пользу ему, а лишь во вред, а потому старался из него вырастить настоящего мужчину, уважающего и ценящего любой труд, в том числе и физический. В результате, несмотря на достаток в семье, на первом же курсе института, скорешившись с парнями из провинции, у которых в кармане были лишь вошь на аркане да блоха на цепи, организовал при крупном мебельном магазине бригаду грузчиков, в которой, как в настоящей коммуне, доход распределялся без обмана, в равных долях. Владимир Игоревич, возвращавшегося домой сына бесконечно усталым, конечно, жалел, но молчал и лишь одобрительно хмыкал. И то дело: не сосунок, как другие из его бригады, а отслуживший положенное в армии и получивший чин старшего сержанта. Анна Николаевна, как и всякая мать, напротив, считала по-прежнему ребенком и противилась, чтобы ее Игорёша надрывался, тем более, как она искренне считала, в том надобности никакой нет.
Воспоминания сколь быстро пришли, столь же стремительно исчезли, не оставив по себе следов.
Согласившись с прописной истиной, девушка, будто, прочитавшая мысли парня, как бы, противореча, хотя и не подозревая о том, продолжила то, что в душе ее наболело:
— Маме сорок с небольшим хвостиком (меня в двадцать родила), а выглядит — намного старше. И лишь потому, что надрывается на работе. И дома все на ней. Она двужильная. Кроме меня, еще двое: Вика, которой десять, и Витюшка, которому пятнадцать. Могла бы завести, хотя бы сожителя: всё легче. Крутятся неподалеку: отшивает. Слышала, как сказала подружке, такой же матери-одиночке: «Эти кобелюки ни на что не годны».
Подружка вздохнула и в сердцах зло сказала: «Так, конечно! Но с паршивцев хотя бы шерсти клок!»
Игорь слушал и молчал. На языке вертелся вопрос насчет мужа: где он и что с ним? Почел неуместным вторгаться. Нет, вовсе не потому, что его ничто не трогало; равнодушие — не в его характере. Девушке могли его отстраненность и холодность показаться обычной душевной черствостью, присущей современной молодежи, её эгоистическим натурам. Игорь не из их числа: он просто-напросто деликатен. Может создаться у Светланы превратное мнение о нем. А будет ли лучше, если его сочувственные охи да вздохи примутся за притворство, весьма распространенное словоблудие в среде той же молодежи?
Короче говоря, парень пребывал в затруднительном положении, а девушка продолжала рассказ, непрерываемый Игорем, даже не замечая, что тот молчит и внешне не выражает никаких эмоций.
— Мамина подружка (я сама слышала) недоумевала и по части алиментов. Какого черта, спрашивала она, не обратишься в суд и не взыщешь с козла? Хорошо, гадёныш, устроился; дети, говорила она, все его — пусть содержит. Мама лишь грустно вздыхает и разводит руками. Мама у меня гордая. Она бы, не побрезговав, приняла от нашего отца помощь, но, как я понимаю, не в результате принуждения, а по велению отцовских чувств. Горжусь, что мать не выцарапывает те крохи, а отец и рад: по его мнению, нашел дурочку. Она и тянет на себе тяжелую ношу; на основном производстве не отказывается от дополнительных смен, чтобы только лишнюю копеечку принести домой, а, кроме того, по выходным и в отпуске в ближайшем магазинчике фасовщицей прирабатывает — всё деньги.
Игорь неожиданно прервал монолог девушки:
— А что за производство и кем работает?
— Наше, сугубо фирменное, мотозавод, контролер в отделе ОТК.
— Платит хозяин?
Светлана пренебрежительно фыркнула.
— Негусто… Как и всюду, задержки. А то и затоваривание , перепроизводство и работяг отправляют в вынужденный отпуск без сохранения заработка. Ушла бы, да некуда. На автоприцепном еще хуже: люди почти год сидят без заработка. Сидят и не возмущаются. Хозяева так и говорят особо ретивым: если, мол, не нравится, то —скатертью дорожка. А куда?! В Ирбите — некуда. — Девушка вздохнула и с грустью добавила. — Судьба… Жаль маму… Чем могу помочь? Лишь тем, что освобожу от одного голодного рта… Так и поступила: после школы — уехала в Екатеринбург. Подала документы в пединститут
— По призванию или?..
