Всё у нас живо (Повесть о роде Андреевых и роли царя Николая II в духовном возрождении России)

Петрограде вы тоже не задерживайтесь. Дом у Аничкова моста вам надо продать. И керенками за него не берите, а только николаевским золотом.
        – А куда же нам ехать, Владимир Александрович?
        – Вам нужно до конца сентября осесть где-нибудь в провинции. В Польшу и в Белоруссию ехать вам никак нельзя – там стоит фронт. За Уралом – будет спокойнее. Да и у нас в Пензе тоже. Знаете, какие красивые у нас места?! Повсюду среди лугов стоят берёзовые рощи, вот почти такие же, как эта, и сосновые леса там тоже есть. А речка наша Сура раза в два шире вашей Фонтанки будет. Вот когда я в отставку уйду, то обязательно туда вернусь…
        И мой прадедушка сразу оставил фронт и пробрался в революционный Петроград. Там они с прабабушкой решили послушаться генерала Шильдера, как отца, и перебраться в Пензу, чтобы там с ним вместе и жить.
        Свой особняк у Аничкова моста Андреевы продали быстро. Первый же купец, пришедший его посмотреть, им показался человеком порядочным, и он, действительно, заплатил им николаевским золотом…
        Из Петрограда в Пензу мои прадедушка и прабабушка переехали вместе с детьми на пассажирском поезде, все в одном купе. А ящики же с самыми ценными вещами и иконами ехали вместе с ними в товарном вагоне. В сентябре 1917 года Андреевы смогли приобрести себе особняк в самом центре Пензы. Это был основательный двухэтажный купеческий дом из красного кирпича, с парадным крыльцом.
        Их соседом оказался близкий друг поэта Сергея Есенина Анатолий Мариенгоф. На их улице жили и другие очень приятные творческие личности. У всех тех глубоко интеллигентных людей тогда были печатные машинки, которые время от времени ломались. Вот их-то мой прадедушка и принялся ремонтировать. И слава о нём, как о «мастере золотые руки», пошла по всему городу.
        Ко времени переезда Андреевых в Пензу в их семье было четверо детей, а их пятая дочь – моя бабушка Зинаида – родилась уже в Пензе.
        Василий Корнеевич и Полина Леонтьевна умели уступать друг другу, и потому между ними ссор не было… Но в Пензе моей прабабушке пришлось с одной только горничной вести весь дом, да ещё и управляться с пятью детьми. Ежедневное капризы и непослушание детей немало утомляли её. И потому она, чуть что, хватала вожжи и лупила их. При таком воспитании все они были шелковые. А мой прадедушка, очень любивший всех членов своей собственной семьи, детей всегда защищал. Всякий раз, когда жена при нём срывалась, то он просто подставлял руки свои под её вожжи. Ну, а так как она никак не могла причинить ему боль, то сразу же начинала плакать и бросалась к нему на шею. А он её утешал…
        Полина Леонтьевна веры глубокой не имела, а вот Василий Корнеевич в годы Советской власти сделался человеком кротким, набожным и весьма терпеливым. Никто никогда не слышал от него ни одного грубого слова, а слово «дурак» он не мог физически выговорить.
        А вот генерала Владимира Шильдера в Пензе Андреевы так и не дождались. Мой прадедушка сумел отыскать его близких, и кто-то сказал ему тихо: «В конце октября 1917 года в Петрограде генерал-майор Шильдер поддержал юнкерский мятеж а, может быть, даже и возглавил его. Революционеры его арестовали и, похоже, расстреляли».
        Между тем, как сказал святой Серафим Саровский – «Мужик с топором возьмёт в безумии власть, но и сам опосля восплачется» – так и вышло. В 1921 году по всей России начались массовые народные волнения. В марте месяце они выплеснулось в Кронштадтский мятеж, а за Уралом в это время заполыхало большое крестьянское восстание. Красная армия всюду давила «контру».
        Советская власть осознала, что без слома Православной Церкви никакого коммунизма ей не построить. И вот Советская государственная машина под руководством компартии начала неслыханные гонения на христиан. А началось всё с изъятия из Храмов святых мощей.
        Видя, к чему всё идёт, мой прадедушка устроил замечательный тайник на чердаке дома своего и, тщательно упаковав, перенёс в него почти все свои иконы. И он сделал это вовремя. Через несколько дней к Андреевым ворвались чекисты. Делая обыск, они раскидали все вещи в доме, но ничего контрреволюционного, кроме двух небольших икон, не нашли. Чекисты забрали Василия Корнеевича и продержали его в своём подвале всю ночь. А утром, с приходом начальства, из-за отсутствия улик, они его отпустили.
        Как раз в то время святая Матрона Московская сказала так:
        – На всё Воля Божья. Церквей стало мало, потому что верующих станет мало и служить будет некому. Народ под гипнозом, сам не свой. Страшная сила вступила в действие. Люди беззащитны, потому что не носят крестов, не молятся. А сила та – бесы…
        Да и Василий Корнеевич Полине Леонтьевне в тот год сказал:
        – Один только Бог спасает…
        А во время его молитв, она расслышала такие слова:
        – Господи, угаси мою боль и подскажи, что мне нужно делать…
        В том же 1921 году у нашей семьи новые хозяева мира – пензенские Шариковы и Швондеры – реквизировали её красный купеческий дом. Они всюду тогда проводили «уплотнение». На первом этаже нашего дома они устроили свой комиссариат, а на втором – коммуналку. Для семьи Андреевых в семь человек новые власти оставили три комнаты, а в остальные три они подселили три семьи из малоимущих. Всем жильцам второго этажа было велено выходить на улицу только через черный ход.
