КИСЕЛЁВЫ: три брата, две сестры. Век XIX

слова. Он жил в Дерпте задолго до того, как там появились два добрых молодца с рекомендательным письмо к профессору Мойеру. Алексей Вульф тоже учился в университете, но на физико-математическом факультете. Он был знаком с Киселёвым, но не более того. Тот уехал в Москву, и Алексей тесно задружил с Николаем Языковым, который посвятил Вульфу немало стихотворений. Например, это:
Помнишь ли, мой друг застольной,
Как в лесу игрою тьмы,
Праздник молодости вольной
Вместе праздновали мы?
Мы лежали, хмеля полны;
Возле нас горел костер;
Выли огненные волны
И кипели. Братский хор
Песни пел; мы любовались
На товарищей: они
Веселые разбегались
И скакали чрез огни.
В нас торжественно бурлила
Чародейственная сила
Первой, девственной любви;
Мы друг другу объясняли
Сердца тайные печали
И желания свои.
Помнишь ли, как нежно-пылки,
В честь Воейковой, потом
Пили, били мы бутылки
У пруда, перед костром?
Есть смысл несколько подробнее рассказать о человеке, который отличался своеобразным (и во многом неприглядным) отношением к женщинам. Он был близок с Пушкиным, а через него – и со всеми друзьями великого поэта, а потому знал многое и то, что видел, подробно описал в воспоминаниях. За эти честные признания и детальные жизнеописания отдадим должное Алексею Николаевичу Вульфу. «Этот Ловлас», как звал его Пушкин, связан со многими героями нашего романа.
В книге «Пушкин в жизни. Спутники Пушкина» В. Вересаев пишет так:
«Вульф действительно был специалистом по любовным делам и производил, по-видимому, неотразимое впечатление на женщин. У него было много романов. Он был в долголетней связи со своей двоюродной сестрой, красавицей А. П. Керн, молодой женой старого генерала. Но предпочитал девиц, с которыми был осторожен, не доводил романов до конца, но и не довольствовался платоническими отношениями. Система его заключалась в том, чтобы, говоря его словами, незаметно от платонической идеальности переходить к эпикурейской вещественности, оставляя при этом девушку “добродетельною”, как говорят обыкновенно… Вот как рассказывает он про свои отношения с другой своей двоюродной сестрой, Лизой Полторацкой, сестрой А. П. Керн: “Я провел её постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представлялись роскошному воображению, однако не касаясь девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не переступить границу, – ибо сама она, кажется, желала быть совершенно моею и, вопреки моим уверениям, считала себя такою”».
…Подобные отношения были у Вульфа и со сводной сестрой Алиной Осиповой. Причём он втянул в эту игру и Пушкина.
Тригорская помещица Прасковья Александровна Осипова состояла в некотором родстве с Пушкиными: её сестра была замужем за двоюродным дядей поэта по матери. Появление ссыльного Пушкина в её доме было встречено с восторгом. С Алексеем Вульфом, старшим сыном Прасковьи Александровны, приехавшим на каникулы, они тут же стали друзьями. Спустя два месяца Пушкин пишет Алексею в Дерпт:
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой…
Запируем – уж, молчи!
Чудо – жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же – то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены.
Позже одна родственница сообщит Вульфу: «Наш приятель Пушкин сумел занять чувство у трёх сестёр. Алина, вероятно, тебе опишет подробно поездки свои и последствия оных. Она меня пугает своим воображением и романтизмом...»
О том, что Алина Осипова – романтическая натура «с воображением», Алексею Вульфу можно было не напоминать. Он это знал лучше всех: его и Алину, сводных брата и сестру, связывали особые отношения. Но никто из членов семьи не догадывался об этом…
Алексей приехал из Дерпта в Тригорское на зимние каникулы. Как и мечтал Пушкин, был «бутылок полный ящик», катание на лошадях с бубенцами, стрельба из пистолетов и прочие рождественские шалости. Чаще всего их было трое – Вульф, Алина и Пушкин. Поэт остался в Тригорском и на Новый год, и на святки. Ему было занятно наблюдать за своим новым другом и застенчивой, быстро краснеющей Алиной.
А потом было лето. И, получив приглашение Прасковьи Александровны, Пушкин помчался в Тригорское. Все были просто счастливы, несмотря на то, что Алексей не смог приехать. Алина смотрела на поэта такими сияющими глазами, что он просто потерял голову. А как он был счастлив, когда им вдвоем разрешили поехать в Опочку. Он усадил Алину в коляску, а сам запрыгнул на место кучера. В глазах хозяйки дома взволнованный Пушкин успел прочитать: «Бог вам судья!»
Спустившись с небольшого холма, Пушкин оставил коляску. Подал девушке руку и удивился, как горяча была её ладонь, как темны её глаза. Они шли по приникшей от жары траве, потихоньку спускаясь к реке. Он рассказывал ей что-то уморительное, и она в ответ благодарно смеялась, поворачиваясь к нему лицом и как бы всем телом. А потом он спросил: «Ангел мой, ты любишь Алексея?» Она остановилась от неожиданности, долго не отвечала, лишь помахивала кружевным белым зонтиком.
– Пушкин, вы противный! – наконец, сказала она как-то спокойно и раздумчиво. – Он же брат мой. Я как-то и не думала об этом. Может быть, он меня и любит. Любовью брата, не более того… Нет, вы противный, Пушкин!
Она вдруг вся ожила, встрепенулась и воскликнула:
– Смотрите, какая красивая сосна! Побежали к ней?
И тут же, подобрав одной рукой юбки, помчалась по тропе. Да так быстро и так грациозно, что первые минуты он только глядел ей вслед – ах, душечка, до чего же хороша! Догнал её, лишь когда она, запыхавшись, остановилась у самой сосны и повернулась к нему. Тут он её и поцеловал. Сначала она не хотела давать свои губы, но вдруг вся обмякла, почти повиснув на его шее. И лишь успела подумать: «Как жёстко Алеша целует, совсем не так, как Пушкин. Господи, что я делаю?!» Потом и эта мысль куда-то ушла, растаяла, и сама она стала таять, как свечечка, и зонтик выпал из тонких её пальцев…
Прасковья Александровна была мудрой женщиной. Она сразу обо всём догадалась. Но трагедии делать не стала. Как не стала раздувать скандала, узнав о близких отношениях сына с падчерицей.
Роман Алины и Алексея перестал быть секретом в семье, досужих разговоров по этому поводу никто из её членов не вёл. Ещё спокойнее все встретили её роман с Пушкиным: уж лучше так, «по-родственному», чем с каким-нибудь заезжим циркачом.
Способная ученица Алина переняла от обоих умение наслаждаться, весёлые прогулки и «гулянье под луной» быстро сделали из неё страстную и влюбчивую женщину. Ревности не было. А любовь была – иначе не родился бы у Пушкина бессмертный шедевр:
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
Но в этой глупости ужасной
У ваших ног я признаюсь…
Без вас мне скучно, я зеваю,
При вас мне грустно, я терплю;
И мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем.
И путешествие в Опочку,
И фортепьяно вечерком?
Алина! Сжальтесь надо мною,
Не смею требовать любви:
Быть может за грехи мои,
Мой ангел, я тебя не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня нетрудно!
Я сам обманываться рад!
В сентябре 1826 года этот «равнобедренный треугольник» распался. У каждой его стороны появились новые увлечения и заботы. А после женитьбы Пушкина они и вовсе перестали встречаться. Алина вышла замуж. А Вульф вышел в отставку и всю остальную долгую жизнь прожил холостяком в своем имении Малинники. Под конец он стал очень скупым, порой питался лишь рыбой, пойманной им самим в речке. Местные крестьяне долго ещё помнили странного барина, единственными радостями в жизни которого были гарем из крепостных девушек и «право первой ночи».

