"Никаких компромиссов!"

из яслей, как раз заваривала чай – вернее, уже заварила, залив жалкие толчёные листочки заварки кипятком из общественного титана в коридоре, а сейчас мешала ложечкой: чтоб пахнущее смородиной, чабрецом, и, почему-то – клевером, варево хотя бы цвет приобрело. Про настоящую «заварку» они уже и думать забыли: хорошо хоть, травяной чай позволяет предохраниться от той же цинги. Да и пьёшь всё же не пустой кипяток.
Валд кивнул матери и Лизочке:
– Привет, ма, привет, Лиза!
– Привет, Валд. Как там в пекарне?
– Да, нормально. Еле успели к обеду – всё из-за этой тревоги…
Мать кивнула, но от Валда не укрылось, что и на её лицо набежала тень. Ма тоже не любила, когда выживших безжалостно добивали. Но при отце благоразумно помалкивала.
Забежал Александр:
– Привет, ма, привет, Лиза! Здорово, брателло!
– Привет. – Валд удивился, – Чего вдруг такой взбодрённый?
– Сегодня с сорняками справился на десять минут раньше Павла и Роя! Меня похвалила даже тётя Ингрид!
Ма не успела даже похвалить, и поправить чадо, что – «не тётя Ингрид, а сержант Вольден!», как за дверью раздались шаги.
Уж шаги отца невозможно перепутать ни с чьим – вот они затихли на секунду перед дверью, заставив всех остальных невольно замереть в ожидании, и он вошёл.
Как всегда, с его появлением комнатку наполнили запахи дыма настоящих дров и угля, железной окалины, горелого масла из бочек для закалки – отец работал в кузнице. Начальником!
Отца, совмещавшего должность Начальника кузницы с должностью Председателя Комитета по планированию семьи, Валд любил. Если смесь уважения, страха и трепета перед отцовской непреклонностью можно так назвать.
Продублённое солёным ветром и обгоревшее от открытого огня красное лицо, наполовину скрытое бородой, часто снилось ему по ночам. Особенно, когда Валд чувствовал вину за что-то, сделанное не совсем добросовестно и чётко. Обычно отец во сне сердился как раз за такой проступок… Или голосом со стальными нотками разъяснял параграфы Закона.
Отец поздоровался коротко и чётко: точно по Уставу…
За ужином ма как всегда скрупулёзно и аккуратно разделила на всех круглый батон, который принёс отец, второй тщательно закутав в телогрейку – «на завтрак!». Затем открыла крышку армейского котелка, тоже принесённого из раздаточной.
Так называемый «суп» содержал соль, воду, немного муки, немного картошки, лука, и несколько кружочков моркови. Не красной, как было в раннем детстве Валда, а, скорее, тускло жёлтой: похоже, морковь-то у них вырождается. Или ей не хватает света даже от дуговых, старого образца – когда ещё не знали разных «галогенных», или «светодиодных» – ламп теплицы.
Отец достал из кармана, развернул и положил рядом с котелком кулёк с нарезанными кусочками кудрявого зелёного салата. Болгарского перчика. И чеснока. По четыре. То есть – по штучке на члена семьи. А только недавно их было пятеро – Валд дёргал щекой каждый раз, когда вспоминал Анжелу. Но смертность от неизвестных болезней после радиоактивных осадков велика даже у них, под надёжными крышами. А что уж говорить о тех, кто ещё остался там, на континенте…
Перчик и чеснок каждый взял прямо пальцами. Затем взялись и за ложки.
Суп и хлеб съели быстро – буквально за пять минут.
Зато потом долго, и наслаждаясь даримым теплом, пили «чай». Первым традицию молчаливого «кайфа» нарушил Алекс:
– Па! Наши говорят, что чистильщики там сегодня на Ферму отправили ещё двоих?
– Да, верно. Выбрали двоих помоложе. Вот только те совсем жёлтые. Не знаю – то ли это какая-то новая народность, то ли бобары стали мутировать… Ну, перерождаться от того, что солнца нет.
– Па! А как получилось, что мы вообще решили принимать хоть кого-то? Раньше же, говорят, обходились сами?
– Ну, во-первых, никого мы «принимать» не решились. Не забыл, что рабы живут за пределами города, за Стеной? Хм-м… Да. А во-вторых, сам знаешь – работа на Ферме отвратительна. И вот пятнадцать лет назад полковник и подумал: почему мы должны заставлять наших граждан выполнять вредную и мерзкую работу, когда то же самое могут делать пленные бобары – и делать всего лишь за миску похлёбки и кусок хлеба?!
Для пробы мы тогда же и построили внешние бараки. Три. Правда, оказалось, что и одного барака на десять их мужчин вполне… Особенно – зимой. Они все там ютятся в одной комнатке, а трёхъярусные нары так и вообще – сколотили сами. Руководство Колонии посчитало, что раз им так удобней и теплей – ради Бога!..
