Как женщина общается с Богом? Нет, не так, а вот так: чем женщина общается с Богом? Разумеется, своей ятью. Она переживает, говорит о возвышенном, мечтая пережить экстаз размером в полную и одновременно полую ять. Она жаждет того, чтобы ее обняли и объяли. В этом сказывается то, что она отдается не самому акту любви, а херувиму в этом акте. Но на самом деле она желает его сделать частью себя, своим херувимом, которого ее по рождению лишили. Она желает невозможного, - подобрать Бога как ключ под свой замок. Женщина стремится замкнуть Бога на себе, сделать Его центром своего круга, своей собственностью, стать божественной владычицей, вроде старухи из пушкинской сказки о старике и золотой рыбке. Женский глагол - симптом женской жажды объятия всего одной ятью. Беспредельное – это одна на всех общая, нет, не ижица, а ять, бл*дь (нет другого слова, которое бы так же ласкало слух мужчины). Впрочем, разница небольшая: и та, и другая есть нечто непроявленное, которое проявляется, если есть херувим, на крайний случай, наконец, (случай лесби) глагол.
К сожалению, одного глагола женщине недостаточно для счастья. Требуется реальный херувим, а не его суррогатная замена. Однако природа осчастливила женщину ребенком как полноценной компенсацией отсутствия полноценного херувима в виде ребенка как плода (семени) поглощения ятью херувима. Женщина причащается ребенком херувиму мужчины как его живой части.
Что касается мужчины, то по натуре без женщины он не является полноценным, ибо лишен возможности порождать сам себя, из своего семени возрождаться самостоятельно, без помощи женщины. И все же он с лихвой это возмещает культурным творчеством, рождением себя в своих искусных творениях уже не с помощью херувима, но своего ума как лучшего уже не представителя себя, но идеала. Херувим хорош, но ум лучше. Натура хороша, но культура лучше, правда, если она живая, а не иллюзорная.
Однако вернемся к Елене Петровне Блаватской. Что за психоз с ней случился в детстве? У нее отняли ее любимую игрушку. Ей запретили играть своей прелестью. Это был ее золотой ключик. У нее была драгоценная (нефритовая) шкатулка, но ключик потерялся. Его украли. Вместе с ним украли ее душу, которая была заключена в этом небольшом музыкальном органе. В нем она видела себя. Только став женой, она вновь вернула его себе и стала сама собой. Ей вернул его не муж, но некто иной, третий. Он имеет много имен. Именем одного из них (Кут Хуми Лал Сингха) у нее и похитили ее прелесть. Через другое его имя (Мориа) она к ней вернулась. Посредником возвращения собственной самости Елены Петровны стал фиктивный Джвал Кул, ибо только так реальное лицо (Кут Хуми) является идеальным (Мориа) в нашем мире. Какую роль здесь играет глагол Елены Петровны? Роль символа женской самости – и(нь)ной или ятьной беспредельности. Роль херувима как посредника являют махатмы. Их подставка – полковник Генри Олкотт. Потеряв через него свою женственность, она обрела свой глагол, а через него и свою самость – Беспредельность яти как Шамбалы махатм. Разумеется, благоразумный читатель, если ты не женщина, то иначе воспринимаешь как Шамбалу (ять), так и ее обитателей – махатм (семена).
Глава девятая. Вход
Ну, ладно, выход, важнее найти вход. Куда? Как это «куда»? Разумеется, в себя. И откуда? Для вас, читатель, и мира, а для меня – из автора. Он, именно он, является для меня миром, а не его текст, ибо автор есть тот генератор, который производит, творит тексты-миры, ткет ткань, текст. Вот он соткет текст, и уже я, как со-автор, пишу по еще сырому, не готовому тексту свой собственный текст, палимпсест. Это уже текст не слова, а мысли. Я пишу призрачный, ментальный текст между авторских строк. Его никто, включая автора, не видит, кроме меня. Его способен увидеть только тот, кто сумел войти в себя. Мой автор застрял на входе в самого себя. Видимо, я стал поперек ем на дороге к самому себе.
Страшно не то, что есть умнее, а то, что там, выше уровнем, уже никого нет. Под тобой же грызутся друг с другом хитрожопые интеллигенты, претендующие быть самыми умными. Глупцы! Ум нельзя поделить. Он всегда остается в остатке. Но его никогда не хватает. Однако в нем можно поделиться и ум еще останется, ибо он целый и больше суммы частей. То есть, его нельзя редуцировать, свести к сумме того, что или кто его составляет. Можно сказать, что ум умнее умных в том смысле, что он есть дар сверхумного, мудрого. Мудр тот, у кого ум за разум заходит. Он умнее самого разума. Это сродни тому, как быть более роялистом, чем сам король (Etre plus royaliste que le roi). И все е тот, у кого ум за разум заходит, нарушает меру в уме, ибо разум есть мера, пропорция, равенство, гармония. Выходит, ума больше, чем надо. Но такое нарушение меры, равенства в уме, в самый раз угрожает безумием.