Николай Киселёв и Аннет Оленина

Благополучно избежав всех порочных соблазнов Дерпта и не сточив зубов на граните наук, Киселёв-младший прибыл в столицу. Несмотря на отсутствие диплома об окончании университета (зато было присутствие в высших кругах Киселёва-старшего), Николай Дмитриевич поступил на службу в министерство иностранных дел. Потом он станет рассказывать:
– Я слушал курсы философии и филологии в Дерпте. Университет был для меня великой школой, там я начал понимать музыку. С грустью покидал этот город, расстался с лучшим своим другом Языковым. Мне первому он прочитал свои ранние произведения. Он поехал в Москву, а я в Петербург. Я никого там не знал. Благодаря Языкову познакомился с Пушкиным...
Отметим, что ни о чём плохом либо неприятном Николай Киселёв здесь дипломатично не говорит. А в излишней скромности его и дальше нельзя обвинить:
– Другом нашего дома был Грибоедов, он хотел увезти меня с собой в Персию, но граф Нессельроде велел ему взять Мальцова и сказал: «Я берегу маленького Киселёва для большого посольства в Риме или Париже, он в совершенстве знает французский язык. У него есть такт, у него приятный характер, и он всюду сумеет приобрести друзей»…
Сложно поверить, что у опытного дипломата Грибоедова не нашлось в министерстве другой кандидатуры для своего заместителя, кроме недоучившегося студента, пусть и «друга дома». Ещё сложнее представить, что министр берёг новичка для элитной посольской должности лишь потому, что тот знает французский язык.
И два слова о первом советнике Мальцове. Когда беснующаяся толпа громила наше посольство в Персии, он прятался в соседнем доме, отдав слугам мешок золотых червонцев, чтобы те говорили, что в доме русских нет. Ночью его вывели, самого переодев слугой. Так и спасся. И потом предал посольскую миссию, соврав, что русские нарушали этикет шахского двора. Так что, покупая прекрасные изделия Гусь-Хрустального стекольного завода, вспомните его бывшего владельца Мальцова, труса и предателя. Нет, лучше забыть это имя, не сохранять, как не сохранилась его могила…
Блестящие служебные успехи старшего брата облегчили Николаю Дмитриевичу карьеру. В столице он считался завидным женихом. Молодой обаятельный дипломат с мягким, внимательным взглядом быстро стал полноправным членом дружеской компании Пушкина, Вяземского, Мицкевича, Оленина-младшего. Николай Киселёв – или, с лёгкой руки Пушкина, «Кися-младший» – постоянно участвует в их беседах, встречах, поездках. Он посвящён во многие тайны и замыслы. Он в курсе, что Пушкин влюблён в Аннет Оленину и вот-вот сделает ей предложение. Он и сам вхож в этот дом. Дальше случилось вот что…
Прагматичная Аннет мечтает о замужестве, но не собирается терять голову от любовной болезни. Она танцует с Пушкиным и с радостью беседует с ним тет-а-тет. И даже вдруг, оговорившись, назовёт его на «ты», чем обнадёжит и смутит почти тридцатилетнего поэта. Он счастлив. А она? Она вдруг видит рядом Киселёва, которого весь столичный свет считает завидным женихом. И пишет в дневнике своём: «Охотно вышла бы за Киселёва замуж, хотя он и не такая уж большая партия».
А спустя совсем короткое время – уже конкретнее: «Только и жду предложения от