– Па… А почему мы не берём в плен их женщин? Разве не проще, чтоб рабы размножались сами – ну, как куры там, в птичнике? Тогда не надо было бы отлавливать новых, когда кто-то из них уходит?
– Рядовой Александр. – как-то сразу ставший нейтральным тон, и обращение по Уставу сказали Валду, что «младшенький» наступил отцу на любимый мозоль, – Вы что, историю новейших времён ещё не проходили?
– Проходили… Ну, я, это… – то, как глазёнки младшенького затравленно забегали, в свете крохотной двадцатипятиваттной, да ещё и еле светящейся, голубоватой «экономичной» лампочки без абажура, стало особенно заметно – их блеск то исчезал, то появлялся. Алекс, похоже, понял свою ошибку. Но – поздно.
– Тогда ты должен был запомнить то, что объяснял сержант Роэст про тот же курятник: «достаточно запустить к курам одного петуха, и яйценоскость, то есть – рождаемость в популяции повышается в несколько раз». Знаешь, что такое «популяция»?
Александр, отлично знавший отца, уже в ответ только кивнул, отрапортовав:
– Так точно, господин младший лейтенант!
– Хорошо. – а ведь с отца, похоже, схлынуло! И ремня сегодня не будет. Во всяком случае, он взглянул на мать, и криво ухмыльнулся, – Вот. Видишь, мать. Дети упрямо не осознают того, что мы им вдалбливаем с пелёнок. Для нашего сына эти слова: «популяция», «вытеснение», «принципиальные непримиримые враги» – всего лишь – пустые определения. Слова. Не наполненные конкретным смыслом. А вот если бы его самого… – желваки на скулах отца снова заходили – он опять развернулся к младшему:
– Сын! Запомни! Достаточно один раз дать слабину, одну женщину из этих спасти – и – всё! Понеслось! «А почему бы тогда не оставлять в живых и приплывших детей?». «А почему не позволить им жить рядом с нами – внутри Крепости?». «А почему не разрешить перекрёстные браки – они же такие милые? Хорошие? И – тоже – люди?!».
Вот так поступили и те, кто пятьдесят лет назад разрешил беженцам из Сирии, Ирака, Мозамбика, и всех прочих, влезть на свои территории. Поселиться. Размножиться. И чем всё кончилось? А, ну да – для тебя мои слова – пустой звук. Ну так я тебе скажу: видал, что было в овчарне, когда туда забрался всего один белый медведь-мутант?!
Валда передёрнуло: от такого зрелища, когда ошмётки плоти приклеились даже к потолку, а от потоков крови земля пола буквально чавкала, замутит кого угодно! Его и сейчас подташнивает при одном воспоминании – а ведь случилось это уже два года назад.
Александр только кивнул, потупив взгляд. Одинокая слезинка скатилась по щеке –  малец побоялся даже вытереть её. Но это запоздалое раскаяние ему не помогло.
– Нет, младший Трюгг, смотри мне в глаза! Ну так вот, я тебе доходчиво объясняю: то же самое случится и с нашей Колонией, если мы возьмём хоть одну их женщину. И позволим размножаться. Нас… Ну, не совсем, конечно, растерзают, а просто… вы-те-снят. Возьмут числом. Потому что на каждого нашего ребёнка появляется пять бобарят!
Валд сотни раз слышал все эти, такие, вроде, правильные и доходчивые слова и доводы. Но что-то глубоко внутри не давало всё же полностью успокоить уколы совести.
Ну вот – не по-людски это: убивать женщин. И особенно – детей!
Но он уже не настолько глуп, чтобы сказать об этом вслух. Пусть теперь Алекс набивает все те шишки, и наступает на все те грабли, что достались ему в своё время…
Н-да, ему-то ремня досталось побольше: отец был помоложе, и – в силе.
Нависшую вязкую тишину, наполненную гнетущим напряжением, нарушила ма:
– Ларс! Сегодня в мастерской закончились шкуры. Мы что – анораки теперь будем шить только из синтипона?
Ларс переключился на насущные нужды быстро:
– Не знаю. Нужно будет доложить полковнику. А что – ваша сержант сама не доложила?
– Пока нет. Она подумала, что запаса в сто тридцать готовых…
– Плевать на готовые! – отец дёрнул щекой, – Пусть завтра же доложит! Скажи, что я приказал! Такие вещи нужно сразу учитывать и записывать. Вдруг очередная экспедиция на материк уже ушла бы? И тогда они не знали бы, что нам ещё нужно!
– Хорошо, я скажу. Но… Ведь до ледостава ещё… Месяц?
– Думаю, меньше. Ладно, семья… Отбой ужина. Переходим к туалету и сну. Завтра вставать рано.
 
Сходив перед сном в общий туалет (бочку из которого тоже выносили поочерёдно все семьи барака), Валд долго ворочался на своей жёсткой постели.
Сон не шёл, хотя сегодня, вроде, устал даже больше, чем обычно.
Беспокоили его разные вопросы.
Первым шёл, конечно, вопрос о том, сможет ли действительно продержаться без «вливания» свежего «генетического материала»