С одной стороны – стороны недостатка ума – мы имеем глупость. Но с другой стороны – стороны его избытка – нам угрожает сумасшествие. Так что такое мудрость? Не сумасшествие ли? Так и получается с человеческой точки зрения, если человек есть разумное существо. Просто мера ума мудрого более высокого порядка, чем разумного и, тем более, душевного существа, у которого разумна только душа, а не он сам. Человек и является таким существом. Ему делают комплимент, когда считают и называют человека разумным существом. Они ошибаются. К тому же когда говорят о том, что человек есть разумное существо, имеют в виду родовое существо, а не отдельного индивидуума, как часть человеческого рода. Разумен род людей в его истории, которая была и еще не случилась. Ведь подразумевается и тот человек, которого еще нет, - человек будущего, - а не только человек настоящего. Почему бы человеку будущего не стать умнее себя, такого каким он является сейчас?
Или человек разумен тем, что он уместен, находится на своем месте? Он глуп, если занимает не свое место, например, животного, осла. С другой стороны, осел кое-где считается живым воплощением мудрости. Не означает ли это, что глупость есть такая мудрость, которая нее знает самой себя. В ом смысле мудр тот, кто поступает мудро, сам не догадываясь об этом. Так говорят о природе в целом. Может быть, так следует говорить и о человеке? И в самом деле, как только он догадывается о том, что разумен, так у него ум заходит за разум и он чувствует, что находится на грани безумия. Об этом еще в своих метафизических размышлениях писал Картезий.
С другой стороны, человек чувствует себя умным, когда он разумен. Это чувство есть чувство самосознания. Это конкретное чувство абстрактного. Оно залог возможного самопознания, результатом которого может быть абстрактное знание конкретного. Мы знаем себя, как Я, но что это (Я) такое, мы не знаем. Не личное же это местоимение единственного числа только, в самом деле. Это нечто большее. Только тот человек, который знает свое Я, может сойти с ума, когда узнает это конкретно. Просто такое знание выведет его из себя. Он станет больше себя, находясь по-прежнему у себя на уме. Так бывает, когда человек становится тем, что есть в нем и есть больше него. Такая амбивалентность сродни сидению на двух стульях. У каждого стула свое сиденье. Так и у человека есть свой ум, своя мера (разум) ума. Трудно ему будет, когда он возьмет не свою меру. Не удержит и потеряет с ней и свою меру. Так сумасшествие, в конце концов, приводит к предельной глупости, к идиотизму. Тому пример Фридрих Ницше, который задумал быть сверхчеловеком. И чем он кончил? Деменцией, сойдя прежде с ума. В это случае противоположности, - глупость и мудрость, - сходятся. Это случай нелепости, бессмыслицы, абсурда. Мы одновременно имеем место без субъекта и субъекта без места. В глупости нет умного, а в мудрости нет места человеку.
Чтобы творить, человек порой забывает о быте и вот тогда к нему приходит осознание бытия, картиной которого служит преображенное авторской фантазией, продуктивной способностью его воображения идиллическое представление мира.
Я хочу быть сам автором, а слепым орудием, бездумным исполнителем чужой воли, каким замыслил меня автор. С другой стороны, я не хочу быть воплощением безумной цели перейти роковую черту и стать преступником из идейных соображений, как это осуществил герой криминального, а не философского романа Федора Достоевского.
В романе о преступлении и наказании за него Родиона Раскольникова чего меньше всего, так это идеи, философии, нежели оголенной до порнографии психологии преступника, совершившего «мокрое дело». Как он мог совершить такое подлое злодеяние? Неужели только в этом вопросе и кроется зерно философии романа, его идейное содержание: почему и главное, зачем он сделал это? Скорее здесь, в пространстве текста романа, раскрывается, так сказать, «благодатное поле» для научного эксперимента над болезненной психикой нищего студента, доведенного преступным бездельем до отчаянного положения изгоя. Раскольников сам виноват в том, что загнал себя в угол, из которого нет другого выхода, кроме как совершить предельное преступление. Его предельность заключается в том, как можно подлее отомстить людям, за то, что ему так плохо.
И почему ему так плохо? Потом что он не хочет работать, давать столько уроков в свободное от учебы время, чтобы быть сытым. У этого тупого студента мозгов не хватает понять, что «сытое брюхо к учению глухо»! Студенту и положено быть по своему званию голодным, чтобы учиться. Потом, вспоминая годы голодной учебы, он с лихвой будет зарабатывать деньги, чтобы наесться. Вместо учебы Раскольников валяется весь день на кровати. Поэтому ему и лезут в бедную умом голову убогие мысли о том, кто виноват в его бедственном положении. Ты сам и виноват, идиот! Ни судьба, ни царь, ни его правительство и меньше всего старая карга-процентщица (старьевщица), которая берет у тебя на хранение твои старые, никому ненужные вещи за жалкие гроши. Видите ли, она никому не нужна. Она тебе нужна для исполнения злого умысла. А ты кому нужен, никчемный студент? Знамо дело, - ты нужён Федору Михайловичу Достоевскому для криминального повествования.
И какие мысли лезут в голову лентяю-мизантропу? Одна подлее другой. Он и себя не жалеет, ругая, как половую тряпку, за то, что ничего не может сделать. Подлость начинается с неуважения к самому себе. Он не уважает и окружающих людей. С неуважения и отчуждения от людей и от самого себя начинается его безумие совершить преступление ради самого преступления: попытки, пробы сил перейти черту, положенную человеку. Может ли он переступить через кровь другого человека? Не просто переступить, а впитать ее, как грязная тряпка в себя. Способен ли он жить потом в