Девушка усмехнулась и с сожалением покачала головой.
— Скорее, «или»… Шансов сдать экзамены и быть зачисленной было в два раза больше, чем, например, в наш универ . Как говорят авиаторы, это было вынужденное приземление. Для моей мамы важно было, чтобы ее старшая дочь стала дипломированным человеком, а кем по профессии — не имело значения. Я же руководствовалась еще и тем, что, если в учебе буду стараться, то без стипендии не останусь. Вот и стараюсь. Мама понимала и понимает, что на стипешку в таком дорогом городе не выжить, поэтому обещала кое-что подбрасывать… По ее скудным возможностям, конечно. Я отказалась. Ведь на ее шее оставалось еще двое.
Девушка помолчала, разглядывая бабушек, невдалеке копошащихся, судя по всему, с любимыми шумно озорничавшими внуками. Чтобы воспользоваться образовавшейся паузой, Игорь сказал и, похоже, в очередной раз невпопад:
— Сочувствую…
Девушка встрепенулась, резко повернулась к нему и, не скрывая неудовольствия, спросила:
— Это кому?! Маме?
Игорь, смутившись, опустил глаза.
— В том числе, Света.
— Не нуждается! Она — героическая женщина! Она из числа тех русских баб, о которых писал ненавистный тебе Некрасов: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. — Светлана недовольно отвернулась и стала разглядывать образовавшийся транспортный затор на плотине. — Мама из последних сил тянет и говорит, что и их отправит в вуз за дипломами… Пунктик у нее такой… Кому-то и что-то хочет доказать.
Игорь тихо произнес:
— Достойна восхищения.
Светлана бросила на парня короткий, но теперь потеплевший взгляд.
— Затеяв эту тему, я не хотела и не хочу, чтобы жалели, — ни меня, ни маму. Не нуждаемся! Да и жалость унизительна. — Убежденно и с нотками сарказма в голосе добавила. — Выкарабкаемся… Без участия волонтеров.
— Прости… Не хотел обидеть…
— А я хочу тебе объяснить некоторые вещи, которые, возможно, тебе непонятны, развеять иллюзии, если они возникли.
Игорь кивнул.
— с радостью…
Игорю не дано было досказать. Потому что был прерван на полуфразе.
— Во-первых, как сам видишь, Игорь, я из бедной семьи и к тому же с дурной наследственностью (по линии отца, конечно).
Игорь, набравшись храбрости, возразил:
— Зато природой наделена достоинством…
Она, изображая из себя наивную простушку, спросила, хотя явно угадывала, что он имеет в виду.
— Ты о чем?
Игорь ни за что не поверит, что он первый у нее обожатель. Исходя из сего убеждения, твердо и с необыкновенным пафосом ответил:
— О твоей божественной красоте!
— Фи! Не преувеличивай! — будто, впервые слышит из мужских уст, притворно воскликнула девушка и практично добавила. — На хлеб не намажешь… Да и не вечна она. Еще несколько лет и потускнеет; спадет, выражаясь словами Есенина, как «с белых яблонь дым». — Игорь попытался уверить подругу в обратном, но та решительно возразила. — Глупости! Кажется, Бальзаку принадлежат слова: если хочешь увидеть образ подруги через двадцать лет, взгляни на её мать. Понимаешь? — Игорь, не разделяя сего мнения, отрицательно замотал головой и намеревался выдвинуть контраргумент, чтобы вступить в спор с классиком французской литературы, но ему не позволили. Девушка не склонна была к диалогу, во всяком случае, сейчас, поэтому свернула на другую тему, точнее, вернулась к прежней, которая, очевидно, тревожила намного больше, чем её нынешняя красота. — Времени свободного нет, точнее, есть, но не про мою честь. Вот, и в летние каникулы. После сдачи сессии лишь на день съездила домой и вернулась. Хозяйка в ультимативной форме потребовала: или работает всё лето, или прости-прощай; претенденток на ее место превеликое множество. У меня другого выбора не было, как принять ультиматум. Впереди — заключительный учебный год. И придется сильно попотеть, чтобы выйти на защиту диплома подготовленной. Короче, не до развлечений. Да и «жирку» надо к зиме подкопить… Ты меня понимаешь?
