Всё у нас живо (Повесть о роде Андреевых и роли царя Николая II в духовном возрождении России)

               1. Тут вам будет и Вена, и Рим, и Париж!

        В командировку, в белые ночи в Санкт-Петербург, поехал я неожиданно. И в какой раз уже убеждаюсь, что ничего случайного не бывает…
        Стояло раннее утро. Когда я вошёл в своё купе, то сразу узнал в сухощавом седоватом мужчине, глядевшим в окно, нашего бывшего сотрудника – Анатолия Владиславовича Сурского. Двадцать четыре года отслужил он в Российской армии, ушел в отставку в звании подполковника и пять лет работал у нас – начальником отдела кадров. Многие наши сотрудники сожалели, что, ни с того ни с сего, Анатолий Владиславович сам уволился.
        Судя по тотчас же появившейся у него улыбке, Анатолий Сурский был мне рад. Он сразу поднялся, широко развёл руки, и мы крепко поздоровались.
        Разложив вещи и усевшись напротив него, я спросил:
        – Ну как вы, Анатолий Владиславович, поживаете? Куда едите?
        – Да всё хорошо у меня, Алёша, – откинувшись на спинку дивана, ответил он. – А еду сейчас я в старый Санкт-Петербург! Ведь это и застывшее в камне российское прошлое, и наше семейное предание. Пришло время, видно, мне увидеться и с тем, и с другим… Знаешь ли, есть у меня одна мечта – постоять на Аничковом мосту в белую ночь и посмотреть с него на все четыре стороны! Хочу я поклониться нашему старому дому, что стоит там же. И во всём старом Санкт-Петербурге есть много мест, о которых говорит наше семейное предание.
        – А, что было у вас на Аничковом мосту? – ощутив приближение чего-то интересного, спросил я его.
        – Мой прадед, как-то сказал, что Исаакиевский Собор, Зимний дворец и Адмиралтейство – это голова Санкт-Петербурга, а вот Аничков мост и всё, что с него можно увидеть на красно-гранитных набережных Фонтанки и на Невском проспекте – это его сердце! Именно с Аничкова моста, во время белых ночей, и начался наш род. Историческая его часть, конечно. Там жили мы в прежней России и мои предки, пока не начался во времени обратный отсчёт.
        – Анатолий Владиславович, а вы расскажите мне, пожалуйста, всю вашу историю! – довольно настойчиво попросил я его. – Дорога у нас с вами длинная. Поговорить вы любите, за двоих. Ну, пожалуйста!
        – Ну, хорошо, Алёша, расскажу. Да ещё и покажу! – подняв палец, ответил он.
        Потом Анатолий Сурский достал свой портфель с полки, вынул из него видавший виды серый фотоальбом и, погладив его рукою, с расстановкою произнёс:
        – Здесь, Алёша, собраны фотографии нашей семьи. Есть тут и подлинные раритеты. У всех дореволюционных карточек на обратной стороне нанесено фигурной вязью, печатным способом, имя фотографа, слова «Ст. Петербург», лучистая медаль, освещающая три фирменных логотипа, по-видимому, адрес фотосалона, пятизначный телефон и даты съёмки, вписанные от руки.
        На первой странице фотоальбома стояла фотография старого Санкт-Петербурга.
        – Вот мы видим перед собой дореволюционный мир, – сказал Анатолий Сурский. – Это здание Варшавского железнодорожного вокзала, с тем же самым ажурным стеклянным фасадом, что он имеет и сейчас. Вся площадь перед ним была покрыта ровной булыжною мостовой. Никаких оград тогда там не было. Прямо к путям железнодорожным проходит трамвайный путь. А вот стоит на нём конка – трамвайный вагон на конной тяге. По всей площади вереницею едут в бричках извозчики с пассажирами и идут по делам прохожие. А само это фото было сделано в июле 1906 года.