        И ещё, в 1921 году, чтобы ослабить гражданское напряжение и восстановить разрушенную Гражданской войной экономику, Советская власть объявила НЭП (Новую экономическую политику), в рамках которой разрешалось мелкое и среднее частное предпринимательство.
        Вот тогда Василий Корнеевич на оставшиеся после продажи питерского дома денежки открыл свою артель «Новый быт». В ней он, с несколькими толковыми слесарями, брался за ремонт любой бытовой техники и даже за сейфовые замки. Но в основном им приходилось ремонтировать печатные машинки. Эта артель просуществовала до середины 1928 года, когда Советское государство через налоги придушило НЭП. А когда артель «Новый быт» перешла в ведение государства, то прадедушка так и остался работать в ней, простым мастером по ремонту пишущих машинок.
        Для того, чтобы замести следы, Василий Корнеевич справил и себе, и жене новые советские документы. В его паспорте значилось, что он родился в городе Могилёв, в семье рабочих, и является русским. А Полина Леонтьевна по паспорту стала русской, из семьи мещан, рождённой в Санкт-Петербурге. Сами же они при необходимости говорили, что она имеет среднее образование, а он – начальное.
        Так как Василий Корнеевич в детстве был круглым сиротой, то всю родню ему заменяли верные друзья. И вот теперь, в новой жизни он искренне дружил со всеми мастерами своей артели и никогда не обижал их зарплатою. А ещё он сам избрал себе близкого друга из высокообразованной среды. С этим человеком он говорил на тонкие темы абсолютно открыто и за такое отдохновение помогал ему деньгами, да ещё и приглашал столоваться у него.
        А вот когда у Василия Андреева отобрали артель, то он сам оказался в стеснённых обстоятельствах. Помогать деньгами столь щедро, как и ранее, своему «интеллигентному другу» он уже не мог. И тот, потеряв в свою очередь доход, на прадедушку разобиделся, «как человек преданный рабоче-крестьянскому делу» написал «чистосердечное» заявление в НКВД. В нём он сообщил, что под видом мастера по ремонту пишущих машинок в артели «Новый быт» скрывается бывший офицер царской армии. К тому же он является ещё и верующим, и то-то, и то-то сказал о Советской власти (что-то не очень резкое)… И Василия Корнеевича, как антисоветчика, тут же, прямо в мастерской артели, арестовали.
        Другие мастера сообщили моей прабабушке об этом тотчас же. Она при этом так испугалась, что руки у неё дрожали. В том шоковом состоянии она стала бросать в горящую печь все документы и фотографии, связанные с дореволюционным прошлым. И тогда она сожгла и наградную грамоту Василия Корнеевича, подписанную самим Николаем II…
        На другой день в три наши комнаты ворвались какие-то крепкие ребята и вынесли из них всю мебель и все вещи, оставив только голые стены и голый пол. Так Полина Леонтьевна оказалась одна с пятью детьми, не имея ни близких, ни друзей, без средств к существованию. Всем грозила им голодная смерть. Это было ужасно.
        А так как Василий Корнеевич искренне любил Бога, то и Господь его не оставил.
        Лет десять назад нашим пензенским родным, как близким подвергшегося политическому террору в СССР, Пензенским обществом «Мемориал» были представлены копии некоторых документов из следственного дела прадедушки. В них говорится, что Василий Корнеевич Андреев, механик по ремонту пишущих машинок, Особым совещанием ОГПУ (по 58 статье, пункт 10 – проведение антисоветской агитации против пролетариата и отдельных мероприятий, проводимых Советским правительством и ВКП(б)) был приговорён к трём годам высылки в Сибирь. А ниже там, от руки уже, была сделана приписка: «23.12.1929 года особым совещанием при коллегии ОГПУ от наказания освобождён»…
        В те годы подобные записи делались в делах у тех попавших под арест граждан, кто пошёл на сотрудничество со следствием и помог раскрыть какой-нибудь «заговор». Но мой прадедушка никакой новый заговор не раскрыл. А было вот что.
        Пензенский обком ВКП(б) суматошно готовился к приезду очень высокой инспекционной комиссии из Москвы. И вдруг от самого важного сейфа исчез один-единственный ключ. А в нём хранилась печать обкома и боевая реликвия – революционное знамя. За утрату и того, и другого полагался расстрел. Взорвать шашкой дверцу сейфа было нельзя, так при этом повредилось бы и всё его содержимое. До приезда комиссии оставались считанные дни.
        В одной из пензенских тюрем был найден один вор-медвежатник, но его «циркуль» взять металл того сейфа не смог. И тогда кто-то сказал обкомовцам: «У нас в Пензе есть один пролетарский самородок, который, с одним только начальным образованием и с докторской слуховой трубочкой, любые сейфовые замки ремонтирует! Он даже без ключей сейфы открывает. Вот только недавно его за что-то арестовали…»
        Сотрудники обкома тотчас же отыскали Василия Корнеевича в НКВД. Сам секретарь обкома приехал в Народный Комитет Внутренних дел и велел принести ему дело прадедушки. Потом он спустился в подвал и очень вежливо с ним говорил:
        – Большой вины, Василий Корнеевич, за вами нет. И если вы сейф нам за два дня откроете, то, вот вам моё честное партийное слово – мы вас отпустим.
        – Хорошо, я попробую, – подумав, согласился прадедушка. – Только привезите мне мои инструменты…
        Замок сейфа того оказался непростым. Но Василий Корнеевич успешно справился и с ним. И уж вольно или невольно, но он открыл его перед самым прибытием поезда с комиссией. Все обкомовцы тогда уже вконец перетряслись.
        И секретарь обкома сдержал своё партийное слово. В тот же день Василию Корнеевичу принесли в камеру его паспорт и, ни слова ни говоря, вывели на улицу. И во все последующие годы никаких проблем с