Парень согласно кивнул, но понимал девушку, по правде говоря, лишь отчасти. Верно, без того самого «жирка», то есть, без приработка, когда в семье нет достатка, не обойтись, но зачем объяснять так подробно? Не дитя малое, способен понять. Он понял и объяснил, когда сказал чуть раньше, что бедность не порок. Итак, зачем столь долгий разговор и ради чего? Что пытается ему растолковать? Или, может, хочет от чего-то, пока неведомого ему, предостеречь?
Парень с недоумением поднял брови, когда услышал от Светланы этот вопрос:
— Игорь, ты удивился, когда я назначила день и время для нашей встречи?
Не в его правилах было отвечать встречным вопросом, однако, не будучи возможным (в силу природной деликатности) прямо ответить, чуть-чуть прикинувшись туповатым, спросил:
— Нет, Света… А чему я должен был удивиться?
— Ну, как же… Понедельник, середина рабочего дня… Создала тебе проблемы…
— Вот о чем… Не стоит об этом думать… Попросил дать отгул… Главный инженер, учитывая тот факт, что задерживаюсь допоздна на работе и выхожу в выходные, пошел навстречу, предположив, что мне понадобился понедельник для каких-то личных нужд
— Прости.
— Не за что.
— Не думай… Это не девичий каприз.
— Парень кивнул.
— Не думаю. Понимаю, сейчас еще больше понимаю.
Светлана, улыбнувшись, слегка коснувшись ладонью его чисто выбритой щеки, что, наверное, могло означать величайшее проявление девичьей нежности, тихо произнесла:
— Какой ты… Твоей деликатности остается лишь завидовать…. Я не такая…
Игорь отчего-то, тяжко вздохнув, покачал головой.
— Это возрастное.
— Ну-ка, милый друг, отсюда поподробнее, — весело сказала она, — ты про кого?
— Только про себя… Юность, которой свойственно не церемониться и особо не заморачиваться по части деликатности, осталась где-то там, в далеком, покрытом туманом, прошлом.
— Ну-ну, Игорь, как любит выражаться, будучи простолюдинкой, моя мать, — не городи огород. А… М-м-м… Кстати, сколько тебе лет? Не рановато ли причисляешься к старичкам?
— Однако и далеко уже не юноша.
— Тем не менее, сколько?
— А ты угадай.
— Гадалка из меня ни к черту.
— Мне любопытно.
Светлана встала, подбоченилась, внимательно, будто впервые видит парня, окинула пристальным, несколько озороватым взглядом, хмыкнула и с притворно задумчивым выражением своего милого лица вернулась на парковый диванчик.
— Так-так… Дай подумать… Что мне известно? Только то, что в дни путча ты был на третьем курсе политеха… Правильно?
Игорь, смеясь, поощрительно сказал:
— Правильной дорогой идете, сударыня!
— Тихо! Не сбивай с панталыку глупенькую девчонку, — потянулась к голове и взъерошила густые мягкие русые волосы парня. — Значит? Было тебе двадцать один год, а мне восемнадцать и я только что подала документы в пединститут… Получается… Спустя прошедшие с той поры три года… Мне сейчас двадцать один, что, надеюсь, не вызывает ни у кого сомнения, то… Приблизительно двадцать четыре! Права, да?
— Не совсем, Светик.
— Но я так старалась, так, что от проделанных арифметических действий (согласись, для всякой девчонки это сфера высшей математики) чуть мозги не вскипели.
— Ошибку допустила не в подсчетах, а в логике. Ты не могла знать, а потому не учла того, что перед политехом я отслужил