        Именно тогда, на знаменитом «Норд-Экспрессе», ходящем по маршруту Санкт-Петербург – Париж, именно сюда прибыли две очень красивые панночки. Вот они на другой странице, в длинных роскошных платьях и в больших шляпах с витыми мягкими перьями. Та, что стоит справа – это моя прабабушка – Полина Леонтьевна Ставинская, а слева – её младшая сестра Амелия.
        Сестры Ставинские были родом из польского города Белосток, который входил тогда вместе с Варшавою в состав Российской империи. Родителей у них уже не было, а их дедушка попечитель – был очень стар. В Санкт-Петербурге же жила сестра их мамы, Юлия Филипповна, в замужестве графиня Галицкая. По её приглашению они и приехали.
        Ещё в правление Александра II, их тётушка поступила в очень престижный Екатерининский институт благородных девиц и сумела пройти все его классы с отличием. За это она удостоилась золотой медали с изображениями на двух её сторонах бюста императора и виноградника и надписями: «За успехи в науках благородным девицам» и «Посети виноград сей. За отличие». А ещё на выпускном торжественном собрании ей вручили, совершенно неожиданно, и дамский шифр от имени самой императрицы, наивысшего достоинства. Он состоит из красиво свёрнутой ленты, имеющей бежевые и золотые полосы, и большой золотой знак в центре, состоящий из царской короны, надетой на вписанные друг в друга буквы «Е» и «Н». С мужем своим – графом Михаилом Галицким, ныне статским советником дворцового министерства – она познакомилась в Зимнем дворце, на балу.
        С любимыми своими племянницами – с Полиной и Амелией – Юлия Филипповна вела оживлённую переписку. В своих письмах она призывала их не плыть по течению жизни, а утверждать своё будущее самим. Тётушка настоятельно предлагала им идти по её стопам. Тем более, что сейчас в Институт святомученицы Екатерины параллельно с девочками-подростками, идущими на полные шестилетние курсы, стали принимать и взрослых уже девиц, на двухлетние курсы «педагогичек». Но при поступлении в Институт все абитуриентки, независимо от своего общественного положения, сдавали вступительные экзамены…
        А наиболее убедительной для Полины и Амелии в письмах тёти Юлии оказалась такая фраза: «Мои голубушки! Тут вам будет и Вена, и Рим, и Париж!!»
        Семья Галицких имела на улице Малой Конюшенной роскошный особняк белого цвета, украшенный колоннадою. А сама улица их выходила на Невский проспект именно там, где располагалась Казанская площадь с огромным Казанским Собором. Своих детей у Галицких было пятеро, и старшую из них, сверстницу Амелии, звали – Александрой.
        Когда сёстры Ставинские вошли со слугами своими в обширную прихожую дома Галицких, Юлия Филипповна, широко раскрыв руки, спустилась к ним по лестнице сама. Она поочерёдно обняла их и с волненьем произнесла:
        – Ах вы, мои голубушки! Как же вы похожи на нас с вашей мамой! Как только закончатся все эти беспорядки мы с Мишелем введём вас, в высший свет! Там вы увидите достойных вас кавалеров.
        При этом Полина с Амелией скромно заулыбались и ей сделали реверанс.
        Строгие вступительные экзамены в Екатерининский институт сёстры Ставинские выдержали с высшими баллами. И вскоре, следуя непреложному институтскому правилу, им пришлось взять самое необходимое и переселиться в его пансионат. А на Малую Конюшенную они стали приезжать по всем выходным дням, как бы к себе домой.
        Всё холодное время года сёстры Ставинские ездили с семьёю Галицких в их удобной и тёплой карете в Большой и Малый оперные театры, в Александринский и Вольный российский драматические театры, а также в особую ложу цирка на Фонтанке. Когда же солнышко согрело всё и настали погожие деньки, они стали гулять с тётушкой и её дочерью Александрой, при полном параде, по набережной Большой Невы – от Зимнего Дворца до Летнего сада. И там они смотрели на очень необычные ростральные колонны с выступающими из них на все четыре стороны парусными кораблями.
