Другой-1. Учительница.

помочь. Я – сумела. Научила. Он уже не думает о самоубийстве и прочих глупостях. Женился и успешно делает карьеру.

- Кажется мне начитает пониматься. Вы - как Таис?

- Наверно больше как Эрис. Или Ирума. Но то сказка. А в жизни всё сложнее и хуже, Контик. Сразу не поймёшь... Ты ещё ребенок. Но ты не ребенок, ты старше самого себе и старше многих давно не ребёнков. А уж умнее...  Ты знаешь, сколько людей жутко мучаются и умирают даже,  просто от того, что что-то не сработало, не так сложилось, не так их воспитали, не то узнали, а узнали неправильно? Или их не так учили. Не так лечили.

На её лице появилась совсем необычное для неё выражение: злость, ненависть.

- Мужчины и женщины. Даже дети. Их жалко. Им можно и нужно помочь. Можно вытащить. Но нельзя! Нельзя! Понимаешь, нельзя отобрать у них несчастье! Это противоречит высокой, мать её, коммунистической морали! Страна победившего идиотизма! Быть всю жизнь несчастным, излучать несчастье на всех, кто рядом, гнить в дурдоме, сдохнуть... и с собой утянуть. Это пожалуйста! А стать счастливым – низзя, безнравственно.

Она уже металась по комнате, задыхалась... А я смотрел, слушал, восхищался ею. Нет, не так. Я экстизировал от восторга. И начинал понимать.

Она остановилась. Выравняла дыхание. По изумительному телу пробежала волна, ещё одна.  Возникла тётя Оля. Давно знакомая и почти родная.  Упала на тахту рядом со мной.

- Что-то я развоевалась. Прости, малыш. Накопилось. Ты меня разрядил. Ещё немного, и пробило бы кондюк. Спасибо тебе, милый.

Она нежно поцеловала меня куда-то в спину. Куда смогла достать.

- Как ты?

- Никак. Думаю.

Я встал и тоже прошёлся по периметру комнаты. Начало заметно темнеть. Дождь, вроде прекращавшийся, зашумел сильней прежнего.

-Тётя Оля, какая у вас необычная обстановка.

- В каком смысле?

- Во всех. Но я сейчас про мебель.

- А! Всё ждала, когда спросишь. Это моя.

- Спасибо, что не чужая!

- Смешной. Моя – я её придумала.

- Как это? Правда, интересно. Так красиво. И удобно.

- Мне эту квартиру определили давно. Я пришла, сняла установочные размеры. Подумала, посчитала, порисовала. Сделала по всем правилам чертежи...

- Сами?

- Сама. Я что – не инженер? Потом в столярном цехе мне всё сделали, привезли и помогли собрать. Конечно, дала на лапу, но не очень много. Они с меня тоже кой-чего имеют. Халтурят по-страшному. А у меня в лаборатории много чего полезного есть. И я умею не только с бумагами. Сочиняю им клеи, лаки.

- А почему у Вас нет стола? Вдруг гости...

- Есть. Под окном стоит. Ты недавно сидел на нём мокрой задницей.

- Ой! Я даже не понял, что это стол. Извините.

Сливаясь с подоконником стояло что-то плоское, деревянное, ничем не выделяясь среди прочего дерева в этой комнате.

- Раздвигается на пять или десять персон. Да успокойся ты. Об него сигареты на спор тушили. Полиуретановый лак. Его сам черт не берёт. Музыку любишь?

- Да.

- Какую?

- В такую погоду – Шуберта.

- Как это музыкальная школа не отшибла тебе вкус? Слева, да - в углу, сдвинь дверку. Да, эту.

За дверкой оказался очень приличный музыкальный центр.

- Крайнюю клавишу. Жми, не бойся. Шуберт не Шуберт, но Поля Мориа нам хватит надолго.

Она  потянулась к телефонному столику, вернее, к выступающей полке, где стоял телефон и что-то там покрутила. Загорелся не очень яркий, тёплый свет.

Это надо представить себе этот фантастический разговор.                                                                                                                            На бордового цвета простыне сияла невероятной красоты нагая женщина. Играла негромкая нежная музыка. Я стоял в нескольких шагах от неё, тоже совершенно голый, и любовался ею. И не надо было прятать глаза. Ни к чему прикрываться.

