У бездвижно лежащего человека не спеленутой оказалась только левая сторона лица и рот. Обе руки и правая нога были взяты в лубки. Кирилл наклонился, опершись о край жесткого ложа, всмотрелся:
- Похоже, это десятник Залата... Да, он самый.
- Ходить и руками владеть сможет. О состоянии разума сейчас не скажу - кость на маковке пробита. А еще три ребра сломаны да глаза правого лишился. Это прочих рубленых да колотых проникающих ран не считая, - вполголоса сообщил отец Паисий и прикоснулся кончиками пальцев к желтому лбу в бисеринах испарины: - Жар спадает, слава Богу. Ночью каков был?
- Метался, как и допрежь, опять бредил, - так же негромко ответил послушник-сиделец. - Только перед восходом затих да уснул наконец.
- Малую ложечку настоя всякий раз подавай, как губами станет шевелить. Следи за этим сугубо. Бред его записываешь?
- Как благословили, отче Паисие. Иной раз просто еле-еле поспеваю.
- Продолжай с Божьей помощью. Записи эти мне потом покажешь.
- Отче, да там у меня местами такие каракули повыходили, что теперь, наверное, и сам не разберу!
- Ничего, вместе разберем: как говорится, одна голова - хорошо, а две...
- Значит, все-таки ослушался и встал, княжиче? - неожиданно прозвучало за спиной. Кирилл с лекарем обернулись, а сиделец резво подхватился на ноги и положил глубокий поясной поклон.
- Ну, если уж так случилось, тогда побеседуем во дворе, - неслышно появившийся в дверях отец Варнава подал знак следовать за собой. - И ты, отец Паисий, с нами побудь.
Под липами у крыльца были вкопаны несколько дубовых лавочек со спинками. Расположенные под главной фасадной стеной лечебницы ухоженные ряды кустов малины, черной и красной смородины подступали к ним вплотную с обеих сторон от входа.
Навесом ладони Кирилл прикрыл глаза от призабытого яркого солнца, с наслаждением вдохнул густо настоянного на лете воздуху. Огляделся. Слева и справа сквозь прорехи в буйной зелени деревьев проглядывали разновеликие выбеленные здания. Впереди угадывалась обширная плошадь, посреди которой возносились к небу пятикупольный шатровый храм с колокольней.
- Присаживайся, княжиче, присаживайся - уже достаточно побыл на ногах для первого раза-то, - сказал отец Варнава. - Значит, этот человек - десятник Залата?
- Да, отче.
- Хорошо знал его?
Кирилл подернул плечами:
- В лицо - около года, так что ли. Когда в дружине появился - не ведаю; наверное, еще раньше. Помнится, он с отцом на кюстенландских орденцов ходил. Сотник наш Деян-Андрей там его во десятники и поставил. В последнем бою меня знатно прикрывал - я теперь стал догадываться, что тайный отцовский наказ исполнял. Мечник отменнейший, завидую. Вот бы мне во ученики к нему...
- Отец Паисий, твоё суждение.
- Выздоравливает, отец игумен. В разум может и завтра прийти, и через месяц. Но вот насколько - еще не ясно. Главное скажу: на общую поправку движется. Прочее, как всегда, в руце Божией.
- А сей недомысленный да своенравный юнак?
- За две-три седмицы сможет начинать помаленьку в телесных занятиях упражняться.
- Что с памятью, княжиче, - вся ли вернулась?
- Ну... почти вся, отче. Правда, иные места по сей день словно черный полог застилает, как ни стараюсь.
- А стараться-то как раз и не надобно! - наставительно проговорил отец Паисий. - Все само по себе постепенно воротится. Тут излишнее умственное усилие неполезно.
- Полезным было бы, княжиче, епитимью на тебя наложить, - неодобрительно прибавил отец Варнава. - От отца твоего слыхал я частенько: "Не научишься повиноваться - не сумеешь повелевать". Не сказывал ли он тебе такого?
- Вестимо, сказывал. Это у него даже излюбленным было.
- Да вот только не в коня корм, как погляжу. Ты мне потребен будешь вскоре, причем здоровым да полным сил. Так что терпение ко всему имей - уразумел? Более повторять не стану и пастырским снисхождением не злоупотреблю, иные средства ведомы. До совершеннолетия-то сколько осталось, не напомнишь ли?
- Один год да два месяца... - нахохлившись, выдавил Кирилл.
- То есть, всего лишь через год с малым зрелые мужи тебя за равного почитать должны. За равного! - поднял палец отец Варнава. - На досуге поразмышляй над этим хорошенько. А сейчас глаза подними да ко мне оборотись, яви милость. Итак. Завтра с утра благословляю заниматься с отцом Паисием. Со