        Вот посмотри, Алёша. Далее в моём альбоме стоят четыре архивные фотографии всех тех мест… Затем идут пять фотографий, сделанных во внутренних помещениях Екатерининского института. Вот актовый зал со многими колоннами и большим портретом императора Николая II, где стоят живописными группами красивые девушки в одинаковых длинных платьях. На другом фото те же институтки сидят за деревянными партами, стоящими в четыре ряда, в обширном классе. Перед ними лежат белые листы бумаги, деревянные ручки с металлическими перьями и стоят чернильницы. На стенах классной комнаты – уже потёртые карты континентов, и прямо с её потолка свисает шесть керосиновых ламп с обширными отражателями. На третьем фото показан дортуар – институтская спальня с воспитанницами, стоящими или сидящими на табуретах среди высоких тумбочек и кроватей, застеленных белыми покрывалами. На четвёртом фото показана обширная столовая со многими длинными столами, где во главе каждого из них сидит классная дама, и далее – двадцать или более девиц. И на пятом фото мы видим выпускниц Екатерининского института 1908 года. На нём двадцать две девушки, одетые в белые форменные платья, сидят или стоят в четыре ряда вокруг двух классных дам в красивых тёмные платья. Вот Полина с Амелией, они сидят справа от них.
        И вот, в один из первых погожих деньков 1907 года Юлия Филипповна с Александрой, Полиной и Амелией отправились в белых платьях и с белыми зонтиками на прогулку и оказались у Александровской колонны. Там тётушка окинула строгим взглядом своих красавиц, поглядела на свои золотые часики и в обычной своей манере произнесла:
        – Голубушки, сейчас здесь проследует новый караул Зимнего Дворца! Сегодня, собираясь на службу, Мишель мне сказал: «Нынче на все посты во Дворце заступит лейб-гвардии Семёновский полк! Он сменяет лейб-гвардии Егерский полк, солдаты которого хотя и мордасты, но ненадёжны. В правление Александра II они допустили в Зимнем страшный взрыв. Преображенцы нынче тоже уже не те, хотя и горды тем, что их погоны носит сам наш государь. Нижние их чины носят в казармы революционные прокламации, там читают их вслух и потом допускают неповиновение командирам. А вот наши поджарые семёновцы – это подлинное николаевское золото! Весь состав лейб-гвардии Семёновского полка вышколен и дисциплинирован. Вот недавно его командир, генерал-майор Георгий Мин, всего с девятью ротами блестяще подавил мятеж в Москве!»
        Мишель все уши мне прожужжал про этих семёновцев. В Семёновском в прежние времена во всех чинах служили только дворяне. Один только этот полк выпестовал из солдат более двадцати генералов и равных им гражданских чинов. Наш генералиссимус граф Александр Суворов прослужил в Семёновском в нижних чинах двенадцать лет! У Семёновцев раньше, чем во всех других полках, была открыта своя школа, где многие солдаты учатся, чтобы добиваться повышений по службе и производства в офицеры, с переводом в пронумерованные полки.
        Пока тётушка Юлия всё это говорила, с улицы Морской на Дворцовую площадь вывернул довольно большой и очень красиво марширующий строй солдат, одетых в темно-зеленые двубортные мундиры с красными фалдами и стоячими воротниками. И все гвардейцы молодцевато несли винтовки с примкнутыми штыками, придерживая их у плеча.
        Три красавицы тёти Юлии стали укладкою посматривать и на проходящих мимо них солдат. При этом Полина почему-то, задержала взгляд на молодом правофланговом гвардейце, браво шагающем в первом ряду. А когда их глаза встретились, она даже руку подняла к лицу…
        Прямо перед строем семёновцев были открыты кованые ворота Зимнего Дворца с большими двуглавыми орлами, и он тут же