- Иди ко мне, малыш. Полежим ещё немного, поиграемся.

Я мгновенно оказался рядом с ней, а  мои руки занялись её восхитительной грудью.

- Знаешь, как правильно целовать женскую грудь? Не спеши, это не вымя, а ты не доильный аппарат. Кончиком языка осторожно нажми на сосочек. Теперь чуть сильнее, так. Оближи его и вокруг. Медленнее и... именно так. Ты чудо, малыш!  Забирайся на меня. Ты тяжёлый, но это так сладко...

Вспышка за окном, удар грома и звонок телефона грянули одновременно.  Ещё один тёти Олин секрет. Она  что-то нажала у себя за головой и голос бабули вернул нас с грешных небес.

- Олечка, ещё раз здравствуйте! Я знаю, вы рассудительная девушка и не отпустили Контика домой через этот ужас. У нас на улице пол-метра воды! Это же кошмар! Я узнавала, даже такси не ездят! Милая, у меня к вам такая нескромная просьба... я не решилась бы Ввс так затруднять, но этот ураган. Это стихия! Можно Контику остаться у вас до утра? Да, я знаю, что у вас только одна комната. Ну, постелите ему что-нибудь на полу. Он здоровый крепкий мальчик. Увидите, ничего ему не сделается. Правда, он очень застенчивый. Может у вас есть какая-то ширма?

Мы оба чудовищным усилием воли сдерживали смех. А тёте Оле ещё надо было говорить спокойно и непринужденно.

- Да, вы правы, Берта Григорьевна, это просто стихийное бедствие. Разумеется, Контик останется у меня. Я что-нибудь придумаю, как устроить, чтобы ему было хорошо.

Я скатился с тёти Оли и обеими руками зажал себе рот. Если они проговорят ещё минуту, я лопну.

- Не волнуйтесь, Берта Григорьевна. Я обязательно дам ему на ночь чай с молоком. Спокойной Вам ночи.

Как от нашего хохота не разлетелась на панели эта пятиэтажка, не понимаю до сих пор. Слава советским строителям!                Это была та ещё истерика!  Я свалился с тахты и, хохоча, катался по полу.

Тётя Оля уже не могла смеяться. Она обеими руками держалась за живот и тихо стонала, не переставая слегка икать между стонами. Потом она как-то переместилась на кухню и вернулась оттуда с двумя чашками воды. Одна досталась мне. Правда, большая часть освежила мне грудь снаружи, но что-то удалось проглотить.                                                                                              В комнате воцарился месье Мориа. Из прочих звуков присутствовали слабые дыхания и редкие всхлипывания.    В конце концов мы окончательно успокоились.

Обратив ко мне залитое слезами и, не исключено, что соплями, лицо, тётя Оля почти спокойно изрекла:

- Да, это был не камешек. Это была дробь.

Помолчала.

- У нас не лица. У нас хари.  Хари нужно умыть. Ты – на кухню. Я – в никитарий.  Двинули.

Я управился первым. И устроился в уютнейшем кресле.

Тётя Оля пришла чуть позже. Именно пришла: спокойно и непринужденно. Села в кресло напротив. По дороге прикоснулась к чему-то на полке и свет стал обычным.  Похоже,  выключатели она понатыкала везде.

- По-научному это называется катарсис. Души наши очистились и достигли гармоничного покоя. Тоже справедливо и для тел. Ты со мной согласен?

- Вполне.

- Моча здорового человека практически стерильна.

Мне удалось не покраснеть.

- Молоток! Уважаю. Общение со мной идёт тебе на пользу. Милая застенчивость очень хороша и украшает. Если играть её правильно. Запомни её и иногда входи в образ. Равным образом хамство и жлобство – в исключительных случаях необходимы и применимы. Но только как ultima ratio и под строжайшим контролем собственной истинной натуры. Которая у тебя очень хорошая, Контик, очень. Нахальство – совсем другое, свойственное тебе от природы. Очень полезное при незлоупотреблении. Ты понял, что такое ultima ratio?

- Да. Ultima ratio regum.

Она сидела, свободно закинув нога на ногу и теперь заложила руки за голову, откинулась в кресле и внимательно смотрела на меня.

- Вундеркинду верю. И что ты думаешь?

Я бросил взгляд на быстро темнеющее, залитое водой окно.

- Думаю, что вы очень любите ходить голышом.

- А ты?

- С сегодняшнего дня.

- Ты прав. Я дома всегда такая. Прихожу и сбрасываю к чёрту тряпки. А то, что видна через окно... мне как-то...  Но сегодня из-за ливня тебя не видно. А если кто ухитрится разглядеть, пусть завидует.

- Ухитрится?

- Ага. На пятом этаже напротив живёт молодой инвалид. Он ждёт меня со здоровенным биноклем. Мне он не мешает. А ему... Может быть единственное в жизни удовольствие.

- А во время ваших  уроков?

- Пока не знаю. Я же здесь живу совсем недавно. Даже ещё новоселье не отметила. Твои приедут, обмоем моё жилище. Пока я тут всё устраивала и выстраивала. Еще пилон надо установить.

- Это вон та труба?

- Она самая. Идеальная физкультура для женщины. Фонда со своей аэробикой может идти непролазной тайгой.

- Даже не знал.

- Интересная штука. Совершенствует тело, а не уродует, как все эти «спорты». Многие считают, что это только для стриптиза, но шли бы они той же тайгой. Не вижу в стриптизе ничего плохого. А похабным можно сделать даже вальс-бостон.

- Стриптиз? Вроде слышал. Что это?

- Танец с раздеванием. Артистка выходит на сцену нормально одетая и танцует эротический танец. Постепенно снимает с себя одежду, медленно обнажается, пока не раздевается до конца. Когда остается голой – аплодисменты и конец номера. Иногда стриптиз исполняют на пилоне. Это особенно красиво. Я тебе покажу. Но не сегодня. Сегодня уже не впечатлит.

Я засмеялся.

- Ты что?

- Вспомнил бабулину ширму и чай с молоком. Стоп!

Я вскочил с кресла.

- Это значит...

- Это значит, что пора перекусить.

- Это значит, что у нас будет ночная смена! Ура!

- Черт побери! Вот бы у всех школьников такая тяга к учёбе.

Я сделал вид, что страшно обиделся и надулся.

- Я вам не «все».

Она  ласково улыбнулась и сказала очень серьёзно:в
- Да, ты не «все». Ты другой. Как я. Спасибо этой буре. Может быть, мы никогда об этом не узнали бы.

- Тётя Оля?!

- Для того, чем я занимаюсь, нужны особые способности. Иначе трудно удержаться на... Женщина может превратиться в проститутку. Мужчина – в бабника или ещё хуже, в жиголо. Гадость.  Ты знаешь, я не беру денег за свои уроки. Ни от кого, никогда и нисколько.  Заведующая лабораторией – это весь мой доход. Связи, услуги... книги... Или ничего, если кому-то очень плохо, и только я могу.

- Вы не всегда можете научить женщин. Вы женщина. Одноименные полюса.

- Да. А если притягиваются, то слишком трудно бывает понять: это природа или надо спасать.

- С мужчинами такое бывает тоже.  Нужно решить: учительница, учитель или просто объяснить и успокоить.

- Контик, ты мне нужен!  Не только мне.

Я понял её взгляд за окно. На сколько лет я повзрослел за этот день?

- Вы мало учите женщин. Знаете...

- Я пока мало знаю. Но мы вместе.

Она встала с кресла, прошлась. Как она прошлась!  Все мои гормоны, которые во время нашего разговора разбрелись кто куда, моментально заняли свои места по штатному расписанию и объявили боевую тревогу.

- Тётя Оля, мы продолжим урок?

- Что ты меня зовёшь всё время «тётей»? После того, что мы с тобой тут вытворяли.

- После того это особенно потешно. Кроме того, если я перейду с вами на ты после ночи или буду путаться – то так, то так,  не знаю, как бабуля, а родители мгновенно станут на уши. Оно нам надо?

- «Сухое Вы...».  Рита явно догадывается, чем я занимаюсь. По крайней мере, от её имени ко мне приходили двое. Очень тяжелые. Я справилась. Но точно она ничего не знает. Я строжайше запрещаю своим ученикам разглашать мои методы.

- И они все честные-пречестные!

- Они забывают.

- Значит мама послала вас меня проверить. Почему это я за девчонками не бегаю?!

- Я же сказала: